Смерть внезапна и страшна

Посыльный с конвертом в руках спросил у них с Эстер дорогу, получил ответ и отправился дальше.

– Когда мне было около шестнадцати, я поняла, что Пруденс и в самом деле решила воплотить в жизнь собственные мечты и… – продолжала Фейт, словно бы никто не мешал ей.

– Выхаживать больных? – вставила ее собеседница. – Или отправиться куда-нибудь вроде Крыма – на поле боя?

– Нет, она хотела стать врачом, – ответила Фейт. – Конечно, это невозможно. – Она улыбнулась собственным воспоминаниям. – Пруденс так злилась на то, что родилась женщиной! Ей хотелось быть мужчиной, который легко может стать медиком. Но, конечно, подобные размышления были бессмысленными. Сестра никогда не тратила много времени на бесполезные страдания или сожаления. Она смирялась со своим положением. – Пытаясь сохранить самообладание, молодая женщина всхлипнула. – Просто… просто я не могу представить, как она могла предать все свои идеалы, пытаясь заставить сэра Герберта жениться на ней! Ну, чего, скажите, она могла добиться, даже если бы он согласился? Это же такая глупость! Что случилось с ней, мисс… – Она сделала паузу, и лицо ее выдавало боль и смятение.

– Лэттерли, – подсказала ей Эстер. – Я не знаю, что с нею случилось, но я не остановлюсь, пока не выясню это. Кто-то убил ее – и если это был не сэр Герберт, значит, это сделал кто-то еще.

– Я хочу знать, кто это сделал, – весьма серьезным тоном проговорила миссис Баркер. – Больше того, я хочу знать причины! Все это не укладывается в голове…

– Вы хотите сказать, что та Пруденс, которую вы знали, не могла вести себя подобным образом? – спросила мисс Лэттерли.

– Именно, именно так! Вы меня понимаете.

– Если бы мы только могли вновь получить эти письма! Мы могли бы прочесть их заново и увидеть, нет ли какого-нибудь намека на природу подобного преображения.

– Но в суде находятся не все письма! – быстро проговорила Фейт. – Я отдала им лишь те, где упоминался сэр Герберт и их взаимоотношения. У меня есть много других.

Забывая обо всех приличиях и о том, что их знакомство было весьма коротким – всего лишь десять минут, – Эстер схватила ее за руку.

– Они у вас с собой? В Лондоне?

– Конечно. Некоторые письма адресованы не мне, но сейчас они все лежат в моей квартире… Вы хотите просмотреть их?

– Да, я хотела бы сделать это, если вы не возражаете, – сразу согласилась Лэттерли, не стараясь соблюдать внешние приличия и вежливость. Подобные мелочи сейчас ничего не значили. – Можно ли это сделать прямо сейчас?

– Конечно, – согласилась Фейт. – Но нам придется взять кеб: до моей квартиры достаточно далеко.

Эстер повернулась на каблуках и бросилась к краю тротуара, протолкалась мимо спорящих мужчин и женщин, обменивавшихся новостями, и закричала во все горло:

– Извозчик! Сюда!

* * *

Квартира Фейт Баркер оказалась тесной и не новой, но предельно чистой, а домохозяйка без возражений накормила обеих женщин обедом. Отдав минимальную дань приличиям, новая знакомая вручила Эстер остальные письма, и та, устроившись на единственной софе, приступила к чтению.

Изрядная часть этих писем была посвящена медицинским познаниям убитой. Лэттерли обнаружила, что Пруденс знала много больше ее самой, хотя и своими познаниями Эстер тоже могла похвастаться. Выражения, которые она читала, напоминали ей о Пруденс так остро, что девушка, казалось, слышит ее голос.

Мисс Лэттерли вспомнила, как, завернувшись в серые одеяла, сестры милосердия укладывались на узкие койки и при свете свечей обменивались своими переживаниями, слишком ужасными, чтобы вынести их в одиночестве. Те месяцы выжгли ее невинность, сделали из нее женщину, и Пруденс, безусловно, тоже была частью того времени, а потому оставалась частью собственной жизни Эстер даже после своей смерти.

