Смерть ради смерти
Шрифт:
К тридцати годам жизнь Бойцова устоялась. Как хороший профессионал, он мог подолгу общаться и с женщинами, и со стариками, и с детьми, мог втереться в доверие и к директору коммерческого банка, и к бомжу. Но спал он по-прежнему только с проститутками, ибо совершенно точно знал, что с ними не нужно мучительно выдавливать из себя слова и подлаживаться под придуманные ими правила игры. Платишь и получаешь свое. И больше ничего не должен. В последние два года у него была постоянная партнерша, молчаливая спокойная девушка, которая брала недорого, а обслуживала хорошо. С ней не нужно было напрягаться, и это вполне устраивало Вадима. Жил он вдвоем с любимым псом, симпатичным молодым ризеншнауцером, о женитьбе и не помышлял, женщин по-прежнему не понимал и боялся, хотя на его профессиональной деятельности это никак не сказывалось.
Выполнять задание, связанное с Анастасией Каменской, ему было интересно. И немножко страшно. Читая информацию о ней, собранную за много лет наблюдения
В первый раз увидев Каменскую «живьем», он удивился ее некрасивости и невзрачности. И подумал в первый момент, что, пожалуй, понимает, почему она продолжает жить с Чистяковым, даже если он ей не нравится. Потому что другого мужчины может в ее жизни вообще больше не оказаться. А так хоть какой-то, да есть. Но в следующий момент он подумал о том, что Чистяков почему-то очень хочет на ней жениться. Интересно, что же в ней есть такого?
2
Людей, нанятых Мерхановым для «разборки» с Каменской, Супрун вычислил быстро. Среди них только один был «лицом неславянской национальности», представляющим интересы Мерханова, остальные были москвичами. За ними постоянно следили люди Супруна, при малейших признаках опасности связываясь с Бойцовым, лично отвечавшим за безопасность Анастасии Каменской. Конечно, безопасность эта была относительной, и отвечал за нее Бойцов только до тех пор, пока ему не покажется, что покушение организовано достаточно хорошо и шансы на раскрытие убийства минимальные.
1 марта в 15.10 Вадим получил сигнал о том, что машина с наемниками движется в сторону Щелковского шоссе, где живет Каменская. Он хорошо знал городские магистрали, да и машина у него была достаточно мощная, поэтому к дому Каменской он подъехал всего на несколько минут позже, чем убийцы. Он знал, что ее дома нет. Получив сигнал, он первым делом набрал номер ее рабочего телефона и, услышав в трубке женский голос, отключился. Он запомнил ее голос, потому что специально несколько раз звонил ей домой, молчал и слушал ее нетерпеливое «алло, перезвоните, вас не слышно».
Сейчас он сидел в своей машине и ждал, когда убийцы выйдут из дома и уедут. После этого он поднимется в квартиру Каменской, ключи от которой у него уже были, и посмотрит, чего они там наворочали. Поправит, если что не так.
– Опять машину здесь поставили! – раздался истеричный старушечий голос. – Единственное место, где еще можно пройти, чтобы не утонуть, а они опять поставили машину. Безобразие, ну сколько можно говорить…
Вадим посмотрел в сторону, откуда раздавался голос, и увидел тучную, опирающуюся на палку старуху, которая пыталась подойти к дому со стороны специальной выгородки для парковки автомобилей, в быту называемой просто «карманом». Выгородка была спланирована не очень удачно, потому что находилась прямо напротив трамвайной остановки, и выходящие из вагона люди, желающие попасть в подъезд дома, должны были либо обходить грязный газон, делая довольно внушительную петлю, либо протискиваться мимо плотно стоящих автомобилей, рискуя испачкать пальто и плащи. Окружавший выгородку газон был похож на черное мутное болото, и идти прямиком через него мог позволить себе только камикадзе с безупречным зрением и непромокаемой обувью. И только в одном месте какая-то добрая душа бросила длинные доски, по которым можно было в относительной безопасности пересечь грязное место, чтобы не делать огромный крюк вокруг газона. Наемники ухитрились поставить свой «Сааб» как раз на эти доски…
– Прямо хоть милицию вызывай! – продолжала возмущаться старуха. Ей действительно было трудно ходить, и обход вокруг газона превращался для нее в проблему.
– Правильно, – поддержали ее две другие старушенции, сидящие на лавочке возле дома. – Ездят и ездят, бросают свои машины, где им удобно, а о людях и не думают. Им что, они молодые, здоровые, а на нас, на стариков-то, им наплевать. Понаехали тут с периферии, всю Москву заполонили, пройти негде, чтобы ихнюю рожу не увидеть…
Взаимный обмен мнениями быстро перешел на правительство Москвы, потом на Государственную Думу и лично президента. Старушки оказались единомышленницами и еще какое-то время оживленно беседовали, выкрикивая нелицеприятные оценки деятельности органов власти и управления достаточно громко, чтобы их могла слышать тучная приятельница, отправившаяся в трудное путешествие вокруг газона. Позабавившая Вадима ситуация закончилась совершенно неожиданно.
