Смертельный холод

Гамаш почувствовал, как кровь отхлынула от его рук и ног и собралась в сердце, мягко сдавив его.

– Дэвид сам выучился играть эту вещь. Ему было шесть. От учителя музыки пришлось отказаться, потому что Дэвид отказывался учить что-то другое. Только эту вещь. Упрямый ребенок. По отцовской линии пошел.

Она улыбнулась.

– И что это была за вещь?

– Концерт для скрипки с оркестром Чайковского ре мажор.

Гамаш не мог вспомнить эту музыку.

– Дэвид был нормальным подростком. Был вратарем в школьной хоккейной команде, пока учился в школе, и встречался с девочкой из семьи Шатран. Хотел поступить в Монреальский университет, чтобы изучать лесное хозяйство. Он был милый мальчик, но ничем от других не отличался. Кроме этого.

Она закрыла глаза, и через мгновение одна ее рука повернулась ладонью вверх, открывая тонкое запястье с голубыми прожилками. Рука принялась двигаться туда-сюда. Беззвучные ноты возникли в пространстве между ними, окутали столик и в конечном счете заполнили все бистро музыкой, которую Гамаш не слышал, но вполне мог вообразить. И он знал, что Эм слышит эту музыку вполне отчетливо.

– Повезло мальчику – нашел такую страсть в жизни, – тихо сказал он.

– Именно. Если бы я никогда не сталкивалась с божественным, то увидела бы его на лице Дэвида, когда он играл. На него снизошла благодать, как и на нас. И все же я не думаю, что он собирался как-то развивать эту свою страсть. Но потом что-то случилось. Перед рождественскими экзаменами он пришел домой радостный. Каждый год лицей устраивал конкурс. Все музыканты должны были играть одну и ту же вещь, выбранную комитетом. И в тот год, – она кивнула на фото, – был выбран Концерт для скрипки Чайковского ре мажор. Дэвид был вне себя от радости. Конкурс проводился пятнадцатого декабря в Гаспе. Гас решил отвезти его туда. Они могли поехать поездом или лететь самолетом, но Гас хотел побыть наедине с Дэвидом. Вы, вероятно, знаете, какие они бывают, мальчишки. Дэвид был обычным семнадцатилетним подростком. Разговаривать о своих чувствах не любил. Гас хотел по-своему показать ему, что отец его любит и готов для него на все. Эта фотография была сделана перед самым их отъездом.

Эм опустила глаза, и ее палец пополз по деревянному столу к фотографии, но остановился на полпути.

– Дэвид занял на конкурсе второе место. Он позвонил, такой возбужденный. – Она все еще слышала его голос: у него перехватывало дыхание, он не мог скрыть счастья. – Они собирались остаться, чтобы послушать других конкурсантов, но был плохой прогноз погоды – ожидалась буря, и я уговорила их ехать немедленно. Об остальном вы можете догадаться. День был прекрасный, как сегодня. Ясный и холодный. Но было слишком холодно, слишком ярко. Гололед – так мне сказали. И солнце светило прямо в глаза Гаса. Слишком ярко светило.

Глава двадцать четвертая

– Так кто же мать Си-Си? – спросил Бовуар.

Они вот уже полчаса проводили летучку в оперативном штабе, и Бовуар чувствовал, как силы возвращаются к нему и он становится прежним Бовуаром.

С одним существенным отличием.

Прежний Бовуар презирал агента Иветт Николь, но в это утро он вдруг обнаружил, что проникся к ней симпатией и даже не помнит, в чем была проблема прежде. Они позавтракали вместе в гостинице и потом истерически смеялись, когда она рассказывала, как пыталась согреть его грелку. В микроволновке.

– Вам, конечно, смешно, – сказал Габри, ставя перед ними яйца бенедиктин. – Вы не приходили к себе домой и не видели там микроволновку, в которой как будто взорвалась кошка. Никогда не любил кошек. Любил грелки.

Теперь они все сидели за рабочим столом и слушали доклады. Был продемонстрирован шар ли-бьен, с него сняли отпечатки пальцев. Нашлось три разных отпечатка, их передали в монреальскую лабораторию.

Николь доложила о своих находках. В Монреале она побывала в школе, где учится Кри.

