Смертельный удар (сборник)

Я уже вешала трубку, когда его голос раздался снова:

– Ты еще слушаешь? Хорошо. Я совсем забыл… Мы не нашли ничего о саботаже, но Гумбольдт мог утаить это, не желая, чтобы дело получило огласку, как ты понимаешь…

После того как он отключился, я уселась на кровать и уставилась на телефон. Я ощущала, что настолько перегружена бессвязной информацией, что вообще не в состоянии думать. Мою профессиональную любознательность вызвала к жизни реакция управляющего по кадрам с «Ксерксеса», а затем и доктора Чигуэлла. Я хотела выяснить, что скрывается за их нервозным поведением. А потом Гумбольдт вроде бы бойко разъяснил мне происходящее… Однако смерть Нэнси заставила меня сменить приоритеты: я не смогу распутать клубок величиной в целую Вселенную, зато найти ее убийц показалось мне более безотлагательным делом, чем исследовать неуязвимость «Ксерксеса».

Теперь, казалось, колесо пошло вспять. Почему Гумбольдт нарушил свои привычки и принял меня лично, чтобы солгать мне? Или это и есть его обычное поведение? Возможно, они возбудили судебное дело по трудовым компенсациям, но проиграли, потому что их уволили за саботаж. Нэнси. Гумбольдт. Луиза. Чигуэлл. Эти образы без толку роились в моем мозгу.

– Вы в порядке, куколка? – Мистер Контрерас, встревоженный, подал голос под дверью.

– Да, надеюсь, в порядке.

Я встала и вышла к нему, как мне казалось, с обнадеживающей улыбкой:

– Мне просто необходимо побыть некоторое время одной. Хорошо?

– Да, конечно. Прекрасно.

Он был слегка обижен, но держался с достоинством и не подал виду. Собрав грязные тарелки, он отклонил мое предложение о помощи, взял поднос и удалился вниз вместе с собакой.

Как только он ушел, я начала угрюмо слоняться по квартире. Кэролайн попросила меня прекратить поиски ее отца. Значит, нет никакой нужды форсировать расследование в связи с Гумбольдтом. Но, с другой стороны, когда обладатель десяти биллионов долларов предпринимает попытку водить меня за нос, это выбивает меня из колеи.

Я отыскала телефонную книгу. Она конечно же оказалась под кипой нот на пианино. Что ж, естественно, что номер Гумбольдта не указан. Фредерик Манхейм, адвокат, имеет офис на углу Девяносто пятой и Холстед и проживает на соседней Беверли. Юристы с большими доходами или практикой по уголовным делам обычно не дают своих домашних номеров. И не селятся в глухих кварталах на Юго-Западной стороне, подальше от судов и своей основной деятельности.

Я достаточно устала, чтобы иметь желание двигаться, звонить Манхейму, выслушивать его рассказ и нестись на Оук-стрит, чтобы предстать перед Гумбольдтом. Тише едешь – дальше будешь, сказала я себе под нос. Добудь факты, а потом уж стреляй. Было бы лучше подождать до утра и податься на юг, чтобы повидать этого типа наедине… Что означает – еще один день в нейлоне, а также означает, что следует почистить свои черные туфли.

Я порылась в стенном шкафу в коридоре и наконец нашла крем для обуви под спальным мешком. Я старательно чистила туфли, когда позвонил Бобби Мэллори.

Пристроив трубку под ухо, я продолжала полировать левый ботинок.

– Добрый вечер, лейтенант. Чем могу быть вам полезна?

– Похоже, ты даешь мне хороший повод, чтобы отстранить тебя. – Он говорил любезным тоном собеседника, который сейчас не выдержит, ибо его самообладание на пределе.

– За что? – спросила я.

– Это считается преступлением, если кто-то выдает себя за офицера полиции. Ты, разумеется, не в счет, как я полагаю.

– Никакого преступления тут нет. – Я посмотрела на свой башмак. – Это никогда не вскроется, и в этом нет ничего плохого.

– А не ты ли это «женщина… высокая, лет тридцати, с короткими вьющимися волосами», которая сказала Хью Мак-Иннерни, что она из полиции?

