Смерть в Берлине. От Веймарской республики до разделенной Германии
Шрифт:
Но в каком-то смысле зримое присутствие мертвых в городе, остававшемся одной из великих современных столиц мира, возможно, было более терпимо, нежели обескураживающее чувство утраты, подчинившее себе жизни очень многих берлинцев. Каждый четвертый немец искал в 1945 г. потерянного члена семьи – кого-то, кто пропал в неразберихе конца войны и от кого долгое время не было никаких известий 491 . По мере того как стены зданий покрывались написанными мелом объявлениями о розыске пропавших родственников и друзей, а по радио зачитывали длинные списки пропавших без вести, многие испытывали чувство пугающей неизвестности. Что с ними произошло? Вернутся ли они однажды из лагерей военнопленных или с «востока»? Может быть, они умерли в боях или при бегстве на запад? А если так, что случилось с их телами?
491
См.: 20 Jahre DRK-Suchdienst. Bonn: DRK Generalsekretariat, 1965. S. 2.
В 1945 г. эти вопросы возникали не из научного интереса. Они разъедали самую суть повседневной жизни и существенно мешали берлинцам оставить войну «позади». Знаменитые образы бодрых и энергичных «женщин развалин», или Tr"ummerfrauen, голыми руками, кирпич за кирпичом восстанавливающих уничтоженный город, контрастируют со всеобщим чувством незащищенности, одиночества и скорби, о котором свидетельствуют многие современные источники. И хотя жители города, возможно, не вполне отдавали себе в этом отчет, над могилами 1945 г., непогребенными костями и памятью об умерших повисли другие, в равной степени мучительные вопросы: что значат миллионы смертей военного времени? какой великой причине их нужно приписать – теперь, когда цели нацистского государства сокрушены вместе с режимом? Как свидетельствуют
492
Kardorff U. von. Berliner Aufzeichnungen 1942 bis 1945. M"unich: Verlag C.H. Beck, 1992. S. 325.
Еще до того, как немцы получили возможность предаться размышлениям о своем недавнем опыте утраты, – фактически когда еще бушевала битва за Берлин, – они продолжали хоронить мертвых. Доктор Харниш, пастор самаритянской церкви во Фридрихсхайне, провел конец апреля и начало мая 1945 г., перетаскивая вместе с женой и соседями сотни трупов с улиц в церковную ризницу, а затем отыскивая места для их захоронения. Понимая, что перемещение тел на кладбище предполагает «пересечение линий фронта», пастор и его помощники хоронили собранные тела в церковном дворе 493 . По собственным подсчетам Харниша, он в те дни участвовал в захоронении на территории церкви не менее 1500 трупов 494 . Эта работа продолжалась и после прекращения боев. «Мое первое впечатление после освобождения, – вспоминала одна горожанка, – изможденные женщины, выходившие с носилками на поиски мужей или сыновей, призванных в последнюю минуту в Volkssturm или павших в уличных боях, чтобы перенести их домой и похоронить в саду» 495 .
493
LAB C Rep 110/1058. Dr. W. Harnisch – Bezirksamt Friedrichshain. 17 мая 1946 г.
494
См.: LAB C Rep 110/1058. Dr. W. Harnisch – Hauptamt f"ur Gr"unplanung. 28 сент. 1950 г.
495
LAB F Rep 240. Acc. 2651/4. Zeitgeschichtliche Sammlung. Конкурсная работа Эрики Волленбург. 1977 г.
Однако такие частичные усилия были недостаточны – люди не поспевали за массовыми смертями. В результате трупы скапливались во всех мыслимых местах: на улицах, в парках, на станциях, в бомбоубежищах, каналах и погребах. Они были так привычны, что в местном словаре появился новый термин – herum liegende Leichen, или «лежащие вокруг трупы». Герта фон Гебхардт описывала сцену, увиденную в мае: «На улицах лежат трупы, русские, немцы, которых никто не хоронит. В садах и парках, здесь и там, повсюду – могилы с крестами: “неизвестный участник Volkssturm, пал тогда-то”» 496 .
