Смерть в Париже

Из недр «Маргариты» не раздавалось ни звука. Было холодно. Я решил исследовать судно, а заодно и согреться. Поднялся и, осторожно ступая, стал продвигаться вдоль борта. Металлическая поверхность палубы оказалась покрыта чем-то вроде ковровой дорожки, и дорожка гасила звук шагов. Не спеша я добрался до кормы, обнаружив там пару шезлонгов и столик. На столике стояла пустая пепельница. Я перешел на другой борт, смотрящий на реку. Красивый Лувр светился, похожий на иконостас… Я склонился за борт и постарался увидеть иллюминаторы. Со стороны набережной они были темные, а здесь мне почудился свет. Кажется, светится то окошко, что ближе к носу. Мурашки пробежали по спине, каждая клеточка словно напомнила о себе, подтверждая готовность к действию. Вспомнилась мозоль на пятке и ноющая боль в позвоночнике. Легкий шум в башке еще. Все остальное в порядке…

Я осторожно прошел вдоль борта и остановился в том месте палубы, где мне померещился свет. Сел на корточки, а затем просто лег. «Макар» вывалится в реку? Не вывалится!.. Держась за край борта, я свесился над ним, как мог. Свет горел — да. Но до иллюминатора я не дотянулся.

Сидя на ковровой дорожке, стал решать, что делать. Решил. Поднялся. Снова стал изучать судно, обнаружил за рубкой большое стекло в железной раме. Торчащий крючок потянул на себя, и неожиданно легко стекло подалось вверх, остановилось под углом градусов в тридцать. Фрамуга какая-то! Куда она вела? Я опустил голову внутрь и ничего не увидел. Чернота абсолютная. Черная дыра «Маргариты». Черные же дыры засасывают материю. И меня засосало. Как можно аккуратнее! Не шуметь, Саша! Сперва опустил ноги, а после повис на руках. Ноги болтались, не доставая до поверхности. В общем, страшно. А чего бояться? Что здесь — клубок гадов ядовитых? Нет! Гады на тачках теперь. На самолетах. На кораблях гады. Но гады — люди. А здесь всего один, кажется, людь — и он там, где свет.

Я отпустил руки, готовясь к полету и мягкому приземлению. Но пол оказался совсем рядом, сантиметров двадцать где-то…

И внутри ковровая дорожка. По ней идти мягко. Я достал из куртки «Макарова» и стал делать очень, очень, очень медленные шаги. Левой рукой ощупывал стену. С одной стороны, с другой стороны. Это коридор. И это хорошо. Слепой бы лучше разобрался. На шершавой ровной стене пальцы нащупали выступ. Кажется, дверной косяк! Что это? Каюта? Кубрик? Не знаю морского языка! Зато мне точно известно — если ошибусь, то я покойник.

Почувствовал нервную испарину. Ладони стали липкими. Пошарил по двери и нашел металлический шар ручки. Ее только повернуть по часовой стрелке и рвануть на себя…

Поворачиваю и рву — темно и пусто…

Я замер и вслушался. Никаких опасных звуков внутри. И в коридоре тихо. Значит, я еще не дошел до того помещения, где горит свет. И еще запах. Пахло кислой капустой, словно на Владимирском рынке. Не нравится мне этот запах. Или это только мне кажется? Когда зрение не работает, лихорадит другие органы чувств.

Очень, очень, очень медленно двигаюсь по коридору дальше. Левой рукой касаюсь стены — шершавая она. Это старая краска шелушится.

Вот и дверь. Такая же дверь и такая же ручка. Уже привычно липки ладони, кажется, что все тело вспотело. Это не кислая капуста, а пот страха и агрессии. Нет — самозащиты. Не знаю. Какая разница. Замираю и прислушиваюсь. Смотрю вниз. Дверь закрыта плотно, но мне чудится полоска света под ногами. Чудится не чудится. Это здесь. Это — не знаю кто — за дверью. Рву ее на себя и впрыгиваю в свет…

Следующая сцена заняла всего несколько секунд, но какими они оказались бесконечно долгими.

Я увидел небольшую каюту с койкой под иллюминатором и откидным столиком, к которому оказалась привинчена лампа. Еще в каюте находилось нечто наподобие табуретки и маленький бар возле двери. Но меня интересовала не мебель. Вместо ожидаемого громилы на койке лежал довольно субтильный типчик в карикатурных трениках со штрипками. Типчик держал в руках книгу, и лица его было не видно.

Не обнаружив для себя какой-либо угрозы и чуть не забыв о том, что я не собирался здесь никого убивать, я в два прыжка оказался возле койки. Лежавший опустил книгу. На меня смотрели, увеличенные очками, крупные с большими зрачками глаза. На худом со впалыми щеками лице чернела щетина. Кадык заметно выделялся на шее, а из-под застиранной футболки торчал клок волос.

— Добрый вечер. Бонсуар, — услышал я мягкий голос худого и хотя и не выпустил из руки «Макарова», но несколько растерялся.

— Добрый вечер, — нашелся я, что ответить, и попросил: — Только не надо двигаться.

— Не буду, — быстро согласился лежащий. — Я здесь только слежу за порядком.

— Следите. Но пока не надо.

— Я согласен.

Идиотский такой диалог мог продолжаться бесконечно.

— А где господин Габрилович? — задал я наконец главный вопрос.

— Съехали, — моментально ответил мой невольный собеседник.

Я растерялся. Этого не должно было случиться. Видимо, моя реакция как-то отразилась на лице. Так или нет, но через мгновение мой «Макаров» полетел в одну сторону, а я — в другую. Это худой поработал ногами. А мог бы убить, подонок… Худой попытался соскочить с койки, и на попытку ушло время. Совсем немного, четверть секунды, но и четверти хватило. Теперь я лежал, а он стоял. Лежачего не бьют — бьет лежачий! Ботинки у меня хоть и худые, однако если каблуком дать по коленной чашечке, то мало не будет. Я дал.

— Ой! — вскрикнул худой и замер.

Я прицелился и ударил по второй коленке.

— Больно! — Худой упал обратно в койку, а я, схватив «Макарова», уже снова стоял над ним.

Он лежал скрючившись и держась за коленки. Не быть ему спортсменом с выбитыми менисками.

— Больно! — повторял худой.

Лицо у него было теперь плаксивое, детское почти.

— Еще больнее будет.

Я ударил его рукояткой пистолета под ребра, но несильно. Никого я не собирался убивать тут, а лишь попросить денег на билет. «Никто не хотел умирать» — вспомнился вдруг старинный фильм.

Худой продолжал ныть. Я сел на край койки и сказал:

— Не надо драться.

— Не буду.

— Врешь.

— Честное слово.

— Если такой честный, тогда говори — где господин Габрилович?

— Съехали вчера.

— Придется тебя опять ударить.

— Он правда вчера съехал, и он мне не отчитывается. Кто я! Но он приедет.

— Это уже лучше. Как тебя зовут?

— Митя.

— Митек, значит…

— Что вы сказали?

— Ничего! Врешь, наверное, Митя. А я вот тебе правду скажу. Не надо драться. Я тут пока не как враг. Пока. Даже, скорее, как друг. Если так можно сказать. Мне твоему господину нужно информацию передать.

Информацию я хотел продать, конечно, но она того стоила.

Митя лежал на койке тихо и только нервно сглатывал слюну — кадык под подбородком ходил туда-сюда.

— Так что надо? — спросил лежащий.

Я чуть коснулся выбитой коленки, как бы извиняясь за нанесенное увечье.