Смешное несмешное

Но почему-то на осмотр места происшествия всегда уходило времени раз в пять-десять меньше, чем на обсуждение результатов осмотра в кабинете у Василия Тихоновича за обеденным столом.

В одну из пятниц у Василия Тихоновича выдался особенно трудный день. С утра приходилось трудиться на два стола. Хотя число и не тринадцатое, вскрытий на первом столе – в секционном зале – было больше обычного. Радовало лишь то, что трудовой день подходил к концу.

За вторым столом (в служебном кабинете), как и в любую пятницу, сидело много гостей. Особого веселья не было, была какая-то бесшабашность. Нигде так остро, как в морге, не осознаешь бренность жизни, нигде так отчетливо не понимаешь, что жить надо полной жизнью и помнить всегда, что ты Человек – это и есть главное в жизни, её смысл и суть.

Сегодня в морге живых собралось больше, чем местного «населения». Столь удивительное соседство заставляло как-то по-особому смотреть на жизнь, понимать насколько она хрупка, и как легко перейти черту невозврата, за которой вечное небытие.

Если в морге каждый день заканчивался ежедневно, то спирт – НИКОГДА! Наконец к вечеру все стали расходиться. Проводив последнего гостя, Василий Тихонович засобирался уезжать и сам. Но, тут раздался требовательный стук в двери.

На пороге, слегка покачиваясь, стояли лихие лётчики в обнимку с улыбающимися красавицами. Природное гостеприимство взяло вверх над желанием как можно быстрее добраться до дома и лечь спать. Василий Тихонович знал, что быть всё время трезвым в морге неприлично, как и не к лицу среди усопших быть мертвецки пьяным.

Усадив весёлую компанию, Василий Тихонович понял, что он уже не первый час периодически переходит на автопилот, но самое страшное заключалось в том, что и сам автопилот где-то в стельку напился.

Больше медлить было нельзя. Юркий «Запор», надсадно тарахтя и дымя, рванул с места и мгновенно скрылся в темноте за воротами больницы. И тут же по пути следования «Запорожца» всем гаишникам по рации была дана команда: покинуть свои посты и немедленно освободить трассу. Остановить Василия Тихоновича на дороге означало на веки вечные покрыть позором не только себя, но и всю доблестную автоинспекцию. Такое святотатство не могло прийти в голову даже последнему патрульному.

Праздник продолжился без хозяина морга. Летуны были истребителями не робкого десятка (истребляли спирт так, что закачаешься!). Каждый лётчик не понаслышке знал, что поднимать стальную птицу в небо – главное, но и умение после полётов поднять алюминиевую кружку, «чтоб … стоял, а винт вертелся, и никогда наоборот!», тоже чего-то стоит. Иначе не стать настоящим асом.

Преимущество и вкусовые качества медицинского спирта не шли ни в какое сравнение с «волшебным» привкусом родного технического. Что же касается местных светских «дам» (или «не дам?» – «вот в чем вопрос!»), присутствующих в «вечном храме», то особого восторга никто из них не испытывал. Как истинные казачки, они с презрением относились к любому спирту и водке, совершенно справедливо полагая, что лучше домашней элитной браги может быть только сваренный из неё чистейший как слеза девицы самогон.

Ночь выдалась тёплой, звёздной, и как-то по-особому тихой. Такая тишина случается за лето крайне редко, раза два-три, не больше. Не слышны были даже вечно стрекочущие кузнечики и сверчки.

В ординаторских ЦРБ также стояла непривычная тишина, в двери кабинетов никто не заглядывал, коридоры отделений были пустынны, и дежурным врачам грезилось, что это ночное безмолвие будет продолжаться бесконечно долго. И вдруг около часа ночи звенящую тишину разорвало буквально в клочья:

– По Дону гуляет, по Дону гуляет, по Дону гуляет казак молодой…

Особенно сильно выделялся один женский голос. Его счастливая обладательница, несомненно, знала и высоко ценила свое умение ТАК петь, «чтоб песня по свету летела, казачек за душу брала». Все, кто хоть раз слышал это звучное исполнение, не сомневался больше никогда, что спеть громче просто невозможно. Первыми загорелись окна глазного отделения, находящегося в тридцати метрах от морга. Но тут же в беспорядочной последовательности стал вспыхивать свет и на остальных этажах больницы.

– О чём дева плачет, о чём дева плачет, о чём дева плачет, о чём слёзы льёт… – неслось «до самых до окраин и станиц» из открытых форточек морга.

Сказать, что из динамиков железнодорожного вокзала объявления звучат значительно слабее – значит, ничего не сказать. В домах, прилегающих к улице, на которой находился больничный комплекс, начали просыпаться домашние питомцы, а затем маленькие дети и их мамаши.

Дежурный терапевт Хлынов мгновенно оценил обстановку и бросился набирать до боли знакомый номер. Последствия ночного хорового пения трудно было даже себе представить. Инсульт и инфаркт рисовались, как некое спасение от утреннего доклада на планёрке у главного врача.

В телефонной трубке что-то буркнуло и щёлкнуло. С остервенением, не отрывая пальца от диска, Хлынов опять лихорадочно стал накручивать номер. Он с ужасом понял, что только один лишь человек во всем городе способен открыть стальные двери морга. Необходимо было разбудить Василия Тихоновича и во что бы то ни стало заставить его приехать в больницу. Неординарность обстановки требовала неординарных поступков и слов:

– Василий Тихонович, – закричал в трубку Хлынов, – Ты зачем пьяного Петровича вскрыл?!

– У, хым – ответили на том конце провода.

– Мы его в секционном зале положили на каталку, чтобы он быстрее в себя пришел от холода.

– М-мы хы…

– Мне жена Анатолия по телефону всю голову пробила, где её Ермилов?!

– И где? – спросили с опаской.

– Да у тебя на столе! Ты зачем ему рубашку, брюки и ремень разрезал? Что, не мог раздеть?!

– Хватит тебе так неостроумно шутить – прозвучало с нарастающей тревогой.

– Да какие … шутки?! Менты двери морга выбили, журнал изъяли с твоим заключением: «Вскрытие показало, что Анатолий Петрович Ермилов умер от вскрытия». Они тебе сейчас явку с повинной оформляют! Приезжай мигом на свой арест! – продолжал беззастенчиво врать Хлынов.

Больница уже полностью проснулась и напоминала растревоженный улей. Всем было интересно знать, что это за праздник отмечают усопшие. Мнения разделились, но большинство изумлённой «публики» всё же благосклонно отнеслось к обрушившемуся на них концерту потусторонних солистов. И только в реанимации никто не спорил и не хвалил удивительно звонкие голоса ночных гостей морга.

– Цыганка гадала, цыганка гадала, цыганка гадала, за ручку брала… – оглушительно неслось в ночной прохладе. Как будто сама русская душа рвалась из многовекового плена в бесконечную даль туда, где на водной глади Седого Дона россыпью блестят бесчисленные звёзды Млечного Пути.

Сукин сын

Источники: архивы Westminster Abbey Museums (Лондон); музей Рипли Believe It or Not (Копенгаген); библиотека в Sala degli Indirizzi (Ватикан); Institut du monde arabe (Париж); манускрипты библиотеки Ивана Грозного.

Не распевал ли ты дьявольские песни, и не

участвовал ли в плясках, придуманных

язычниками, которых обучил дьявол, и не пил ли

ты там и не веселился ли, отбросив все