Смешенье

– Если то, что я слышала, верно, – сказала Элиза, – то этим летом основные боевые действия будут в Испанских Нидерландах. Покуда мы разговариваем, французы, наверное, окружают Намюр. Там скорее всего и граф Ширнесс…

– И Абигайль наверняка тоже, – предположил Боб. – Если он собрался в те края до конца лета, то уж точно взял всю прислугу. Для меня самый быстрый способ туда попасть – вернуться в Блекторрентский полк и отплыть в Испанские Нидерланды на денежки короля Вильгельма.

– Думаешь, твоя девятимесячная отлучка прошла незамеченной? Какая порка полагается за такое?

– Я шпионил во вражеском лагере для графа Мальборо, – объявил Боб, хотя, судя по тону и выражению лица, мысль эта посетила его только сейчас.

– Граф Мальборо смещён со всех постов, лишён всех воинских званий. Его место полковника в Блекторрентском полку наверняка продано какому-нибудь тори.

– Но когда девять месяцев назад я отбывал с разведывательной миссией, всё было иначе.

– Мне твоя затея кажется рискованной, – сказала Элиза, торопясь свернуть разговор, поскольку её снова сильно мутило.

– Тогда я провентилирую её с Мальборо, прежде чем возвращаться в полк, – отвечал Боб. – Вам всё равно в Лондон. Вы не откажетесь передать ему от меня записку?

– Поскольку ты не учён грамоте, то и писать её придётся мне?

Элиза отвернулась от Боба, высматривая подходящий шпигат. Она чувствовала, что не добежит до гальюна, тем более там уже засел французский матрос и с пением обстоятельно справлял в Ла-Манш большую нужду.

– Благодарю за любезное предложение, – отвечал Боб. – А поскольку где уж мне сочинить правильное письмо графу, может, вы его и составите?

– Я просто поговорю с ним, – сказала Элиза, опускаясь на четвереньки. То, что вслед за этим вырвалось из её рта, совершенно невозможно было бы представить графскому вниманию; однако данное обстоятельство Боб предпочёл не комментировать.

Лондон 4 июня по ст. стилю (25 мая по нов. стилю) 1692

А где люди строят на неправильных основаниях, там, чем больше они построят, тем сильнее развал. [27]

Гоббс, «Левиафан»

27.

Перевод А.Гутермана.

Элиза нервничала, что опаздывает, и ругала себя за несобранность, пока не выглянула в окно кареты и не увидела внизу реку, заполненную большими и малыми судами. В первый миг она не поверила своим глазам, потом сообразила, что улица, должно быть, Лондонский мост, а карета едет мимо промежутка между домами, в который видно Темзу. Зрелище это странным образом изменило Элизино настроение. Был полдень дня, который французы вместе с большей частью христианского мира считали четвёртым июня, англичане же – двадцать пятым мая. По какому календарю ни считай, срок предъявления векселей истекал в конце завтрашнего дня. Таким образом, она поспела в Лондон с запасом более чем в двадцать четыре часа. И это несмотря на то, что всю последнюю неделю – с того дня, как де Турвиль атаковал Рассела в Ла-Манше и спустился туман – была уверена, что опоздает и вся затея обречена. До сего мига Лондон казался бесконечно далеким и недостижимым. Теперь, добравшись до него, она не могла понять, из-за чего так изводилась. В конце концов, Лондон – большой город, и люди все время туда ездят, чему свидетельство – лес мачт в гавани. Может быть, Элизе он казался таким далёким из-за того, что в него так трудно было сбежать три года назад, когда её корабль захватил Жан Бар.

