Смерть на Параде Победы

Алтунин не знал, радоваться такой удаче или огорчаться. С одной стороны, вроде как удача, попадание, нить. С другой стороны, сейчас придется гадать, кто мог взять эту газету и в какой день — в среду, в четверг или же в пятницу. Да, и в пятницу утром, часов до двенадцати, преступник мог раздобыть газету, если не сделал этого накануне. Нападение-то случилось уже после полудня. Значит, надо проверять три смены, но не всех, а только тех, кто приходил в приемную директора.

Немного подумав, Алтунин поинтересовался у секретарши директора, когда именно она подшивает газеты и делает ли она это ежедневно.

— По-разному получается, — ответила женщина, — когда время есть, но непременно в тот же день. У меня привычка такая — уходить от пустого стола, чтобы ничего на нем не лежало. Вы же видели, когда пришли, что у меня кроме телефонов и письменного прибора ничего нет. Подшиваю и в шкаф кладу.

Можно было ограничиться одной средой.

— Вы меня простите великодушно, Прасковья Васильевна, — сказал секретарше Алтунин. — Вам, может, кажется, что я из-за какой-то блажи людей в выходной день на работу дергаю…

— Ну что вы… — вежливо возразила секретарша, хотя по выражению ее лица было заметно, что именно так она и думает.

— Но речь идет о деле особой важности, поверьте, — Алтунин положил правую ладонь на середину груди. — Газета — это ниточка к опасной банде. Я не могу вам всего рассказать, сами понимаете, но прошу понять меня и отнестись к моей просьбе очень серьезно. Давайте мы с вами, Прасковья Васильевна, постараемся вспомнить всех, кто побывал в приемной в среду. С утра, с момента доставки почты, и до того момента, как вы подшили газеты. Только поподробнее вспоминайте, не пропустите никого.

— С момента доставки вспоминать не надо, — возразила Прасковья Васильевна. — Утром газеты брал Евгений Владимирович. Надо с десяти часов, он раньше десяти газеты никогда не возвращает. Но, знайте, товарищ капитан, что я несколько раз за день отлучалась в туалет ненадолго и один раз по поручению Евгения Владимировича ходила на склад запасных частей за старшим кладовщиком Агейкиным, до которого нельзя было дозвониться, потому что он впопыхах плохо положил трубку на аппарат. Я примерно на четверть часа отлучилась, и все это время в приемной никого не было, а на телефонные звонки отвечал Евгений Владимирович.

— И обедать, наверное, ходили, — предположил Алтунин, думая о том, что стянуть газету из пустующей приемной проще простого.

— Я здесь обедаю, товарищ капитан, с собой приношу. У нас столовая, знаете ли, не из лучших, никакой сытости, одна изжога. Значит, записывайте — наша бухгалтер Вартик приходила, после нее кадровичка Пахотина, затем водители Феонова и Сироткина вместе пришли, но их можно в расчет не брать, потому что я их с порога развернула и отправила в кадры к Пахотиной, она по их поводу приходила к Евгению Владимировичу…

Последняя фамилия в списке оказалась тридцать восьмой по счету. «Они тут ничем больше не занимаются, кроме как к директору шастать», — с тоской подумал Алтунин и попросил Прасковью Васильевну вычеркнуть тех, кто никак не мог взять газету, иначе говоря, тех, про кого она точно помнила, что они не подходили к ее столу, как водители Феонова и Сироткина, или уходили без газеты в руках или, скажем, в кармане пиджака. Прасковья Васильевна наморщила лоб, погрызла кончик карандаша и вычеркнула из списка целых семнадцать фамилий. Из оставшихся сотрудников пятерых — трех ремонтников и двоих водителей — Алтунин нашел на территории автобазы. Все они наотрез отрицали, что брали газету, смотрели при этом прямо в глаза, не запинались и вроде как не врали. Во всяком случае, Алтунин не почувствовал, что ему врут.

