Смерть внезапна и страшна

– Прошу прощения, – ответила леди, вновь возвращаясь к просьбе старшей сестры. – Лекции здесь не помогут. Нужно, чтобы делом занялись другие женщины, с которыми можно обращаться соответствующим образом.

На лице миссис Флаэрти выступило раздражение. Она уже не раз слышала эти речи и относила их к абсолютно нереальным фантазиям.

– Послушать вас, так все это очень хорошо, ваша светлость, – резко ответила она. – Но нам приходится иметь дело с теми женщинами, что у нас есть, а посему бороться с их ленью, пьянством, воровством и полной безответственностью. Если вы хотите помочь, надо бороться с этими пороками, а не говорить о том, чего не может быть.

Калландра уже открыла рот, чтобы возразить, но ее внимание отвлекла больная, лежавшая в середине палаты, – она начала задыхаться, и ее соседка позвала на помощь.

Бледная тощая женщина с помойным ведром направилась к задыхавшейся пациентке, у которой началась рвота.

– Это действуют листья дигиталиса, – деловито проговорила миссис Флаэрти. – У бедняжки водянка. Который день нет мочеотделения, но это ей поможет. Она уже лежала у нас и поправилась. – Старшая сестра оглянулась, отыскивая взглядом стол, на котором она записывала назначения и расход медикаментов; тяжелые ключи на поясе звякнули друг о друга. – А теперь, простите, сударыня, – проговорила она, поворачиваясь спиной к миссис Дэвьет, – у меня бездна дел и у вас, кажется, тоже. – Голос ее на последних словах сделался полным сарказма.

– Да, – ответила Калландра столь же едким тоном. – Да, у меня много дел. А потому боюсь, миссис Флаэрти, что вам придется попросить об этом кого-нибудь другого. Быть может, леди Росс-Гилберт сможет это сделать. Она очень толковая женщина.

– Бесспорно, – подтвердила ее собеседница и, опустившись за стол, взялась за перо. Прием был закончен.

Калландра, выйдя из палаты в темный коридор, прошла мимо женщины с ведром и шваброй. В углу, привалившись к стене, сидела еще одна работница, одурманенная алкоголем и похожая скорее на груду тряпок, а не на человека.

В конце коридора попечительница столкнулась с группой из трех молодых врачей-практикантов, которые энергично переговаривались, сблизив головы и жестикулируя.

– Великолепно, – проговорил рыжеволосый молодой человек, вздымая стиснутый кулак. – Сэр Герберт обещал вырезать мне эту штуку. Слава богу, я буду жить! Подумать только – насколько безнадежной была бы ситуация лет двенадцать назад, до изобретения анестезии. Что не подвластно эфиру и закиси азота?

– Самое великое событие в медицине после Харви [5] , открывшего кровообращение, – с энтузиазмом согласился другой. – Мой дед во времена Нельсона служил на флоте хирургом. Операции тогда делали с помощью бутылки рома и кожаного кляпа, больного держали два человека… Боже, сколь великолепны достижения современной медицины!.. Тьфу ты, опять испачкал брюки! – Достав из кармана носовой платок, он принялся тереть оставленное кровью пятно, но только напрасно замарал платок.

5

Уильям Харви (Гарвей, 1578–1657), британский врач, основоположник физиологии и эмбриологии.

– Ты сам создаешь себе трудности, – проговорил третий молодой человек, с иронической улыбкой глядевший на его старания. – Ты же только ассистируешь… Ну, так и прикрывай чем-нибудь одежду. И никогда не надевай в операционную хороший костюм… Ничего, сэр Герберт отучит тебя от пустого тщеславия!

Затеяв шуточную потасовку, практиканты прошли мимо Калландры, не забыв поприветствовать ее, и направились дальше.

Мгновение спустя из высоких дубовых дверей вышел сэр Герберт Стэнхоуп. Заметив леди Дэвьет, он помедлил, словно бы стараясь припомнить ее имя. Хирург был не слишком высоким, но крупным мужчиной и держался с подчеркнутой значительностью. Простое лицо, небольшие глаза, острый нос, высокий лоб, редкие светлые волосы… И все же внимательный взгляд не мог не отметить несомненный интеллект и эмоциональную собранность этого врача.

– Доброе утро, леди Калландра, – промолвил он с внезапным удовлетворением.

– Доброе утро, сэр Герберт, – ответила она, чуть улыбнувшись. – Рада, что сумела повидать вас перед операцией.