Так или иначе, она пересекла мост и оказалась в Сити раньше, чем добралась до конца своих рассуждений. Лошади, повинуясь хлопанью бича, тащили карету на Фиш-Стрит-Хилл. Элиза вспомнила, что велела кучеру ехать в Лондон, но не сказала куда. У неё не было на примете определённого места. Тем не менее, кучер явно знал, куда ехать. Он свернул влево, в щель между новыми (кирпичными, с плоскими фасадами, выстроенными после Пожара) зданиями. Щель разошлась и превратилась в чередование расширений и перехватов наподобие коровьего желудка. Всё это тянулось вдоль стены большого сооружения, похожего и вместе не похожего на церковь. Элиза устало вспомнила, что попала в страну, где церковь не одна. Она решила, что это молельный дом квакеров или каких-нибудь других сектантов. Так или иначе, после долгих кружений и протискиваний они подъехали к арке, над которой была закреплена вывеска: бурая, унылого вида лошадиная голова. Из арки вылетел привратник и едва не подрался с лакеем за честь распахнуть дверцу кареты. И неудивительно, ведь на ней красовался герб маркиза Равенскара, как догадывалась Элиза – чтимого завсегдатая «Бурой лошади», или «Старого мерина», или как там зовётся эта таверна…

– Добро пожаловать в «Голову клячи», сударыня, – сказал Роджер Комсток, маркиз Равенскар, выходя из дверей и кланяясь так низко, как человек его лет и достоинства может поклониться, не порвав подколенное сухожилие и не уронив в канаву парик.

Элиза высунула в открытую дверцу голову и плечи (практически всё, что она хотела показать, поскольку с гардеробом своим рассталась несколько дней назад). Ей следовало уделить нераздельное внимание Равенскару, однако она не удержалась и оглядела трактир.

– Нет, мадам, чувства вас не обманывают, здесь и впрямь так убого, грязно и тесно, как вам кажется. Никакие извинения не искупят того, что я посмел назначить вам встречу в таком месте. Однако здесь мне удобно было ждать, и – смотрите! – мы в двух шагах от Биржи.

Элиза проследила взгляд Равенскара. На вержение камня от трактира проулок расширялся в улицу, заполненную спешащей толпой хорошо одетых людей. Элиза в мгновение ока поняла, что это такое. Будь она набелена и нарумянена по версальской моде, грим бы спал с неё, как лёд с подтаявшей крыши. Ибо она сделала то, чего никогда не позволяла себе в Версале, – улыбнулась во весь рот. Улыбка была адресована Равенскару, который чуть не грохнулся в обморок.

– Напротив, милорд, никуда в Лондоне я так не стремлюсь, как на Биржу, а в нынешнем моём виде мне самое место в тёмной подворотне у входа в трактир «Голова клячи».

Равенскар пришёл в ужас и торопливо шагнул к барочной лесенке, которую лакеи поставили перед каретой. Если бы Элиза настояла, он бы помог ей выйти, но на самом деле маркиз своим телом загораживал ей путь.

– Я и мысли не допускал пригласить герцогиню в такой хлев! Я надеялся, что сударыня дозволит мне присоединиться к ней в карете и вместе отправиться в какое-нибудь более достойное место.

– Это ваша карета, сударь…

– О нет, сударыня, покуда вы здесь, она ваша, а я – ваш слуга.

– Тогда забирайтесь в эту чёртову карету. И опустите шторы, а то на меня нельзя смотреть на свету.

Равенскар исполнил всё требуемое. Карета двинулась.

– Очевидно, мой кучер сумел разыскать вас в Портсмуте?

– Это мы его разыскали. Наш шкипер не хотел заходить в Портсмут или в другой портовый город, только в известные ему укромные бухты. Оттуда мы наняли фургон.

Равенскар с любопытством огляделся.

– Мы?

– Я была с англичанином.

– Человеком знатным?

– Человеком полезным. Но несколько упёртым. Он решил во что бы то ни стало разыскать своего прежнего капитана. Как только мы добрались до Портсмута, он начал наводить справки об этом капитане, чья фамилия Черчилль.

Равенскар скривился.

– Графа Мальборо бросили в Тауэр!

– О чём я тогда знать не могла. Иначе бы предупредила своего спутника, чтобы он не произносил этого имени.