496
LAB F Rep 280/10678. Tagebuch Hertha von Gebhardt. S. 2.
Когда сражения стихли, людские потери все равно росли – из-за болезней (включая тиф, дифтерию и дизентерию) 497 , голода 498 и самоубийств 499 , – и этих покойников тоже нужно было хоронить. Если в Берлине 1937 – 1939 гг. уровень смертности составлял 13,5 человека на 1000 населения, а в 1940 – 1944 гг. – 14,8 на 1000, то во второй половине 1945 г. этот показатель достигал 53,5 на 1000. В случае с маленькими детьми цифры были выше: например, в июле 1945 г. умирали 66 из 100 новорожденных 500 . Наплыв беженцев – в летние месяцы в Берлин ежедневно прибывало не менее 15 000 человек 501 – поднял уровень смертности еще выше. В середине 1945 г. чиновники подсчитали, что «по текущим показателям» в одном только районе Шарлоттенбург они зарегистрируют к концу года примерно 17 000 смертей – при нормальном среднем показателе 6 000 502 .
497
См.: Dinter A. Seuchenalarm in Berlin: Seuchengeschehen und Seuchenbek"ampfung in Berlin nach dem II. Weltkrieg. Berlin: Verlag Frank W"unsche, 1999. S. 17.
498
Хотя Виктор Голланц не был в Берлине, в его отчете о социальных условиях в Германии (составленном после визита в Британскую зону в октябре – ноябре 1946 г.) описана послевоенная ситуация с продовольствием, жильем, одеждой и здравоохранением в стране в целом. См.: Gollancz V. In Darkest Germany. Hinsdale (IL): Henry Regnery Co., 1947.
499
Для сравнения: в 1938 г. в Берлине произошло 2108 самоубийств; за апрель 1945 г. – 3881. В целом за 1945 г. в Берлине зарегистрировано 7057 самоубийств. См.: Berlin in Zahlen 1947 / Hg. Hauptamt f"ur Statistik. Berlin, 1949. S. 158. О послевоенной «волне самоубийств» см.: Bessel R. Hatred after War: Emotion and the Postwar History of East Germany // History and Memory. 2005. № 17. P. 199 – 216; Goeschel C. Suicide at the End of the Third Reich.
500
См.: Orlopp J. Zusammenbruch und Aufbau Berlins 1945/1946. Berlin: Dietz Verlag, 1946. S. 25 – 28.
501
См.: Riess C. Berlin Berlin 1945 – 1953. S. 56.
502
См.: LAB C Rep 110/168. «Sterbef"alle, Charlottenburg». Дата не указана.
Столкнувшись с этим бедствием, а также с серьезной угрозой для общественного здравоохранения, касавшейся каждого жителя города, командование Красной армии, которая продвигалась по Берлину, беря район за районом, приказало хоронить собранные трупы. После военного поражения вермахта это была одна из первых попыток продемонстрировать новое – советское – господство: вернуть в организованное русло берлинскую «санитарную инфраструктуру» 503 , прежде всего заняться погребением мертвых. Хотя у этой задачи, несомненно, были практические и санитарные аспекты, она имела также символический характер: таким образом закреплялась радикальная смена власти в бывшем «логове фашистского зверя». Каждые приказ, жест, знак и постановление советской власти, адресованные населению Берлина, являли собой новые условия политической жизни – разными способами, но с одной целью: показать, что оккупанты – оккупированы, покоритель – покорен. Даже время теперь устанавливала Москва 504 , что означало: в «новом Берлине» солнце всходит и заходит по правилам советской власти.
503
Dinter A. Seuchenalarm in Berlin.
504
См.: Riess C. Berlin Berlin 1945 – 1953. S. 23.
