Смерть ради смерти

– Ты… серьезно? – осторожно спросил Чистяков. – Я, честно признаться, спрашивать боялся, вдруг ты передумала.

– Леша, ну не делай ты из меня чудовище, – шутливо взмолилась она.

– А кто же ты? – резонно возразил он. – Красная Шапочка, что ли? Четырнадцать лет голову мне морочила. Чудовище и есть.

Толстая, базарного вида, тетка в загсе долго изучала заполненные ими бланки заявлений, и с ее раскрашенного, как ярмарочная карусель, лица не сходило выражение подозрительности.

– Первый брак? – недоверчиво переспросила она, глядя на Настю.

– Первый, – подтвердила Настя.

– Шестидесятого года рождения?

– Шестидесятого.

Тетка покачала головой и вперилась в Лешино заявление.

– И у вас, молодой человек, первый брак?

– И у меня первый.

– Ни у кого из вас нет детей? – продолжала она пристрастный допрос, хотя все, что ее интересовало, было написано в заявлениях.

Настя собралась уже было сказать какую-нибудь очевидную глупость типа: «Там же все указано, что ж вы спрашиваете», но вовремя одумалась. Она сообразила, что толстая тетка просто не понимает, как это невзрачной замухрышке-милиционерше удалось подцепить доктора наук, профессора, которого не надо предварительно разводить и который не будет потом много лет платить алименты первой жене. Разве она может знать, что Настя «подцепила» Лешку Чистякова во время экзамена по математике в конце девятого класса. Тогда она, сдав письменную работу, не ушла из школы, а пристроилась в коридоре у окна и попыталась решить экзаменационное задание другим способом, не заметила, как увлеклась и нашла не одно, а целых три альтернативных решения, а когда спохватилась, уборщица уже гремела ключами и ведрами.

– Эвона, не ты один такой, – услышала Настя ее громкое добродушное брюзжание. – Еще одна пигалица потерялась, дорогу домой никак не найдет.

Она подняла глаза от тетрадки и увидела рядом с уборщицей длинного нескладного рыжего парня из параллельного класса, который понуро брел рядом с маленькой пожилой женщиной и, казалось, был выше ее ростом раза в два.

– Я уж и входную дверь заперла, слышу – в кабинете физики кто-то поет, соловьем заливается, да складно так, прямо за душу берет. Думала, радио, – доверительно обратилась она к Насте. – Захожу – батюшки мои! Сидит, в приборе ковыряется и поет себе, как будто его родители дома не ждут. Небось не емши цельный день, физик? Пошли, пошли, чего плетешься. Завтра прибор свой доломаешь. И ты, пигалица, складывай тетрадки, время-то уж восьмой час пошел.

Они вместе пошли по школьному двору к трамвайной остановке.

– Ты из девятого «Б»? – спросила она рыжего парня.

– Угу, – угрюмо буркнул он. – А ты?

– А я из девятого «А».

– Что-то я тебя не помню. Ты новенькая?

– Нет, я вместе со всеми начинала, с первого сентября. Просто я незаметная, поэтому ты меня не помнишь.

– Кто сказал, что ты незаметная?

– Папа. Он в этом разбирается.

– Чушь. Передай своему папе, что он ничего не понимает в девчонках.

Лешка Чистяков и в шестнадцать лет уже был джентльменом. Может, этим он и обратил на себя ее внимание?

– А чего ты в школе задержалась? – спросил он.

– Экзаменационную задачку решала.

– А что на экзамене? Не успела?

– Почему, успела. Другие варианты искала.

– И как? Нашла?

– Нашла. Даже не один, а три…

Они застряли в скверике неподалеку от школы еще на полтора часа, горячо обсуждая варианты решения задачи. Дважды чуть не поссорились. Дважды мирились и торжественно пожимали друг другу руки. Опомнились только тогда, когда начало темнеть.

– Меня дома убьют, – в ужасе охнула она.

– Хочешь, я пойду с тобой? – мужественно предложил он. – Скажу, что я во всем виноват, меня не убьют.

– Нет, я сама, – покачала она головой. – Меня папа всегда учил за чужую спину не прятаться. И потом, если и попадет, так за дело. Я же виновата, чего ж теперь трусить.

