Смертельный лабиринт

— Вот с этого и начинай…

— Погоди, я не понял, ты что, собираешься спорить с Законом? Ты считаешь, что мы занимаемся не тем?

— Не передергивай. С Законом твоим будет спорить только набитый и безнадежный идиот. Я пыталась понять Зою, и, кажется, мне это удалось. И теперь сама не исключаю, что она, в ее состоянии, могла, грубо говоря, заказать его. Ну а исполнителей у нас, сам догадываешься, пруд пруди. Но пока мы не найдем исполнителя, мы абсолютно ничего не сможем предъявить и Зое Воробьевой.

— Это что-то новенькое! — удивился Турецкий. — Ну-ка поподробнее?

— А ты прикинь. Ну представим, что Зоя скажет: да, я искренне желала его смерти по той-то и по той-то причинам. Он такой и сякой, сломал мою жизнь, заставил совершить смертоубийство — я имею в виду аборт. Кстати, все церкви мира решительно осуждают эту сволочную практику. Может, и у нас когда-нибудь кончится это безобразие… Да, заявит она, я говорила об этой своей жажде мести многим — и здесь, в Нижнем, и в Москве, а кому, уже и не помню, не в том состоянии была, чтобы запоминать. И вот, получается, нашелся настоящий мужчина, который отомстил за меня. Я не знаю, кто он, но я готова упасть ему в ноги! Что ответишь?

— Демагогия, Галочка.

— Разумеется. Но ведь и Зоино признание тоже еще не факт. Придется очень старательно доказывать, иначе весь наш карточный домик рухнет от первого же плевка со стороны самого захудалого адвокатишки.

— Красиво замечено. Но что ты предлагаешь? Твои эмоции тоже, между прочим, к делу не пришьешь… Ну а ты чего молчишь, сыщик? — неожиданно обратился Турецкий к Копытину.

Тот молча сидел чуть в стороне от споривших и внимательно, даже с некоторым изумлением, к ним прислушивался. Такой диалог, да еще в подобном тоне, ему и близко не снился. Да чтоб у них в прокуратуре либо в милиции — со старшим по званию?! Никому даже в голову не придет!.. А Турецкий еще спрашивает его мнение… А какое может быть мнение, если душа — на стороне Галочки, как ласково называет ее все время Александр Борисович, а правовое сознание, естественно, вместе со старшим помощником генерального прокурора. Такой вот, понимаешь, раздрай!..

— Ну? Есть собственное мнение? — повторил Турецкий. — Не слышу?.. Тогда подумай еще, а я пока вот что хочу сказать. Дорогая Галочка, мне бы очень хотелось, чтобы ты, прежде чем делать для себя окончательные выводы, внимательно читала и анализировала собственные записи.

— А где я была невнимательна?

— Напротив, очень внимательна и поэтому не упустила одной важной характеристики твоей Зои.

— Слушай, мне надоело! Она не моя!

— Ну прости, это я так… для красного словца. По-моему, Олег Вольнов заметил, что у Зои иной раз проявляется излишне жесткий ее характер. Не помнишь, где это сказано?

— Помню, именно так он и сказал. Я записала и сама задумалась. И поймала на себе его заинтересованный взгляд, но он тут же отвел глаза. И даже слегка, кажется, покраснел так, будто его уличили в тот момент, когда он в щелку подглядывал за обнаженной женщиной.

— Какое интересное наблюдение! — усмехнулся Турецкий. — И ты полагаешь, что он был искренним, сказав тебе это? А не мог ли он бросить тебе наживку и посмотреть, как ты будешь ее заглатывать? Стоит тебя опасаться или нет, например?

— А вот это мне не пришло в голову. И, по-моему, такое объяснение может прийти в голову только сотруднику высшего эшелона Генеральной прокуратуры. Нам, «на земле», такое придумать не по плечу. Да, Владик?

Копытин вздрогнул, не ожидая вопроса, и увидел устремленные на него глаза москвичей. И вдруг лицо его начало непроизвольно краснеть. Он окончательно смутился.