– Нет, Вера Исааковна, я все-таки позвоню в милицию, пусть они водителя оштрафуют. Смотрите, и номера не московские, я же говорю, все
неприятности у нас от приезжих. Сейчас я номер запишу…Старуха вытащила из сумки клочок бумаги и карандаш и записала номер машины. И тем самым спасла жизнь своей соседке Насте Каменской.
Через некоторое время наемники вышли из подъезда, сели в «Сааб» и уехали. Было 16.30.
Еще через несколько минут Вадим поднялся на девятый этаж, где жила Анастасия, цепким взглядом обшарил дверь ее квартиры и заметил в самом низу аккуратный надрез черной дерматиновой обивки. Он присел на корточки и осмотрел подозрительное место. Потом слегка прикоснулся пальцами – так и есть, надрез сверху покрыт прозрачной клейкой лентой, чтобы вылезающая из-под дерматина набивка не бросалась в глаза и не привлекала внимания. Вытащив из кармана небольшой кожаный футляр с инструментами, Вадим принялся за работу, и через минуту у него на ладони лежало ставшее совершенно безобидным маленькое взрывное устройство, которое должно было сработать, когда Каменская будет открывать дверь своей квартиры. Тонкая проволока соединяла дверь с деревянным порогом. При открывании двери проволочка разрывается и происходит процесс, аналогичный вырыванию чеки из гранаты-«лимонки». Дверь вместе с хозяйкой разнесет в клочья.
Бойцов перевел дыхание и спрятал опасную игрушку в карман. Все бы ничего, если бы не настырная старуха, записавшая номер машины, на которой приезжали убийцы. Околоподъездные старушки – первые, кого всегда опрашивают работники милиции, когда в доме что-то происходит, будь то квартирная кража или убийство. Если бы не это, уже сегодня можно было бы покончить с Каменской, и завтра возобновилась бы работа над прибором, который так нужен Супруну.
Он вернулся к себе и снова позвонил Каменской на работу. Она снова была на месте. Часы показывали 17.42.
3
Огромный зал Совета в Институте был заполнен людьми едва наполовину. Защита диссертации давно уже перестала вызывать интерес научной общественности. Кроме членов Совета, на заседания приходили только те, чьи вопросы решались на этих заседаниях, а также «болельщики» соискателей ученых степеней: их коллеги, друзья и родственники (если, конечно, тематика была открытой, а не засекреченной).
Сами члены Ученого совета вели себя как на приеме, мирно беседовали, объединившись в группки по два-три человека, обменивались впечатлениями с теми, с кем давно не виделись, вставали и пересаживались с места на место, выходили из зала и снова возвращались. Беднягу диссертанта не слушал никто, он что-то бубнил себе под нос, даже не пытаясь перекрыть голосом царящий в зале ровный гул. Когда дело дошло до официальных оппонентов, гул несколько поутих: оппоненты были людьми уважаемыми, и хотя слушать их никто не собирался, но вежливость проявить следовало.
– Слово предоставляется официальному оппоненту, доктору технических наук, профессору Лозовскому, – торжественно провозгласил председатель Совета Альхименко, делая строгое лицо и бросая на членов Совета уничтожающий взгляд. – Пожалуйста, прошу вас, Михаил Соломонович.
– Уважаемые коллеги! – начал Лозовский, взгромоздившись на трибуну и обняв ее, словно кто-то пытался ее отобрать. – Перед нами плод многолетнего упорного труда, который сам по себе заслуживает всяческого уважения. Я имею в виду, разумеется, труд, а не плод. Наш диссертант Валерий Иосифович Харламов представил нам несомненно интересную работу, которая вполне ясно дает нам ответ на главный вопрос: может ли соискатель ученой степени проводить самостоятельную научную работу, есть ли у него для этого достаточный потенциал. Ведь смысл написания кандидатской диссертации состоит именно в этом, если память мне не изменяет и я правильно понимаю требования Высшей аттестационной комиссии.
Произнеся эту тираду, Лозовский умолк и повернул голову в сторону Вячеслава Егоровича Гусева, который как Ученый секретарь должен знать все правила и требования ВАК. Вячеслав Егорович выразительно кивнул, стараясь не рассмеяться. Сцена эта разыгрывалась каждый раз, когда Лозовский оппонировал на защите. Он был единственным ученым, который утверждал, что при защите диссертации обсуждается не суть написанного, а уровень и качество. «Если бы мы обсуждали суть, Эйнштейн никогда бы не защитился в нашем Совете, потому что мы все в один голос сказали бы, что он не прав. Диссертанту и не нужно, чтобы мы все дружно считали его правым, потому что, если мы будем присваивать ученые степени только тем, с чьей позицией мы согласны, наука не сможет развиваться. Не появится ни одной новой научной школы. Никто не сможет сказать новое слово в науке, ибо новое – это опровержение старого. Мы во время защиты диссертации должны ответить только на один вопрос: достаточна ли научная культура соискателя, добросовестен ли он при анализе результатов своих экспериментов, логичен ли в своих рассуждениях, может ли придумать что-то оригинальное. А если совсем просто, то мы на защите должны решить, есть у него мозги в голове или нет. Вот и все. И я в своем выступлении в качестве официального оппонента буду говорить только об этом. Если вам это не нравится, не приглашайте меня оппонировать», – категорично заявлял профессор Лозовский.