Смертельные враги

– Если вы убьете меня, то как вы отсюда выйдете?

– Чума меня побери! Клянусь честью, то, что ты говоришь, совершенно справедливо! А я и не подумал об этом! Но будь спокоен – ты еще свое получишь, – пообещал Пардальян.

С этими словами он отпустил маленького человечка. И как только шевалье это сделал, на его губах вновь появилась привычная, сводящая Чико с ума улыбка... О, едва заметная! Но Чико угадывал ее. Он пожалел обо всем и, словно желая вызвать ярость этого человека, приводящего его в замешательство, сказал вызывающе:

– Пойдемте. А после того, как я вас спасу, вы сможете меня убить. Клянусь вам – я не буду пытаться избежать смерти, которой вы мне грозите.

И добавил тихо, еле слышно:

– И тогда придет освобождение!

– Так ты желаешь себе гибели?

Чико исподлобья посмотрел на шевалье: ведь я же говорил очень тихо, а этот дьявол все-таки услышал! Если я хочу умереть, то это мое дело! Зачем француз во нее вмешивается? Ну, раз Чико так глупо пропустил удачную возможность умереть, остается лишь спасать соперника.

– Пойдемте, сеньор, – сказал он холодно, – скоро будет поздно.

– Да погоди ты! Какого черта?! Знаешь, я человек любопытный. Прежде всего я хочу знать, почему ты отправил меня на смерть?

На сей раз знаменитая улыбка сверкала уже вовсю. Да еще этот насмешливый голос – Эль Чико уже начинал привыкать к нему.

В глазах маленького человечка, устремленных прямо на Пардальяна, полыхнуло пламя, и он выдохнул все свои чувства в ребяческом крике:

– Потому что я вас ненавижу! Ненавижу!

В своей ярости он нашел лишь эти слова и исступленно повторял их, топая ногами.

– Вот как, значит ты меня ненавидишь? – спокойно улыбнулся Пардальян.

– Я настолько ненавижу вас, что убил бы, если бы не пообещал вас спасти! – выведенный из себя, Эль Чико скрежетал зубами.

– Ты бы убил меня! – расхохотался Пардальян. – Ну-ну! Да чем же, бедный малыш?

Карлик подскочил к своей кровати и вытащил оттуда кинжал, спрятанный между двумя матрасами.

– Вот этим! – крикнул он, размахивая грозным оружием.

– Смотрите-ка! – мирно заметил Пардальян. – Да это же мой кинжал!

– Да, – сказал Эль Чико с неистовством, которое он пытался выдать за цинизм, – пока вы перелезали через стену, я украл его у вас! Украл! Украл!

Он произносил эти слова, казалось, испытывая горькое удовольствие, хлеща себя ими, словно кнутом. Пардальян отвечал с невозмутимым спокойствием:

– Ну, раз уж у тебя есть оружие и раз ты хочешь моей смерти, так убей меня.

На сей раз шевалье посмотрел на карлика без малейшей насмешки, а только с каким-то любопытством.

Обезумев, карлик занес руку.

Пардальян не пошевелился. Он продолжал холодно смотреть на него.

Рука карлика медленно опустилась. Малыш со злостью зашвырнул кинжал в самый угол и обиженно простонал:

– Я не хочу! Не хочу!

– Почему?

– Потому что я обещал...

– Это ты уже говорил. Кому ты обещал, дитя мое?

Невозможно передать мягкую нежность, с какой шевалье произнес эти слова. Его голос был теплым, ласковым; весь его облик излучал симпатические флюиды столь мощные и обволакивающие, что Чико был потрясен этим до глубины души. Его бедное маленькое сердечко, сжавшееся так, что, казалось, он вот-вот задохнется, оттаяло, из глаз брызнули кроткие, благодетельные слезы, а с губ полилась однообразная жалоба, подобная плачу младенца:

– Я слишком несчастен! Слишком несчастен! Да-да, несчастен!

«Отлично, – подумал Пардальян, – он плачет – значит, он спасен! Теперь мы сможем понять друг друга.»

Он притянул карлика к себе, прижал его маленькое личико, омытое слезами, к своей широкой груди и с нежностью брата стал тихонько укачивать Чико, приговаривая что-то успокаивающее.

У карлика за всю его жизнь никогда не было друга, никогда его отчаяние не было скрашено ничьим участием, и потому он всей душой потянулся к этому благородному сердцу, бесконечно взволнованный и в то же время удивленный; он ощущал, как от соприкосновения с этой великодушной натурой в нем возникает сладкое чувство, в котором слились благодарная нежность и зарождающаяся привязанность.

А те, кто знал лишь грозную силу, холодное бесстрашие, неукротимую храбрость, бьющее наотмашь слово и ироническую улыбку необычайного человека по имени шевалье де Пардальян, были бы чрезвычайно озадачены, если бы увидели, как нежно, по-братски он обнимает и утешает этого обездоленного, с какой неожиданной добротой он умудряется найти нужные слова для этого бродяги, нищего, с которым еще накануне он даже не был знаком... и который пытался погубить его.

Однако Чико был мужчина, вот оно как! Он собрал все свои силы, и ему удалось справиться со слабостью.

Он потихоньку высвободился и посмотрел на Пардальяна так, словно никогда его не видел. В глазах маленького человечка не было больше ни гнева, ни возмущения. В них не было и того выражения тоскливой безнадежности, что так взволновало Пардальяна. В этих глазах застыло сейчас лишь выражение безмерного удивления – Чико был ошеломлен и тем, что, как он сам ощущал, он стал совсем другим, и тем, что он совершенно не узнает человека, одной встречи с которым оказалось достаточно, чтобы в нем произошла эта так поразившая его самого перемена.

Теперь, когда он уже мог смотреть на француза без прежней ненависти, Эль Чико, рассматривая его, с простодушным восхищением говорил себе:

– Он красивый, он сильный, он храбрый. В его лице есть что-то величавое, чего я никогда ни у кого не видел. Он кажется мне более возвышенным и более благородным, чем сам король... И он добрый... добрый, как святые, чьи изображения я видел в соборе. Как же можно не любить его?

Шевалье глядел на него с доброй улыбкой, и Эль Чико, сам того не замечая, тоже улыбнулся – так улыбаются другу.

– Ну вот! – радостно воскликнул Пардальян. – Теперь все позади, не так ли? Ты видишь, я не такой уж отвратительный малый, каким я тебе казался. Давай твою руку, и будем добрыми друзьями.

Он снова протянул руку карлику, но тот, устыдившись, опустил голову и прошептал:

– Несмотря на все, что я сказал и сделал, вы хотите...

– Говорю тебе, давай мне руку, – продолжал настаивать Пардальяна с серьезным видом. – Ты славный парень, Эль Чико, и когда ты познакомишься со мной поближе, то узнаешь – я не часто произношу те слова, которые я только что сказал тебе.