Однако письма мисс Бэрримор не обнаруживали никаких свидетельств изменения ее идеалов. Упоминания о сэре Герберте были весьма объективными и относились исключительно к его медицинскому мастерству. Несколько раз Пруденс хвалила его за отвагу в применении новых методик, за мастерство в постановке диагноза и за ясность, с которой он объяснял все практикантам. Еще она хвалила хирурга за благородство, с которым он делился с нею своими познаниями. Едва ли в этих письмах можно было усмотреть более теплые чувства, чем простую благодарность. Однако Эстер, находившая медицинские подробности понятными и интересными, отчетливо замечала, как рос энтузиазм Пруденс, набиравшейся знаний от своего начальника. Она тоже могла бы ощутить подобные чувства к медику, столь щедро делившемуся ими.

В каждом письме светилась любовь мисс Бэрримор к медицине, восхищение всеми достижениями этой науки и безграничная вера в будущие возможности врачей. Люди нуждались в помощи, и их страдания и страхи смущали ее, но лишь сама медицина заставляла биться ее сердце и возвышала ее душу.

– Ей действительно нужно было стать врачом, – вновь проговорила мисс Лэттерли, улыбаясь собственным воспоминаниям. – Пруденс, вне всяких сомнений, была блестяще одарена!

– Вот потому-то внезапное и отчаянное стремление выйти замуж совершенно на нее не похоже, – отозвалась Фейт. – Если бы после брака ее взяли на медицинский факультет, тогда я бы в это поверила! Ради своей медицины она сделала бы все что угодно. Впрочем, это невозможно, я знаю. Никто не принимает туда женщин.

– Интересно, а что, если это можно было бы сделать? – очень медленно проговорила Эстер. – Если бы достаточно влиятельный хирург – например, кто-нибудь вроде сэра Герберта – дал ей такую рекомендацию?

– Никогда! – не задумываясь, замотала головой миссис Баркер, но затем в глазах ее вспыхнул интерес.

– А вы уверены? – проговорила ее гостья, подавшись вперед. – Вы уверены, что Пруденс не поверила бы, что такое возможно?

– Вы хотите сказать, что именно этого она пыталась добиться от сэра Герберта? – Глаза Фейт расширились, и в них забрезжило понимание. – Итак, речь шла не о замужестве, но о том, чтобы он помог ей получить медицинское образование… стать врачом? Да-да, это возможно! И отвечает характеру Пруденс. Она была способна на это… – Лицо молодой женщины скривилось. – Но как? Сэр Герберт осмеял бы ее и приказал забыть про такую нелепость!

– Я не знаю, как это было, – проговорила Эстер, – но подобный поступок был бы в ее характере, не так ли?

– Да-да, конечно.

Мисс Лэттерли вновь вернулась к письмам. Теперь, в свете того, до чего они додумались, стало ясно, почему в них были столь подробно описаны операции и почему так точно воспроизводилась каждая процедура и каждая реакция пациента.

Мисс Лэттерли прочла еще несколько писем с описаниями операций, приведенными во всех технических подробностях. Фейт безмолвно выжидала.

И вдруг Эстер застыла. В трех описаниях приводились одни и те же подробности. При этом не было ни диагнозов, ни симптомов. Девушка заново перечитала эти отрывки – самым внимательным образом. Все трое больных были женщинами.

И тут она поняла, о чем шла речь в этих местах. Три аборта – и сделаны они были не потому, что жизнь матерей находилась под угрозой, а просто из-за того, что они по каким-то личным причинам не хотели ребенка! В каждом случае – подобно ритуалу – Пруденс пользовалась одними и теми же словами.

Эстер пробежала остальные письма, подбираясь ближе к самым последним событиям. Она обнаружила еще семь операций, описанных слово в слово точно таким же образом… В каждом случае приводились лишь инициалы пациентки, но не ее имя или описание внешности. В других случаях мисс Бэрримор прибегала к известным деталям и нередко давала больным личную оценку, кого-то называя, например, привлекательной женщиной, кого-то – властным мужчиной.

Было очевидно одно: Пруденс знала об этих операциях, но сама на них не ассистировала. Ей сообщали лишь то, что полагалось знать сиделке через несколько часов после завершения операции. И свои заметки она вела по каким-то другим причинам.