Смертельный удар (сборник)

Мисс Чигуэлл материализовалась в дверях.

– Доктор Чигуэлл вышел.

– Это очень неожиданно, не правда ли? Когда вы ждете его обратно?

– Я… он не сказал. Должно быть, не скоро.

– В таком случае я дождусь его, – миролюбиво ответила я. – Не хотели бы вы пригласить меня зайти или предпочитаете, чтобы я ждала в машине?

– Вы должны уехать, – ответила она, помрачнев еще больше. – Он не хочет говорить с вами.

– Откуда вы это знаете? Если он вышел, то вы не сумели сообщить ему обо мне.

– Я знаю, кого мой брат желает видеть, а кого нет. Он сказал бы мне, если бы хотел вас видеть. – И она захлопнула дверь с такой силой, что досталось и двери, и толстому коврику перед ней.

Я вернулась в машину и вывела ее на то место, откуда ее можно было заметить, выглянув из их входной двери. По радио передавали цикл песен Хуго Вольфа. С полузакрытыми глазами я откинулась на сиденье, наслаждаясь голосом Кетлин Беттл и пытаясь угадать, о чем же это не желает говорить со следователем Куртис Чигуэлл, коли она так разволновалась.

За те полчаса, которые я прождала, сидя в машине, на улице появился только один человек. Это была не кто иная, как мисс Чигуэлл. У меня возникло такое ощущение, словно я присутствую на киносъемках и происходящее не имеет ко мне ровным счетом никакого отношения. Ступая по вымощенной каменными плитами тропинке, пожилая дама направилась к моей машине. Ее худощавое тело было сухим и крепким и напоминало каркас зонтика. Я вежливо вышла к ней навстречу.

– Я попросила бы вас уехать, молодая леди.

Я покачала головой:

– Общественная собственность, мадам. Нет такого закона, что запрещает мое присутствие здесь. Я не включаю на всю громкость музыку и не торгую наркотиками. Я не делаю ничего, что может быть истолковано законом как нарушение.

– Если вы сейчас же не уедете отсюда, я вызову полицию, как только вернусь в дом.

Я восхищалась ее смелостью: в семьдесят с лишним лет противостоять молодой незнакомке – для этого требуется немало мужества. В ее тусклых глазах читались страх и решимость одновременно.

– Я судебный исполнитель, мадам. И я буду счастлива объяснить полиции, почему я хочу поговорить с вашим… братом. Он ведь вам брат?

Это была правда, но лишь отчасти. Любой лицензированный юрист является судебным исполнителем, но я предпочитаю никогда не разговаривать с полицией, особенно в пригородах, ибо они в принципе ненавидят городских детективов. К счастью, мисс Чигуэлл, впечатлившись моими повадками профессионала, не потребовала предъявить значок или удостоверение. Она поджала губы так, что они почти исчезли на ее худом лице. Ей ничего не оставалось, как вернуться в дом.

Едва я опять устроилась в машине, как она снова вышла на тропинку и энергичным кивком подозвала меня. Когда я догнала ее и присоединилась к ней около дома, она заявила резким тоном:

– Он примет вас. Конечно, он был здесь все это время. Я не хотела потакать его лжи, но после стольких прожитых лет бывает так трудно… Он мой брат. Мой близнец, поэтому я слишком много и слишком долго мирилась с его плохими привычками. Но, впрочем, вам это скорее всего неинтересно.

Мое чувство восхищения ею возросло, но я не знала, как его выразить, чтобы не прозвучало высокомерно и покровительственно. Я молча последовала за ней в дом. Мы прошли в прихожую, которая напоминала гараж. Подле двери стояла аккуратно прислоненная к стене шлюпка, а рядом с ней выстроились в ряд садовые принадлежности и инвентарь.

Мисс Чигуэлл повела меня по коридору в гостиную. Это оказалась небольшая, хороших размеров комната с ситцевой драпировкой и обивкой, а также камином из розового мрамора. Она ушла позвать брата, а я осмотрелась вокруг. Посреди каминной полки стояли красивые старинные часы в виде морды животного и с латунным языком вместо маятника. По бокам размещались фарфоровые безделушки – пастушки, музыканты с лютнями. Несколько старых семейных фотографий были выставлены на резных полочках по углам. На одной из них маленькая девочка в накрахмаленной матроске, гордая, стояла рядом с отцом перед парусной лодкой.

Мисс Чигуэлл вернулась, сопровождаемая братом, и было очевидно, что они спорили. Его щеки, более округлые, чем ее, покрылись красными пятнами, а губы были плотно сжаты. Она начала представлять меня, но он резко перебил ее:

– Я не нуждаюсь в том, чтобы ты устраивала мои дела, Клио. Я вполне способен сам позаботиться о себе.

– Мне бы хотелось услышать, что ты совершил и когда, – с горечью произнесла она. – Если у тебя возникли какие-то затруднения с законом, то я хочу услышать об этом сейчас, а не в следующем месяце или когда ты наберешься достаточно мужества, чтобы самому рассказать об этом.

– Извините, – вмешалась я. – Кажется, я некорректно поставила вопрос. Затруднений с законом нет, насколько мне известно, мисс Чигуэлл. Просто мне нужна некоторая информация об отдельных лицах, которые некогда работали на заводе «Ксерксес» в Южном Чикаго. – Я повернулась к ее брату. – Мое имя Виктория, доктор Чигуэлл. Я адвокат и частный следователь. Меня пригласили посодействовать в исходе судебного процесса, согласно решению которого постановлено передать деньги в распоряжение Джоя Пановски.

Он проигнорировал протянутую мною руку. Тогда я осмотрелась вокруг и выбрала кресло поудобнее, чтобы сесть. Доктор Чигуэлл продолжал стоять. Своей осанкой он походил на сестру – словно аршин проглотил.

– Джой Пановски работал на заводе «Ксерксес», – продолжала я, – но он умер в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году. Казус в том, что некая Луиза Джиак, которая работала вместе с ним, имеет ребенка, и отцом этого ребенка мог быть Пановски. Ребенку также предназначается доля наследства, но мисс Джиак очень больна, она без сознания, и мы не можем получить от нее четкого ответа, кто же был отцом ее ребенка.

– Я не могу помочь вам, молодая леди. Я не помню ни одного из этих имен.

– Ну что ж, хорошо, понимаю. Однако на протяжении ряда лет вы брали кровь у сотрудников и вели медицинские карты всех служащих. Если бы вы всего лишь вернулись к своим записям и просмотрели их, вы могли бы найти…

Он прервал меня со злостью, которая меня удивила:

– Я не знаю, кто говорил вам такое, но это абсолютная ложь. Я не хочу, чтобы меня беспокоили, тем более в моем собственном доме. Вы уйдете прямо сейчас, или я вызову полицию. И если вы судебный исполнитель, то сумеете объясниться с ними, будучи арестованной. – Он повернулся и, не дожидаясь моего ответа, вышел из комнаты.