– Я хотела получить нечто большее, чем характеристику. Похоже, ее считают умненькой девочкой, но не очень сообразительной, если вы меня понимаете. Усидчивая, аккуратная. У меня создалось впечатление, что в школе мисс Эдвардс не очень рады присутствию там Кри. Заместитель директора назвала ее Бри, правда, тут же поправилась. Ее любимый предмет – естественные науки, хотя она стала проявлять интерес и к театру. В предыдущие годы она пряталась, занималась технической частью постановки, но в этом году вышла на сцену. Правда, это обернулось катастрофой. Приступ сценобоязни. Пришлось увести ее со сцены. Другие девочки были недовольны. Да и родители тоже.

– А учителя? – спросил Гамаш.

Николь отрицательно покачала головой.

– Но там нашлось кое-что любопытное. Несколько раз они пропускали плату за обучение. Я поинтересовалась их финансами. Похоже, Си-Си и ее муж жили не по средствам. От полной финансовой катастрофы их отделяли всего два-три месяца.

– Си-Си была застрахована? – спросил Бовуар.

– На двести тысяч долларов. Ришар Лион происходит из скромной семьи. Получил техническую степень в Ватерлоо, но на работе никаких успехов не добился. На своей нынешней должности вот уже восемнадцать лет. Он там что-то вроде менеджера низшего звена. Составляет расписания. Неудачник. Зарабатывает сорок две тысячи в год, после уплаты налогов остается тридцать. Си-Си за шесть лет существования своей фирмы практически не имела никакого дохода. Выполняла небольшие дизайнерские проекты, но большую часть последнего года, похоже, провела за написанием книги и созданием собственной линии бытовых предметов. Вот. – Николь бросила на стол каталог. – Это прототип каталога, который она собиралась выпустить. Полагаю, фотограф как раз над этим каталогом и работал.

Бовуар понял. Мыла ли-бьен. Кофейные кружки «Безмятежность», халаты «Клеймите беспокойство».

– Си-Си договорилась о встрече на следующей неделе с руководством «Дайрект мейл», – продолжила Николь. – Это крупнейший распространитель товаров по каталогам в Соединенных Штатах. Она хотела продать им свою линию продуктов. Если бы ей это удалось, это стало бы огромным прорывом.

– И что они говорят? – спросила Изабель Лакост.

– Я собираюсь им позвонить, – сказала Николь, надеясь, что улыбка на ее лице говорит «спасибо за вопрос».

– Что слышно из фотолаборатории? – спросил Бовуар у Лакост.

– Я отправила туда агента, чтобы он забрал проявленные негативы. Вскоре он должен дать знать о себе.

– Хорошо, – сказал Гамаш, а потом рассказал им о никотиновой кислоте, «Льве зимой» и псалме 45, стих 11.

– Так кто же мать Си-Си? – задал ключевой вопрос Бовуар.

– В Трех Соснах есть несколько женщин подходящего возраста, – сказала Лакост. – Эмили Лонгпре, Кей Томпсон и Рут Зардо.

– Но только у одной из них фамилия начинается с Л, – заметил агент Лемье, впервые заговоривший в это утро.

Он внимательно смотрел на агента Николь. Он не знал почему, но она ему не нравилась. Не понравилось ее неожиданное появление, и определенно не понравилась ее новообретенная дружба с инспектором Бовуаром.

– Я их проверю, – сказала Лакост, и летучка закончилась.

Гамаш потянулся к деревянной коробке на своем столе и машинально перевернул ее, чтобы взглянуть на буквы на донышке.

– Это что? – спросил Бовуар, подтаскивая свой стул к стулу шефа.

– Вещдок из другого дела, – сказал Гамаш и передал коробку Бовуару.

И когда тот взял ее, у Гамаша вдруг возникло впечатление, что Бовуар сейчас увидит то, чего не заметил он. Посмотрит на буквы снаружи и внутри и поймет, что к чему. Инспектор покрутил коробку в руках.

– Одно из ваших рождественских дел?

Гамаш кивнул, боясь отвлечь Бовуара.

– Собрание букв? Дурь какая-то.

Он вернул коробку Гамашу.

«Вот тебе и прозрение», – подумал старший инспектор.

Когда Бовуар выходил, Гамаш наклонился к Лакост:

– Включи в свой список Беатрис Мейер.