Смешнее, чем прежде (Рассказы и повести)

— Ну, мороженое, например.

— Ничего, без мороженого вы не умрете. Это не есть обязательный для жизни продукт. Ишь чего захотели — с больным зубом мороженого.

— Да ведь я люблю мороженое!

— Мало ли кто чего любит. Надо взять себя в руки. Это и горлу не полезно. Не ешьте мороженого! С возрастом приходится себя ограничивать. Дальше?

— Или чистить зубы по утрам — когда полощешь.

— Вы что же — полощете зубы холодной водой?

— Да… холодной. А что?

— Из-под крана?

— Из-под крана.

— Да вы что? Нет, вы лучше никому не говорите об этом! Полоскать из-под крана! А после, конечно, прибегают лечиться. Горячей, горячей полощите! Чтобы только терпеть. Забудьте про холодную воду в этом смысле! Ну, что еще?

— А вот, к примеру, на улице… мороз… Новый год…

— Не разговаривайте на улице! Дальше?

— Даже если не разговаривать… холодный воздух… если еду на лыжах, например… дышу полной грудью…

— Не дышите грудью! Дышите носом. Носом, носом дышите! В носу зубов нету, воздуха нос не боится, дышите носом, дышите… по носам другие врачи.

— Доктор, но там все равно, посмотрите, дырка.

— Дырка? Где дырка? В носу дырка?

— Не в носу… в носу, конечно, тоже… в носу даже две.

— Вот и хорошо! Дышите носом, дышите полным носом… второй кабинет направо… а зубов не касайтесь.

— Посмотрите все же, доктор, этот зуб… там глубокая дырка… она и болит от холодного.

— Ну и что же, что дырка? Мало ли дырок у нас в организме? Я не вижу, зачем вам понадобилось набирать в рот холодное и рас страивать зубы. Сейчас же у вас не болит?

— Нет.

— От горячего не болит?

— Нет.

— От крепкого не болит?

— Нет.

— Кричать не болит?

— Нет.

— Молчать не болит?

— Нет.

— Вот и хорошо. Вот и молчите. А лечить будем — не так заболит. Вылечим этот — заболит другой. Раз теперь не болит — и хорошо, и идите. Государство вас не трогает, и вы его не тревожьте. Живите дома без наших вмешательств!

Тайная курица

Рассказ пойдет про то, как пестрая курица захотела жить по-своему, своим куриным умом.

Эта пестрая была такая же курица среди прочих кур. На хозяйкино кликанье первой кидалась бежать, чтоб не пропустить какой вкусной крошки. От петуха, когда он в задоре, бегала, как и остальные — не слишком усердно, чтобы всё же догнал. Яйца класть любила не в гнездо, а куда-нибудь в куст, но опять же не очень далеко и запрятанно, так чтоб хозяйка могла отыскать.

Летом пестрая клохтала, предлагая свое материнство, ходила распушившись, солидно ступая нога за ногой. Но стоило дать пестрой знать, что клохтанье ее ни к чему, как она его сразу же и оставляла, продолжая послушно нестись.

И вдруг неожиданно пестрая заклохтала под осень, когда клохтать нашей курице никак не положено.

Баба Саня Магьюнова, хозяйка пестрой курицы, посмеялась над ней своим народным громким смехом и посадила под корневушку. Но и там, в темноте, пестрая клохтала без конца, как упрямая. Магьюнова баба Саня обрезала пестрой хвост. Магьюнова баба Саня поливала пеструю водой. Но ничто не помогало.

Не понимая свою хорошую пользу, пестрая курица куда-то пропала от своей заботливой хозяйки.

Если бы когда-то баба Саня не спала, то она бы увидела ночью, как из-под сруба соседнего дома, который начали строить, да сил не хватило, так и оставили пока до лучшей жизни, — как из-под этого сруба среди полной ночи вылезает пестрая курица в узкую щель, озирается, уставя голову правой стороной в белый свет, чтобы поглядеть правым глазом, уставя после голову в белый свет глазом левым.

И что она видела в том белом свете, который ночью был почти вовсе черным, да еще при известной всему человечеству своей куриной слепоте, — непонятно. Но, оглядевшись, пестрая бежала прямо в поле, клевала там упавшие на землю колоски и скорее мчалась сквозь траву обратно в сруб.

Баба Саня Магьюнова перестала считать нашу пеструю своей наличной курицей.

— Она просто без вести пропала, баба Саня! Так что может объявиться, — шутили в деревне.

Но для бабы Сани она была теперь не курица, а все равно что птица, летящая в небе, от которой в хозяйстве никакого нет проку.

Прошло времени с месяц, и вдруг эта пестрая выплывает откуда-то с цыплятами, двенадцать штук. И нисколько не прячется от хозяйкиного глаза — как невиноватая.

— Вот дура! — говорит баба Саня про глупую курицу, и все с бабой Саней согласны, что курица дура, только какая-то соседка с ними спорит, хотя ей, соседке, понятно самой, что цыплята сейчас не ко времени, а значит, точно — дура, что же с ними делать в эту позднюю осень, но соседка стоит на своем, говорит, что понимает эту пеструю куру, имея в виду свои какие-то посторонние мысли.

И хотя действительно пестрая дура, но цыплята все же выросли, а значит, какой же тогда с нее спрос? Тем более при ее, при курином уме.

Пиджак

Отворил как-то Коля нараспашку свой шкаф. Висит в шкафу его одежда, вполне готовая к выходу, только вложи в нее Колю: два костюма, пальто и еще пиджак один отдельный.

«Зачем мне пиджак? — думает Коля. — Пиджак не новый, да и брюк к нему нету.» И решил его Коля продать в магазин.

— Пять рублей, — сказали ему в магазине. — А больше не можем.

Подумал Коля — пиджак все же старый, он носить его больше не будет, пять рублей же однако ему пригодятся. И продал.

Идет он однажды и видит в окне — висит какой-то пиджак и стоит, подумайте, всего пять рублей.

Пораскинул Коля своим холостяцким умом — пять рублей, если вдуматься, просто не деньги, зато в его хозяйстве будет лишний пиджак. Он, конечно, не новый, да не все ли равно? Может, на работу какую пошлют деревенскую, может, захочется в лес по грибы. — Заверните, — говорит продавщице Коля и берет тот пиджак. Вот принес он пиджак, развернул и глядит. А это, оказывается, его старый пиджак.

В штанах и без штанов

Профессор Богородицкий поссорился с соседом, не сойдясь с ним мировоззрением на моральные темы.

Однажды сосед заглянул к нему в квартиру, квартира случайно не была заперта, а профессор сидел у себя без штанов. Может быть, он одевался в другие, может, снял, потому что штаны ему несколько жали — но только сосед его увидел без них, хотя, разумеется, штаны лежали где-то рядом.

Сосед засмеялся и побежал рассказать всему дому. Весь дом смеялся в этот день над профессором, впервые представив ученого без штанов.