Смерть на берегу Дуная
Шрифт:
А все же приятно на досуге разгадать шифровку, даже и ученическую. Пораскинуть мозгами.
Полчаса сахарских сновидений, кажется, помогли Беле Келемену. Втайне он надеется встать завтра с постели и пойти на службу. Или лучше не идти? Пожалуй, он все-таки пойдет, но долго не задержится. Правда, многое будет зависеть от погоды.
– Свари нам кофе, дорогая,- сказал он жене, пропускающей впереди себя девушку. Потом спросил Вильму:
– Вы, конечно, выпьете?
– Да. Спасибо.
Вильму он приглашает сесть в трех шагах от его дивана. Чтобы она не подхватила грипп. Вильма красивая. Очень красивая. Одета она просто - в темно-синий школьный халат с ослепительно белым воротничком,
Бела Келемен не может сказать Вильме, почему убили ее отца. Девушка явно не готова к разговору - у нее нет ясно сформулированных вопросов, она, должно быть, не знает, с чего начать. Вильма смущается. Келемен понимает ее. Под тяжестью обрушившейся на нее беды она оказалась без опоры. К матери она не может обратиться. А еще к кому? У ее друга Андриша есть отец, и не просто отец, а человек, который ищет убийцу ее отца. Вернее, мог бы искать, если бы не заболел. И все-таки ей надо с кем-то поговорить, вот она и пришла. Любимого человека у нее нет. Вполне логично, что она обратилась к нему, к Беле Келемену. Эти мысли, словно вспышкой, озарили его мозг впервые же минуты разговора.
– Возможно, его убили из-за денег, Вильма. Сорок две тысячи он взял из сберкассы. Кроме того, с ним была месячная зарплата. Пока мы еще ничего точно не знаем, по крайней мере, ничего стоящего.
– Да-
– Есть много мелких фактов, улик, следов, предположений, но все они еще не приведены в систему
– Да.
Они долго молчат. Келемен знает, что он должен говорить. Но он тоже испытывает замешательство. О чем говорить?
– Я не могу вас утешить, Вильма,- произносит он, наконец.- Вы и сами это понимаете. Если бы я умер, Андриша тоже никто не смог бы утешить. В таких случаях слова ничего не значат.
– Я понимаю. Меня и не надо утешать. Я не затем пришла. Я пришла, чтобы спросить, могу ли я чем-либо помочь вам. Мне хотелось бы знать, кто убил отца и за
что. И хорошо бы найти те деньги. Мы в них очень нуждаемся.
– Конечно, вы можете помочь. Вы уже давали показания?
– Да. Только это совсем не то. Вы же знаете. Одно дело, когда говоришь с отцом Андриша, а другое - когда в милиции.
Он хотел было что-то сказать, но в последнее мгновение передумал. Он, конечно, должен объяснить этой девушке, что милиции нужно верить и так далее. Но сейчас нельзя. То, что она верит человеку, надо ценить. Надо радоваться этому. И он рад. И немного огорчен, потому что в словах Вильмы прозвучала и критика. Ну, ладно.
– Спасибо, Вильма. Можно спрашивать?
– Спрашивайте.
– Кто такая Эдит?
– Какая Эдит?
– Ваш отец был знаком с женщиной или девушкой по имени Эдит. Вы знаете ее?
– У нас в классе две Эдит - Эдит Везер и Эдит Ковач. Отец знал обеих. Эдит Ковач он зная, пожалуй, лучше, потому что она чаще бывала у нас.
– И…
– Простите, что я вас перебиваю. Он знал еще Эдит Чаус.
–
Кто это - Эдит Чаус?– Чаусы долго жили на нашем этаже - Эдит и ее дядя. Потом дядя умер, а Эдит продала квартиру и сняла где-то комнату. Отец был хорошо с ней знаком.
– Был ли отец с кем-нибудь из этих трех Эдит в близких отношениях?
– Не знаю. Точно не могу сказать. Возможно, с Эдит Ковач. Однажды прошлым летом мы с отцом ходили в бассейн «Сечени» и там встретились с девочками и мальчиками из нашей школы. Ковач тоже была с ними. Потом я узнала, что она два или три раза приходила к нам, когда меня не было дома.
– А ваша мать? Она была дома?
– Мамы никогда не бывает дома после обеда. Только по субботам и воскресеньям. Да и в эти дни она не сидит дома - ходит на скачки. А в обычные дни она всегда на заводе до восьми часов.
– Ваша мать работает поваром?
– Да. В заводской столовой. Мы тоже питаемся из этой столовой - мама всегда приносит еду домой.
– Ваши родители, Вильма, жили плохо? Я имею в виду - между собой?
– Что вы! Плохо - не то слово. Отец терпел только из-за меня. А я давно ему говорила: из-за меня терпеть не надо.
– Значит, если я вас правильно понял, у вашего отца были какие-то связи с женщинами.
– Конечно. Только об этом не принято говорить. Отец был очень хороший человек. И молодой. Ему было сорок пять лет. Я говорю про это только вам. Я не хочу, чтобы о таких вещах знали все.
– На допросе вы не говорили об этом?
– Меня об этом не спрашивали. Маму спрашивали.
– Послушайте, Вильма, вы умная, взрослая девушка. Давайте говорить откровенно.
– А я и говорю откровенно.
– Вот и хорошо. Допускаете ли вы, что между вашим отцом и Эдит Ковач были близкие отношения?
– Отец никогда не признавался в этом. Но это не исключается.
– А девушка? Не говорила она что-либо такое, что могло бы подтвердить ваше предположение?
– Один раз говорила. Дня через два после того, как мы были в бассейне, она подошла ко мне в коридоре.и сказала: «Классный у тебя папаша, Вильма».
– Как вы узнали, что она приходила к вам, когда вас не было, дома?
– Отец сказал мне как-то: «Была Ковач, тебя искала».
– И вы не спросили, зачем она приходила?
– Нет. Она бы сама сказала, если бы хотела.
– Но она не сказала?
– Нет.
«Хитрит. А может, и не хитрит. Только каждое слово приходится вытягивать из нее клещами. Почему? Стыдится? Стыдно рассказывать о любовных делах отца? Или что-то мешает? Возможно, и так.
– Это не исключено. Что-то здесь не вяжется. Что же?»
– А вы, Вильма? Вы дружили с мальчиками? Ведь вы красивая!
– Нет, не дружила. И, пожалуйста, не говорите мне комплименты. Я знаю, какая я есть.
– Ни с кем? И никогда?
– Нет.
– Не понимаю. Почему?
– Очень просто. С одним мне хотелось дружить, но из этого ничего не вышло.
– Обманул?
– Допустим.
– Одноклассник?
– Что вы!
– Вам не хочется о нем говорить?
– Пожалуй… Не очень. И все же я говорю. Хотя это вряд ли относится к делу.
– Я спрашиваю только потому, что хочу лучше вас узнать.
– И завербовать? Келемен громко рассмеялся.
– Мне и в голову это не приходило. Знаете, все дело в том, что такая уж у меня профессия. Приходится разговаривать со многими людьми, и хорошо, если удастся
разгадать, что представляет собой человек, с которым беседуешь.
– Ну, хорошо. Раз уж мы договорились, я буду откровенна.
Она взглянула на Келемена, ожидая, что он будет спрашивать. Но Келемен не спрашивал. Наступила неловкая пауаа. Вильма опустила голову, потом подняла.