Смерть титана. В.И. Ленин

Однако во имя справедливости надо внести и один теоретический пассаж или хотя бы вспомнить плехановскую группу «Освобождение труда». Напоминаю: за 12 лет до описываемых событий плехановцы из теоретического изучения русского общественного развития «предсказали» появление классового рабочего движения. Теперь уже мы констатируем, что возле каждой дымящейся фабричной трубы рекрутируются силы, поддерживающие это движение.

Прокламации именно в тот момент, когда часть наших товарищей оказалась в тюрьме и власти довольно подробно об этом раструбили, вдруг посыпались, как из рога изобилия. Начало расти количество рабочих кружков — здесь я беру не только первый месяц, но и последующее время, — агитаторы проникали на те заводы и фабрики, которые раньше считались «благополучными» и тихо тлели, погрязнув в своих корпоративных интересах. На путь практической работы с нами вдруг стали люди, которые прежде свою деятельность концентрировали лишь в легальном общедемократическом движении. В качестве примеров я выделил бы Туган-Барановского, Струве. Они уже начали оказывать «Союзу» практическую поддержку. Отмечу еще Александру Михайловну Калмыкову, всегда занимавшуюся народным образованием, ее имя не раз появится в моих воспоминаниях, и без ее содействия, возможно, не увидел бы свет ряд моих книг.

Тюремный опыт для меня оказался памятным и ярким. Во-первых, я сразу же начал работать над «Развитием капитализма в России», эту книгу я заканчивал уже в Шушенском. Во-вторых, — и это не легенда нашего революционного движения — находясь в стенах тюрьмы, многие из нас продолжали чувствовать свою связь с товарищами на воле, продолжившими борьбу; я даже беру на себя смелость сказать, что в известной мере руководил этой борьбой или хотя бы способствовал ей. И, в-третьих, все-таки шло следствие, и надо было по возможности, не жертвуя ни гордостью, ни честью, отбиваться.

Теперь ответ на поставленный ранее вопрос: от более длинных сроков ссылки спасла нас всех, как ни странно, сама наша революционная деятельность. Ой, как недаром, сидя по камерам, раскачивали мы политическую лодку правительственных будней!

Коронационные дни, закончившиеся в Москве грандиозной Ходынкой, вылились в Петербурге в пятинедельную забастовку ткачей. Предприниматели отказались платить за прогульные дни коронационных торжеств — ткачи ответили забастовкой. В свою очередь, «Союз борьбы» постарался конкретный повод оплаты коронационных дней превратить в требование улучшения всех условий труда и, самое главное, сокращения рабочего дня. К забастовщикам примкнуло 15 тысяч человек, и забастовка перекинулась на другие заводы и фабрики. В это время выпущены были десятки прокламаций, собирались среди студенчества и в «обществе» средства для поддержки бастующих.

Мы узнавали об этом уже в тюрьме. Это действовали наши товарищи, оставшиеся на воле. В тюрьме мы также узнали об обращении министра С. Ю. Витте к бастующим рабочим. Почтенный министр говорил о заразе социал-демократии, «подначивающей» рабочих на непослушание. В речи у министра все было кругло.

Естественно, позже, как известно из истории, наступил разгром, повальные аресты обескровили организацию. Наша тюрьма оказалась забитой, и кое-кто из наших друзей, арестованных летом, даже оказался в Петропавловке. Главная тюрьма государства! Этой чести социал-демократы удостоивались впервые. Тем не менее значительная часть работы была сделана: объявив о забастовках, правительство сняло и покрывало с казенной тайны о новой социал-демократической крамоле. Известия о социал-демократии двинулись в публику. Это было немало.

А вот поставив на повестку дня «рабочий вопрос», правительство вынуждено было на время смягчиться и по отношению к социал-демократам, так сказать, первыми этот «государственный» вопрос обострившим. Социал-демократы лишь ведут экономическую, а не политическую борьбу! А может быть, это была попытка подправить аспекты нашего движения? Вот так, руководствуясь новыми «мотивами», Особое совещание и изменило свои первоначальные планы. Суд в России, как правило, говорит: чего изволите-с? По этому случаю мне влепили лишь три года ссылки. Мартову — три. Кржижановскому, Старкову, Ванееву — всем по три. Лишь самому молодому из нас — Запорожцу — дали пять.

Дело в том, что перед сдачей рукописей «Рабочего дела» в набор Ванеев, у которого на дому хранился весь номер, должен был во что бы то ни стало отдать их переписчику. Делалось это для того — азы конспирации, — чтобы в типографии не было образцов почерков. Однако Ванеев не успел номер переписать, полиция проделала экспертизу и в целом ряде случаев признала руку «предварительного переписчика» — Петра Запорожца. Отсюда дознаватели сделали вывод, что он и является автором. Среди этих статей многие были написаны мною. Мы стояли с Запорожцем бок о бок в уже цитированном огромном докладе департамента полиции.