Контроль над размещением мертвых – это сильный жест власти в любом контексте 505 . Но в Берлине – после проигранной войны, в обществе, где в предшествующие
двенадцать лет правильное погребение выступало замаскированной демонстрацией расового превосходства, – этот жест был особенно нагружен значением и символизировал радикальную смену власти в городе. Лишь несколькими месяцами ранее Гитлер лично запретил погребение членов расового сообщества в общих могилах; и вот теперь тысячи предавались вечности en masse [франц. все вместе], в песчаных карьерах, почти всегда анонимно и всегда без какой-либо церемонии (см. Рис. 4.1). Более того, поиск, перевозку и захоронение умерших – то, что прежде делали расовые изгои, – теперь осуществляли немцы, задействованные Советами 506 ; некоторых использовали как Leichenkutscher («водителей труповозок»), чья работа состояла в доставке тел на кладбища и поиске мест для их захоронения 507 . Это была настоящая превратность судьбы. В Третьем рейхе традиционное погребение мертвых служило символическим инструментом для установления различий, одновременно расовых, культурных и моральных; теперь же первые в самом деле стали последними.505
Недавний пример этого феномена: оказалось, что армия США сожгла тела двух талибских солдат в Афганистане и использовала изображения их обугленных трупов в пропагандистской кампании. Армию США обвинили в надругательстве над трупами и в нарушении религиозных заповедей, среди которых не последняя – исламский запрет на сжигание тел мертвых. Этот случай подчеркивает неприкосновенность трупов (в данном случае в явно религиозном смысле) и этическое нарушение, предполагаемое неправильным обращением с ними. Существенно то, что ясная цель осквернения трупов в этом случае была идеологической: продемонстрировать американское господство в «новом Афганистане». См.: Schmitt E. Army Examining Case of Abuse of Two Dead Taliban // New York Times. 20 окт. 2005 г. Дата обращения – 9 дек. 2009 г.).
506
См.: 1945: Nun hat der Krieg ein Ende. S. 159 (воспоминания Клеменса Напиерая). См. также многочисленные записи в подборке с конкурса эссе 1977 г. «Берлин после войны: мой личный опыт» («Berlin nach dem Kriege – wie ich es erelebte»): LAB F Rep 240, Acc. 2651.
507
См.: Holmsten G. Als keiner wusste, ob er"uberlebt: Zwischen den Sommern 1944/45. Berlin: Droste, 1995. S. 165 – 167.
Похороны мертвых в 1945 г. имели и другие символические значения. Любопытная черта многих берлинских мемуаров и иных документов послевоенного времени: в одних утверждается, что немцам было запрещено прикасаться к советским мертвецам 508 , тогда как в других говорится о принуждении к их погребению 509 . В ряде случаев берлинцы вспоминали, что их заставляли закапывать советские могилы, но не разрешали опускать погибших красноармейцев в могилу 510 . А некоторые мемуаристы утверждали, что советские солдаты категорически отказывались прикасаться к погибшим немцам 511 . Вполне вероятно, что каждое из этих противоречивых сообщений правдиво: ведь в сумятице конца войны командиры Красной армии в разных частях города могли применять разные методы ликвидации тел. Впрочем, когда речь идет о почти исключительно устной культуре Берлина первого послевоенного времени, где большая часть информации распространялась в форме слухов; где горожане и солдаты Красной армии (часто не знавшие языков друг друга) общались с помощью жестов; где практически единственные письменные источники, касающиеся экстренных похорон, – это созданные постфактум мемуары, правда индивидуальных заявлений как таковая – ее в любом случае почти невозможно обосновать – не так важна, как то, что думали о происходящем берлинцы.
508
См.: LAB F Rep 280. 10848 / 48. 30 окт. 1948 г.
509
См.: LAB F Rep 280. 10669. S. 6. Hewig, «Tagebuch aus Berlins schweren Tagen». Запись от 30 апр. 1945 г.
510
См.: Das Tagebuch des Herrn Schmidt. S. 41. Запись датирована 1 мая 1945 г.