– Я сказала ему, что я детектив. И когда я говорила о полиции, то предусмотрительно употребляла «они» и не пользовалась личным местоимением первого лица. Насколько я понимаю, это не преступление, но, возможно, муниципалитет раздует дело. – Я принялась за правый башмак.

– А тебе не кажется, что ты могла бы предоставить расследование смерти Клегхорн полиции?

– О, я не знаю. Вы считаете, что ее убил Стив Дрезберг?

– Если я скажу тебе «да», ты уберешься из поля зрения и займешься той ерундой, которую квалифицируешь как работу?

– Если у вас есть для этого основания, то думаю, что смогла бы. Без возражений на тот счет, чем, на мой взгляд, я занимаюсь. – Я закрыла жестянку с обувным кремом, убрала ее и развернула газету.

– Послушай, Вики. Ты дочь полицейского. И ты должна бы понимать, что нельзя вмешиваться в полицейское расследование. Когда ты разговариваешь с кем-либо вроде этого типа Мак-Иннерни, минуя нас, это только делает нашу работу в сто раз труднее. Поняла?

– Да, хорошо, я поняла, – нехотя ответила я. – Я не буду больше говорить с прокурором штата, пока не поставлю в известность вас или Мак-Гоннигала.

– А с кем-нибудь еще?

– Дайте мне послабление, Бобби. Если где-либо будет сказано, что это дело касается только полиции, я отступлю. Это большее, что я могу обещать.

Мы оба повесили трубки во взаимном раздражении. Остаток вечера я провела перед телевизором, просмотрев плохо скроенную версию «Бунт без повода». Но это не помогло мне обрести поколебленное чувство юмора.

Глава 15 УРОК ХИМИИ

Контора Манхейма помещалась между ателье мод и цветочным магазином в ряду лавочек и магазинчиков, в изобилии представленных на Девяносто пятой улице. Вывеска с его именем и родом деятельности «Фредерик Манхейм, адвокат» была выполнена на черном стекле золотыми буквами, с претензией на сдержанное достоинство былых времен. Переднее помещение, обычно отводимое под торговые залы, если это касалось магазинов, в данном случае было превращено в приемную. Пара кресел, стол с пишущей машинкой и африканской фиалкой в горшке составляли интерьер. Несколько экземпляров старых «Спортс иллюстрэйтед» лежало на журнальном столике из прессованного дерева, поставленном перед креслами. Я плюхнулась в одно из них и посидела несколько минут в надежде на то, что кто-нибудь появится. Однако никто не вышел в приемную. Тогда я поднялась и постучала в дверь в глубине помещения. Не дождавшись ответа, я повернула ручку.

Дверь открывалась в крошечный коридор. Там, где у магазинов обычно располагаются служебные и складские помещения, возвели несколько перегородок, создав таким образом кабинет и туалетную комнату.

Я постучала в дверь, на которой значилось имя Манхейма, – на этот раз в виде внушительной надписи, выполненной черным и в готическом шрифте, и услышала в ответ невнятное «минуточку».

Послышался шорох газеты, затем хлопнул выдвижной ящик, и мистер Манхейм распахнул дверь, продолжая жевать и одновременно вытирать рот тыльной стороной руки. Это был молодой мужчина с румяными щеками и густыми светлыми волосами, пряди которых налезали на массивные очки.

– О-о, хм-м… Энни не говорила, что у меня на сегодня назначен утренний посетитель. Входите.

Я пожала протянутую руку и назвала свое имя.

– У меня нет договоренности о встрече с вами. Извините за вторжение, но я была здесь неподалеку.

Он сделал приглашающий жест рукой:

– Конечно-конечно. Ничего страшного. Извините, что не могу предложить вам кофе – я довольствуюсь тем, что подают в «Данкин Донатас», через дорогу отсюда.

Он умудрился втиснуть в свой кабинет пару кресел для посетителей, поставив их между столом и дверью. Слева от одного из них располагался шкафчик с картотекой. Справа от другого, стоявшего рядом, была уже стена, на которой остались отметины тех времен, когда кто-то не слишком осторожно перемещал кресло. Я испытала некоторую неловкость, сознавая, что не смогу всучить ему небольшую мзду.