И я, пожалуй, продолжу это цитирование, так много, по моему мнению, дающее для того, чтобы реально представить себе объем и характер нашей молодой деятельности. Сколько же у нас было сил, как мы все успевали, сколько оказалось сделанным!

«Студент С.-Петербургского Технологического Института Петр Кузьмин Запорожец был деятельным соучастником социал-демократического сообщества, так называемой «старой интеллигенции», и, судя по найденным у Анатолия Ванеева рукописям, является автором противоправительственного содержания статей, озаглавленных «К русским рабочим», «Фридрих Энгельс», «О чем думают наши министры», и корреспонденций о стачках, предназначавшихся для подпольной социал-демократической газеты «Рабочее дело»; а кроме сего, написал найденное у Ульянова воззвание к рабочим «Мастерская приготовления механической обуви» и оказавшееся у Мальченко описание белостокской стачки и революционного характера восстаний под заглавием «Борьба с правительством».

По произведенному у Запорожца обыску были найдены: 1) литографическое воззвание «К прядильщикам фабрики Кенига», призывающее рабочих к стачке, 2) конспект Эрфуртской программы, 3) программы вопросов для собирания сведений о быте рабочих, 4) тетрадь, в которой рукою Запорожца записаны книги, купленные в течение октября и ноября 1895 г. для пополнения народных библиотек, причем в числе их значатся «Ткачи» (10 экземпляров), «Рабочий день» (20 экземпляров) и «Царь-голод» (10 экземпляров); в той же тетрадке сделана заметка о бывшем в ноябре собрании по делам библиотек, на котором был прочитан отчет о состоянии кассы. Вместе с тем, как выше упомянуто, у Анатолия Ванеева оказалась заметка, написанная Запорожцем «К отчету библиотечной комиссии», из которой видно, что эта комиссия занималась распространением революционных изданий.

Обвиняемый студент С.-Петербургского Технологического Института Петр Кузьмин Запорожец, не признал себя виновным в принадлежности к социал-демократическому сообществу, показал: что он никого из рабочих не знает и сходки их не посещал; из обвиняемых ему знакомы только товарищи по институту; заметки к отчету библиотечной комиссии и статей для газеты «Рабочее дело» он не писал, а рукопись о белостокской стачке и борьбе с Правительством переведена им с польского. Относительно заметок о народных библиотеках Запорожец объяснил, что он с некоторыми товарищами рассылал легальные книги в народные библиотеки; он был кассиром по сбору денег для этих библиотек и записывал купленные другими лицами книги, причем не обратил внимание на то, что в числе этих книг были нелегальные брошюры».

Если кто-нибудь из моих гипотетических читателей вник в эту обширную цитату, то он должен был обратить внимание на то, что все названные в тексте статьи принадлежат, вопреки утверждениям полицейских, не перу Петра Кузьмича Запорожца. «К русским рабочим» — Это одна из основных статей номера, написана пером помощника присяжного поверенного Владимира Ульянова. Упомянутый «Фридрих Энгельс» — это тоже моя личная работа, краткое изложение того материала, который был напечатан в женевском «Работнике». «О чем думают наши министры» — без ложной скромности признаюсь, что это тоже мой юношеский труд. Попутно я хотел бы отметить, что некие «Ткачи», найденные у Запорожца, это была всего-навсего драма немецкого писателя-классика Герхарта Гауптмана. Драма показывала в качестве коллективного героя рабочую массу. А «Царь-голод» — книга популярных экономических очерков публициста и революционера Алексея Баха. В этой книге по-народнически излагались положения теории Маркса. Это и к характеру рабочей пропаганды.

Петр Запорожец, автор такого значительного количества противоправительственных материалов, проходил по делу чуть ли не как основной руководитель, по крайней мере как основной автор и идеолог нашего «Рабочего дела». Мог ли он, по собственной воле, отказаться от такой сомнительной чести? Мог, наверное, но тогда следствие принялись бы вести более дотошно, с выявлением всех обстоятельств и появились бы новые фигуранты на роль идеолога. А ведущим идеологам давали больше. Думаю, что юноша понимал истинное распределение ролей в нашей группе и поступил в соответствии со своим осознанием долга. Запорожцу знаком был основной принцип якобинцев, который русские революционеры призывались использовать при решении вопросов тактики: perisse notre nom pour que la liberte soit sauvee — да погибнет наше доброе имя, лишь бы спасена была свобода. Петр «присвоил» славу чужих статей и получил два лишних года каторги. Ему я обязан тем, что ссылка моя продолжалась не пять лет, а только три года. Я никогда об этом не говорил, считая, что личный момент почти недопустим в политических статьях, которыми я в основном и занимался. Но теперь боюсь, что не успею, а по долгам надо платить. Впрочем, здесь я опоздал.