511
См.: Findahl T. Letzter Akt Berlin. S. 184. Запись датирована 3 мая 1945 г.
Рис. 4.1. Общие могилы в Берлине, 1945 г. Заметим: кто-то украсил их венками и цветами, хотя обычно такие могилы никак не обозначались. Landesarchiv Berlin, Fotosammlung.
Они явно испытывали страх от нарушения табу, связанных с мертвыми оккупантами. Прикосновение к ним воспринималось как имеющее отношение к новой власти и заключающее в себе потенциал ее трансгрессии. Норман Наймарк утверждает: красноармейцы, выйдя из истребительной гонки войны, сталкивались с высокомерным отношением немцев к оккупантам, что вызывало у них желание еще больше «обесчестить» этих людей – и мужчин, и женщин, – и они насиловали немок 512 . Точно так же и приказы о погребении или непогребении советских трупов могли подразумевать доминирование и даже унижение. Приказ не прикасаться мог означать, что немцы этого недостойны; и наоборот, принуждение к погребению могло означать унижение принуждаемого.
512
См.: Naimark N. The Russians in Germany: A History of the Soviet Zone of Occupation, 1945 – 1949. Cambridge (MA): Belknap Press, 1995. P. 114 – 115.
Захоронение мертвых не только демонстрировало власть победителей и восстанавливало санитарные нормы; оно также имело моральную составляющую и служило инструментом перевоспитания. Вальтер Зейтц, врач в госпитале Шарите, был свидетелем того, как Хильде Беньямин (будущая министр юстиции Восточной Германии) следила за эксгумацией на территории школы Маркуса в Штеглице. В последние дни войны «группа людей была застрелена [нацистами] и похоронена в неглубокой могиле. <…> Бывший нацист должен был выкопать трупы. Был конец мая, и стояла жара. <…> Многих нацистов стало тошнить от запаха трупов. “Красная Хильде” закричала на них: “Вы их закопали – сможете и выкопать!”» 513 Избавление от мертвых могло быть формой наказания за политические (и иные) прегрешения. «Бывших нацистов», которых привели к Беньямин хоронить мертвых, заставили сделать это во искупление вины.
513
K"ohler J. Klettern in der Grossstadt. S. 243 (воспоминания Вальтера Зейтца).
Беньямин была не единственная, кто связывал погребение мертвых с установлением нового морального порядка в Берлине. Рудольф Дизинг, владелец частного похоронного бюро и продавец гробов, воспринимал советскую власть как шанс вернуть жизнь (и смерть) в Берлине на ее донацистские моральные основания. Столкнувшись с острой нехваткой жилья, недостатком продовольствия и продолжающимися последствиями массовой смерти, советские власти и их немецкие союзники-коммунисты быстро организовали для Берлина новое правительство, или Magistrat, подчинявшееся напрямую советским военным властям 514 . Дизинг, назначенный профессиональным экспертом – советником магистрата по вопросам захоронения, провел реорганизацию Центрального похоронного ведомства – существовавшего в конце войны института, ответственного за похороны в городе, которое продолжало действовать еще несколько месяцев, пока владельцы частных похоронных бюро изо всех сил старались стать на ноги 515 .
514
То, как советская военная администрация (СВАГ) устанавливала власть в своем секторе Германии, в том числе в Берлине, подробно описано в кн.: Naimark N. The Russians in Germany (особ. в гл. 1 – «От советского к германскому управлению», с. 9 – 68). О политически целесообразных методах, которые использовались при назначении бюрократов в берлинское правительство, блестяще рассказано в мемуарах Вольфганга Леонарда: Leonhardt W. Die Revolution entl"asst ihre Kinder. Cologne: Kiepenhauer & Witsche, 1955 (особ. в гл. 7).
515
См.: LAB C Rep 110/1068. Bezirksamt K"openick, Garten – und Friedhofsverwaltung – в Magistrat Amt f"ur Gr"unplanung. 10 янв. 1946 г.