– Ты – классная девчонка! – с восхищением произнес рыжий. – Между прочим, тебя как зовут?

– Настя.

– А меня – Алексей. Можно просто Лешка.

Это было восемнадцать лет назад… Все равно он для нее остался «просто Лешкой», несмотря на ученые звания и престижные международные премии. В первый раз он делал ей предложение, когда им было по двадцать. Потом, когда ей было двадцать три, она влюбилась без памяти. Она сходила с ума. Она почти теряла рассудок. Лешка стойко перенес ее измену, хотя как раз тогда у него появились первые седые волосы. Он умел ждать. В двадцать пять она успокоилась, взяла себя в руки, поняв, что безответная любовь в данном случае унизительна для нее и обременительна для того, кого она любила. Больше она Чистякову сюрпризов не преподносила, а если у нее и возникал интерес к другим мужчинам, то она старалась, чтобы Лешка этого не знал.

После загса они вернулись домой. За ужином Настя поделилась с Лешей своим утренним огорчением.

– Представляешь, оказывается все, чему нас учили в школе, безнадежно устарело. Меня сегодня так больно ткнули мордой об стол, что, наверное, синяки останутся.

В двух словах она изложила ему свою эпопею с визитом в Министерство науки.

– Что?! – вытаращил глаза Чистяков. – Он тебе так сказал?

– Ну да.

– Он сказал, что Мейерштранц опроверг все постулаты физики волн? Что обратного эффекта не существует?

– Ну да, именно так он и сказал. А что?

– Да он тебя обманул, как первоклашку. А ты ушки и развесила. Любой физик знает про обратный эффект. Если хочешь знать, в Штатах даже закрыли несколько научных проектов из-за этого. У нас, конечно, проекты из-за обратного эффекта не сворачивают, просто пишут инструкции по технике безопасности, ограничивают применение и все такое. Но это случается сплошь и рядом. Есть, например, такая антенна, которую нельзя располагать параллельно земной поверхности, потому что под ней ничего не растет. Она неблагоприятно влияет на биологические процессы. Да много всего… Как же ты так лопухнулась, Асенька?

– Не знаю, – задумчиво ответила она. – Он меня авторитетом задавил. А может, специально старался обидеть посильнее, чтобы у меня от расстройства мозги отказали. Они, кстати, и отказали. Леш, ну ладно, я безграмотная дурочка, со мной все понятно. Но он-то! Он же не мог не знать, что говорит ерунду? Он же не может быть невежественным тупицей?

– Ну почему, может. Если бы он был талантливым физиком, то занимался бы наукой, а не ее организацией. Ученые-отличники работают в институтах, а ученые-двоечники ими руководят из министерских кресел, это всем известно.

– Ой, Лешик, дай бог, чтобы ты оказался прав. Дай бог.

– Почему так?

– Да потому, что если это не так, значит, он меня умышленно обманул. А это совсем плохо. Значит, он что-то скрывает. Только этого мне не хватало! – простонала она, хватаясь за голову. Потом взглянула на Чистякова почти весело и подмигнула ему. – Но если он что-то скрывает, то, выходит, я все-таки права. А это уже хорошо!

8

Из лабораторного корпуса он прошел в свой кабинет. Открыв сейф, достал из него папку и вложил туда несколько листков с результатами очередных испытаний. Все идет по плану, без срывов. Осталось совсем немного. Только бы эта девчонка не начала воду мутить…

Как она докопалась? Откуда узнала? В интересах безопасности надо бы временно свернуть работу, предупредить коллег, которые работают над прибором, что выполнение «левого» заказа на какое-то время приостанавливается. Мерханов подождет, ничего с ним не случится. Безопасность дороже.

Но ведь осталось совсем немного. Так хочется скорее закончить все, получить деньги, уволиться к чертовой матери из этого надоевшего до оскомины Института – и в лес, где никого нет. В последнее время выносить общение с людьми становится все труднее. Он стал еще более раздражительным, агрессивным, но умело скрывает это, следит за собой, держит себя в ежовых рукавицах. Работа над прибором даром не проходит, он это на себе чувствует. Еще немножко потерпеть, еще немножко – и конец. Свобода от всех.