Смерть на кончике хвоста
Шрифт:
Герман Радзивилл был управляющим одним из самых влиятельных в городе коммерческих банков – «Ирбис». Статус коммерческого не мешал «Ирбису» прокачивать бюджетные деньги и иметь договоренности о финансировании нескольких крупных проектов. Умница Радзивилл был удачливым финансистом и поставил дело с размахом. Поговаривали даже, что он сам, через подставных людей и подставные структуры, играет на бирже и время от времени легонько потряхивает рынок – только для того, чтобы не дать крови застояться. А кишкам – не вывалиться. И ФСБ, и милиция, и налоговики ходили вокруг «Ирбиса» кругами, но Радзивилл только посмеивался над тщетой их усилий. Его последним и весьма
И вот теперь задубевший банкир Герман Радзивилл, скрючившись, лежит перед ним, Леонидом Лелей. И никакой страховки старшему следователю Леле не видать, даже если сейчас на него упадет метеорит, а на весь оперативный состав – тьма египетская.
– Тухляк, – еще раз произнес Леля.
– Да ладно тебе… – Саня понизил голос и сочувственно похлопал коллегу по плечу. – Обыкновенная за-казуха – и концы в воду… Ну, намылят тебе холку… Так только, для профилактики, ведь все всё понимают. Это же не инвалида за бутылку порешить… Банкир. Властитель денег, дум и сердец…
Леля еще раз взглянул на простреленную голову Радзивилла и цокнул языком.
– Обыкновенная заказуха, ты хочешь сказать? Тогда почему он в багажнике?
– Не знаю. Может, исполнители были большими оригиналами… Импровизировали на ходу. Ты у них сам спроси…
– Ладно, пойду разберусь… с большими оригиналами.
…Большие оригиналы оказались затравленными молодыми людьми, находившимися к тому же в полуобморочном состоянии. Андрей Маклак и Вениамин Рябоконь, если верить их зачуханным паспортам. Оба уроженцы Ленинграда, двадцати одного и двадцати трех лет. Кроме того, от Маклака и Рябоконя за версту тянуло водочным перегаром, чего душа старшего следователя Лели, лишенная какой бы то ни было самогонной перспективы, снести не могла.
– Ну что, пацаны, – задушевно начал он, – вляпались вы по самые помидоры.
Маклак судорожно дернул кадыком, а Рябоконь заплакал. Час от часу не легче.
– Хоть знаете, кого замочили?..
Из последующего блеяния задержанных Леля выяснил, что молодые люди просто захотели покататься и положили глаз на припаркованный к одному из офисов на улице Савушкина «Ниссан». К их удивлению, машина оказалось открытой, чем они немедленно и воспользовались. Новоявленным угонщикам удалось проехать всего лишь несколько кварталов – до ближайшего патрульного автомобиля ГИБДД. На просьбу остановиться ни Маклак, ни Рябоконь не отреагировали, началось преследование, которое благополучно закончилось в конце Долгоозерной.
Всю эту скорбную историю, трясясь и запинаясь, рассказал Маклак. Рябоконь же икал и норовил завалиться на плечо приятеля.
Рассеянно бродя по бледным как полотно лицам угонщиков, Леля повторял про себя на все лады: тухляк, тухляк, тухляк.
Ясно, что эта шпана никакого отношения к трупу не имеет и что пьянчуги-недоумки, сами того не подозревая, выступили в роли служебно-разыскных собак. Если бы они не влезли в салон «Ниссана», то еще неизвестно, сколько времени Радзивилл мерз бы в багажнике.
– Ну, а теперь поговорим непосредственно о потерпевшем.
– О ком? – в отличие от деморализованного приятеля Маклак выказывал похвальное стремление сотрудничать со следствием.
– О трупе. Когда, как, чем и за что. Рябоконя вырвало.
– Н-да… – задумчиво произнес Леля. – А ты как думал,
приятель? Любишь кататься – люби и саночки возить.– Мы не знали… Мы просто машину взяли… Поездить, – забубнил Маклак.
– И именно ту машину, в багажнике которой лежал труп. Удивительное совпадение. Там что, других машин не было?
– Были…
– Ну и?.
– Вы понимаете… Она не была на сигнализации.
– Что ты говоришь!
– Ну да. Датчики не горели. А если датчики не горят – значит, сигнализация отключена… Мы подергали, а тачка вообще оказалась открытой.
– И ключи зажигания торчали в замке, – радостно поддержал Маклака Леля.
– Нет. Ключей не было…
– Где именно вы нашли машину?
– Точно не знаю… Но могу показать.
– Успеешь.
– Мы хотели прокатиться…
– Вот сейчас и прокатитесь. На полную катушку. Лет этак на пятнадцать. Я вам обещаю, парни.
Леля не стал дожидаться, пока впечатлительный Рябоконь загадит очередной порцией рвотной массы его штаны. Поднявшись и подмигнув на прощание угонщикам, он вышел из «рафика».
Тело Радзивилла уже увезли, а на месте происшествия работали три съемочные группы. Встречаться с телевизионными гиенами Леле не хотелось, и он укрылся под сенью «козла». Через минуту к нему присоединился Саня Гусалов.
– Ну как? – спросил он.
– Никак. Думаю, ребятки ни при чем, но это дела не меняет. Жену вызвали?
– Жена за городом. Утверждает, что муж еще четвертого числа улетел во Францию.
– Она что, провожала его и махала платком на эстакаде?
– Нет… Он сам сказал ей, что улетает. Утренним рейсом. Позвонил третьего, сказал, что много работы, потому переночует в городской квартире. А с утра – на самолет.
– Н-да, на самолет…
А вместо самолета оказался в собственном багажнике. Да еще в таком непристойном виде.
– И зачем он летел в Париж? – спросил Леля. «Лететь в Париж», до чего же пижонски звучит, хуже не придумаешь. – Что там у него? Деловые встречи?
– Скорее частный визит. Если бы это были переговоры, сюда бы давно сообщили, что босс не прилетел. И потом, на переговоры с голой грудью, в носках и брюках не пускают. По протоколу, – Гусалов дернул кадыком в сторону злополучного багажника, улыбнулся и показал Леле редкие, широко посаженные зубы.
– Умник! – одернул Гусалова следователь. – Юморист. Ладно, поехали в управление. Еще неизвестно, что это за птичка такая – Радзивилл…
6 февраля – 7 февраля
Наталья
Не будь харыпкой.
Не будь харыпкой, купи себе пеньюар и приобщись к цивилизации, в конце концов. Сходи в Большой зал филармонии на вечер фортепианной музыки. Сходи в Русский музей на Брюллова. Сходи в «Макдоналдс» на двойной чизбургер – только не будь харыпкой.
«Харыпка» – его неубиенная карта.
Ударение на втором слоге, среднеазиатский хвост. Этот хвост волочился за ним из прошлой жизни, из вдрызг разругавшегося с метрополией Ташкента, с его урюком, Алайским базаром и дынями в декабре. А какой пленительный был мальчик – Джавахир, Джава, Джавуся… Одна-единственная ночь в «Красной стреле» – и он поселился в ее комнате на Петроградке. Его друзья, невесть как оказавшиеся в Питере (узбекский оплот сопротивления вероломному Западу, пятая колонна имени героини труда Мамлакат Наханговой), жили у них месяцами, меланхолично покуривали травку и называли ее «Наташа-хом». Так, форсируя окончания, обращаются к старшим по возрасту женщинам.