— А вот тебе и ответ, Александр Борисович, — хмыкнула удовлетворенная Галя. — Обыкновенная реакция, мы просто смутили человека своим неожиданным пристальным вниманием, и не больше. И никаких тебе ловушек. Нет, те ребята были со мной предельно, я уверена, искренними. Они могут ошибаться в своих предположениях, но они и ошибаются тоже искренне. Тот же Олег делал, между прочим, попытки как-то оправдать подлость Леонида, на это хоть ты обратил внимание?

— Разумеется. Именно поэтому я могу предположить, что… ну хорошо, наша Зоя, несмотря на все свои обиды и горести, была и остается человеком с двойным дном.

— Хоть мне ее и жалко, но возражать в данном случае не буду. Тут ты, возможно, прав. Вопрос в другом: как добраться до этого второго дна?

— Об этом я и буду думать, — он посмотрел на Копытина, — пока ты, Владислав, съездишь и привезешь сюда нашу красавицу. Вежливо, но настойчиво, мол, у следствия появилась крайняя необходимость сделать ряд уточнений в связи с некоторыми противоречиями, возникшими в ее показаниях. Как местный житель и патриот своего города, можешь сделать ей тайное признание, что, по твоему мнению, это уже последний допрос и москвичи, кажется, собираются уезжать, больше, похоже, им тут делать нечего. Задача ясна?

— Так точно.

— Действуй. А ты, Галя, еще останься… Поговорим о ее поведении… Что она собой представляет в человеческом плане — вообще и как красивая женщина — в частности? В чем ее уязвимые, по твоему мнению, точки?..

Зоя выглядела бы в высшей степени эффектно, если бы… Вот это самое «если» застыло в ранних морщинках возле глаз, в углубившихся складках на щеках, возле носа, в обострившихся скулах. Но она по-прежнему была красива, нет слов. А особый шик ей придавал ее антураж — песцовая дорогая шубка и такая же шапка. Вместе с черными прядями прямых и длинных волос это контрастное сочетание выглядело очень эффектно.

«Черт возьми, — думал Турецкий, вежливо помогая ей снять шубку и шапку и размещая все это на вешалке, — какого лешего требовалось еще этому „звездуну“, когда в его объятиях находилась такая дива? Нет, этих молодых, что из ранних, понять бывает трудновато. От добра, видишь ли, добра ищут!.. Фигурка — дай бог! Ну подурнела, наверное, — но самую малость и только от тяжелых переживаний. А устрой ей кайф — цены же не будет!..»

Турецкий представился ей полным своим титулом, отодвинул стул от приставного столика, предложил присесть.

— Зоя Сергеевна, — сказал он, садясь напротив нее, что предполагало меньшую официальность, и придвигая к себе папку с протоколом допроса свидетеля, — как и мои предшественники, я обязан сообщить вам прежде всего о вашем конституционном праве не свидетельствовать против самой себя и близких родственников и других правах, предусмотренных Уголовно-процессуальным кодексом Российской Федерации, и уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний, а также отказ от них. После чего — я понимаю вашу усталость и неприятие всех наших оперативно-следственных мероприятий в отношении вас и вашей семьи — мы перейдем к уточнению ряда позиций, высказанных уже вами на предыдущих допросах. Обнаружились некоторые противоречия, скажем так, нестыковки, которые вполне могут толковаться и как простая ваша забывчивость. Вот, собственно, это меня и интересует. И надолго я вас тоже постараюсь не задержать…

Голос Турецкого звучал мягко, успокаивающе, Александр Борисович видел, как постепенно словно сползало с Зои напряжение, как она расслаблялась, даже меняя позу на более свободную. Вот уже и ногу на ногу положила, демонстрируя отличного качества коленку, — она, подобно Гале, прибыла в лучшей своей форме, никаких брюк, товар — лицом! Впечатляет.

Александр Борисович, зная уже из Галиного протокола допроса, что Зоя курит, словно машинально взял со стола раскрытую пачку своих любимых сигарет «Давыдофф» с белым двойным фильтром, так же машинально вытащил сигарету, затем, спохватившись, предложил Зое. Та чиниться не стала, взяла, благодарно кивнула и прикурила от протянутого Турецким огонька зажигалки. Поискала глазами пепельницу, Турецкий тотчас ее «нашел».