Причину интереса он объяснил просто — дескать, засунула секретарша случайно в газету совершенно секретное письмо из горкома партии, настолько важное, что его поисками озаботилась милиция. Люди верили, жалели Прасковью Васильевну и, кажется, ничего не заподозрили. Секретное письмо — важная штука, почему бы милиции его не искать? Чтобы люди не пугались, что их могут обвинить в краже секретного документа (мало ли что?), Алтунин особо подчеркивал, что речь идет о помощи, ни о чем более, и говорил, что за помощь в поисках директор выпишет премию аж в размере двух месячных окладов. Если бы кто-то помог, навел бы на след бандитов, не будучи причастным к их делам, то премию ему Алтунин бы обеспечил. Вместе с благодарностью от Управления НКВД и каким-нибудь ценным подарком.

Оставшихся шестнадцать, несмотря на то, что проживали они не слишком далеко от автобазы, в южной и юго-восточной частях Москвы (только двое водителей, братья Малышковы — в подмосковном Коломенском), Алтунин в одиночку окучить бы не сумел. Он позвонил в отдел, очень удачно застал там Данилова и продиктовал тому восемь адресов. Себе оставил семь, но зато один дальний, в Коломенском, к двум братьям. Загадал, чтобы все оказались бы дома, поблагодарил Прасковью Васильевну за помощь и поехал по адресам. Начал с дальнего, в Коломенском. Четыре или пять раз останавливал попутный транспорт, предъявлял удостоверение и просил подбросить. Очень удачно застал дома всех без исключения. Рассказывал байку про секретное письмо, расспрашивал, обещал премию, но так ничего и не узнал. В одиннадцатом часу вечера приехал в МУР, злой и уставший настолько, что голода не чувствовал, хоть и ни ел ничего весь день. Минут через двадцать приехал Данилов, тоже злой, уставший и ни с чем. Спать хотелось ужасно, но Алтунин с майором Гришиным до четырех часов утра рылись в оперативно-справочной картотеке, выбирая оттуда возможные связи Феди Половника. Гришин занимался «подвигами» Половника до войны и много чего помнил, память у него была отменная.

— Особое внимание обрати на эту особу, — посоветовал он, передавая Алтунину очередную карточку. — Вера Станиславовна Будницкая, сценический псевдоним Ванда. Поет в «Метрополе», проституцией тоже не гнушается. Холеная такая особа, изображает из себя аристократку, светскую даму. Федя с ней не то чтобы роман имел, но навещал время от времени. Думаю, что он с ней сейчас может встречаться…

— Почему? — спросил Алтунин. — Ресторан при центральной гостинице — место людное, надо ли Половнику там светиться? Или…

— А кто его там знает, кроме Будницкой? — ответил вопросом на вопрос Гришин. — Ему по малинам светиться не захочется, чтобы свое «воскрешение» из мертвых не афишировать, а в «Метрополь» можно. Да и не обязательно в «Метрополь», можно Ванду дома навещать, в Большом Каретном, дом семнадцать. Наверняка утверждать я не возьмусь, но вероятность того, что Половник встречался с Будницкой есть. Опять же — у нее широкие связи в самых разных сферах, Федя может с ней не только приятно время проводить, но и с пользой. Хочешь смейся, хочешь верь, но какое-то шестое чувство на седьмом киселе подсказывает мне, что гражданку Будницкую стоит поспрашивать…

Всего набралось восемь карточек. Алтунин списал себе в блокнот данные, вернулся в отдел, сел на неудобный жесткий диван, который сейчас показался мягче мягчайшей перины, и тут же заснул крепким сном, несмотря на светящую прямо в глаза лампочку.

Ему приснился сон. Танцплощадка в Парке Горького, задорная музыка вальса, партнерша в белом платье, которую Алтунин легко кружил в танце. Все было хорошо, все было замечательно, только вот лица партнерши он никак не мог разглядеть, то тень на него падала, то она отворачивалась в сторону и Алтунин видел только алебастровое точеное ухо и трогательный завиток светлых волос. Так и проснулся, не поняв, с кем же он все-таки танцевал во сне. Удивился тому, что может сниться человеку без всякой связи с действительностью и забыл про сон, словно его и не было.