Смерть по сценарию

В больнице ему сразу сказали, что к Гончарову в палату нельзя. Санитарка, подошедшая к окошку для приема передач, только рукой махнула:

— Он под капельницей лежит, сердешный, и в критическом состоянии, как Пал Палыч сказал.

— А кто с ним в палате из родственников?

— Да племянница несколько дней была, сейчас какая-то женщина приехала, но та все равно не уходит. Какая девушка, жалко ее, уж больно мучается. Молодежь другая нынче, да… А эта нет, совестливая. Вот моя дочка со своим хахалем…

Алексею неохота было слушать про дочку, он перебил:

— Можно ее вызвать?

— Кого? Женщину?

— Надежду.

— А вы ей кто? — Санитарка даже высунулась в окошко по пояс, понятное дело, что больница — маленькое государство, в котором развлечений не слишком много и каждая судьба — повод, чтобы посудачить между собой. — Жених?

— Знакомый.

— Жених, значит. Вы погуляйте с ней хоть в садике у нас, ну что без воздуха сидит, все равно теперь только на Бога надеяться надо. — Она махнула рукой, словно поставила точку в диагнозе больного, и пошла куда-то вглубь, где пахло едой и лекарствами.

Как всякий здоровый человек, Леонидов не любил больницы, собственные хвори лечил, глотая всякие лекарства в немыслимых количествах, когда особенно доставало, и каждый раз с ужасом думал: «Минздрав ведь предупреждает, чтобы не занимались самолечением». Но идти сдаваться на милость этих белых халатов, которые могли своим диагнозом повергнуть в пожизненную тоску, заставить себя Леонидов не мог. Сейчас он жался в углу со своим набитым фруктами пакетом и смотрел, как те больные, которым разрешены прогулки, в тапочках и халатах тянутся в сопровождении родственников к выходу, чтобы посидеть на солнышке. Был вечер, отбой еще не объявили, врачи давно ушли, и персонал предоставил пациентов самим себе и свежему воздуху.

«Господи, хочу умереть молодым», — в отчаянии подумал Алексей, глядя на больничные будни, и тут увидел, как из дверей выходит Надя. Она нерешительно замерла, когда увидела Леонидова, и только спросила удивленно:

— Вы?!

— А кто должен быть?

— Санитарка сказала — жених.

— Я и не утверждал, что жених.

— Но похоже, и не отрицали?

— Надя, давайте в скверик пойдем? Все туда тянутся, может, там и на самом деле хорошо? Не могут же люди так жестоко ошибаться?

— Им деваться некуда. Я вообще-то с дядей сижу.

— А мне сказали, что мама ваша приехала.

— Да, приехала.

— Так можно отойти? Сколько вы не спали?

— Не все ли равно?

Но она пошла с Алексеем на улицу, выйдя из дверей, зажмурилась от яркого еще солнца и стала тереть глаза. Алексей полез в верхний карман пиджака:

— У меня очки солнцезащитные есть, хотите?

— Спасибо. — Она неуверенно взяла, очки с нее почти свалились, похожие на огромные, выпуклые глаза стрекозы на этом тонком, худеньком лице. — Смешно?

— Я же не жених, для меня не обязательно быть всегда привлекательной.

Они прошли в больничный садик, где стояли выцветшие лавочки, но лавочки были заняты, даже те, что на солнце, больные оживленно беседовали с родственниками о состоянии своих организмов, количестве сделанных процедур и видимых улучшениях, по словам доктора. Каждый хотел верить, что не зря здесь лежит летом, да еще в такую погоду, только мысль о том, что надо, иначе крышка, держала все эти халаты, тапочки и пижамы в повиновении у батальона врачей, палатных сестер и санитарок. Леонидов углядел поваленное дерево, чахлое, как все и вся вокруг, но вполне пригодное для сидения.

— Пойдемте посидим?

Они прошли туда, сели поближе к густым веткам, чтобы не так пекло солнце.

— Как дядя?

— Плохо. Если и выживет, то парализует по крайней мере всю левую сторону. Алексей Алексеевич, зачем вы пришли?

— Хотите грушу? Только они немытые. Бананы можно есть, они внутри стерильные, или есть место где можно помыть фрукты?

— Я банан съем. — Надя отщипнула от грозди тот, что пожелтее, стала не спеша его очищать. От солнышка и свежего воздуха она почти задремала, сидела на дереве, поджав ноги, словно курица на насесте, и в огромных леонидовских очках ей, наверное, казалось, что уже ночь.

— Надя, Михин утром приходил к вашему дяде, а вечером был кто-то другой. Честное слово, Игорь не такой уж плохой.

— Хороший. — Она проглотила кусок банана. По ее нежному горлу с трудом прокатился ком. — Почему люди друг другу не верят?

— Потому что правда иногда такая некрасивая, а ложь такая правильная, и у нее так много оправданий, что первой намного меньше, чем второй.

— Вы тоже лжете?

— Лгу, Надя. Я человек.

— Значит, нет хороших людей, ну, целиком хороших, которым можно просто верить?

— Есть, наверное, но как их отличить?

— Ну а что во мне так не нравится?

— Почему вы решили, что не нравится?

— Потому что меня подозревают.

— А почему вы три года выносили такую жизнь? Почему надо было терпеть теткины выходки, а не уйти просто в общежитие и не пожить самостоятельно?

— Из-за дяди.

— Это вы себя так оправдываете. В позиции жертвы легче быть хорошей, атакующий человек симпатий не вызывает, атака — это агрессия, которая вызывает инстинктивный страх.

— Хорошо, меня учили уважать старших, у меня нет сил с вами спорить, тем более в таком состоянии.

— Простите.

— Спрашивайте, что хотели, хотя не понимаю, вам-то все это зачем?

— Сначала понимал зачем, теперь не знаю. Скажите, а за кого вы замуж собрались?

— Это так важно для следствия?

— Но я же не следствие.

— А с чего тогда так интересует моя личная жизнь?

— Хорошо, тогда скажите, чья была та визитка, что вы в машине у меня забыли?

Она покраснела:

— Визитка? Вы ее нашли?

— Не я, к сожалению.

— Жена? — испугалась Надя. — Там мое имя было написано. У вас жена умная, Алексей Алексеевич? Наверное, спрашивать обо мне стала, когда визитку нашла?

— Нет, визитку нашла одна странная девушка, которая почему-то едва не взбесилась из-за этого клочка бумаги.

— Если рассказывать про визитку, надо рассказать про все.

— Начните с имени. Как его зовут?

— Демин. Максим Демин.