– Я спешу, – отвечал медик с легким раздражением. – Персонал уже собрался в операционной… более того, вот-вот привезут больную.

– Но я хочу предложить одно мероприятие, которое поможет уменьшить заболеваемость, – не обращая внимания на его слова, продолжила попечительница.

– Неужели? – скептически отозвался хирург, между бровями которого уже залегла недовольная морщинка. – И какая же идея вас осенила?

– Я только что была в палате и опять видела, как сиделка несет по комнате ничем не прикрытое ведро.

– С этим нельзя бороться, сударыня, – нетерпеливо ответил доктор. – Тела людей несовершенны, и извержения их неприятны, особенно когда те больны. Рвоты сопутствуют и заболеваниям, и лечению.

Калландра с трудом сохраняла терпение. Вспыльчивой она не была, но оскорбления переносила с трудом.

– Я прекрасно знаю это, сэр Герберт, – заявила леди. – Но уже по той причине, что это телесные извержения, испарения их неприятны и не оказывают благодетельного воздействия. Разве это сложно – обязать сиделок прикрывать ведра?

Откуда-то из-за угла коридора послышался хриплый женский хохот. Врач скривился.

– А вы, сударыня, еще не пробовали самостоятельно заставить сиделок соблюдать какие-либо правила? – проговорил он с легкой усмешкой. – В прошлом году в «Таймс» напечатали о них – не ручаюсь за точность цитаты – примерно следующее: сиделкам читают лекции комитеты, за них молятся священники, их ругают казначей и кастелянши, отчитывают сестры-хозяйки, тиранят хирургические сестры, на них ворчат и ругаются пациенты. Если они старые – их оскорбляют, если средних лет – не уважают, а если они молоды – совращают. – Хирург приподнял редкие брови. – Что же удивляться тому, что они таковы? Какая женщина возьмется за подобного рода работу?

– Я помню эту статью, – согласилась Калландра, стараясь не отставать от собеседника, направившегося к операционной. – Вы забыли одну мелочь – их еще костерят хирурги. Именно так и было написано. – Она не обратила внимания на легкое раздражение в глазах врача. – Быть может, нам не найти лучшего аргумента, свидетельствующего в пользу того, что пора обратиться к услугам более нравственной категории женщин и относиться к ним как к сотрудницам, а не как к самой презренной прислуге?

– Леди Калландра, дорогая моя, вы говорите так, словно сотни приличных и интеллигентных молодых женщин из хороших семей просто рвутся на эту работу. После того, как исчезла притягательная сила войны, мы более не сталкиваемся с подобным явлением. – Герберт тряхнул головой. – Неужели сложно это заметить? Идеалистические мечтания – весьма приятная вещь, однако мне приходится иметь дело с реальностью и работать с теми, кто у меня есть… с этими вот женщинами, которые поддерживают огонь в очагах, выносят ведра, скручивают бинты… Кстати, в трезвом состоянии они почти не грубят больным.

Мимо прошел облаченный в черное казначей госпиталя со стопкой гроссбухов. Он кивнул им, но не остановился.

– Впрочем, – продолжал сэр Стэнхоуп еще более недовольным тоном, – если вы собрались облагодетельствовать нас крышками на каждое ведро, постарайтесь самостоятельно проследить за тем, чтобы сиделки ими пользовались. Ну, а сейчас меня ждут в операционной, куда вот-вот подадут пациентку. Желаю вам доброго дня, сударыня.

Не дожидаясь ответа, он повернулся, блеснув начищенными ботинками, и направился через холл к противоположному коридору.

Калландра едва успела перевести дыхание, когда заметила женщину, с трудом передвигающуюся при помощи двух молодых людей в ту сторону, где только что исчез сэр Герберт. Ее, должно быть, и ожидали в операционной.

После скучного, но весьма делового разговора с казначеем, посвященного разным финансовым вопросам, пожертвованиям и дарам, леди встретила одну из попечительниц – ту самую, о которой она с таким одобрением отзывалась в разговоре с миссис Флаэрти. Когда миссис Дэвьет вышла на лестничную площадку, сверху как раз спустилась Береника Росс-Гилберт. Эта высокая женщина всегда двигалась с непревзойденной непринужденностью и элегантностью, и даже самое скромное платье на ней казалось верхом совершенства. В этот день она была в блузке с глубоким вырезом и мягкой зеленой муслиновой юбке с тремя небольшими воланами, расшитой множеством цветов. Эта одежда весьма шла к ее рыжим волосам и бледной коже, делая обворожительными ее тяжелые веки и несколько короткий подбородок.