Смеющаяся Тьма

— Кстати, ты в школу ходишь или закончил уже? — спросил Кир.

Все. Я с ним больше не играю. Пора отсюда валить, пока я не разболтал ничего важного, пора валить, срочно!.. Но ведь я же не двигаюсь с места. Я остаюсь. Да что ж такое…

Парень беззлобно рассмеялся.

— Рик, видел бы ты сейчас свое лицо! Не беспокойся, я не умею читать мысли. Я же не маг. Просто у меня иногда получается угадывать, о чем думает человек рядом со мной.

— Учусь.

— Что?

— Я еще учусь, Кир. Заканчиваю в этом году. А ты?

— Я редко хожу в школу. Больше занимаюсь дома. Читаю книги.

Я невольно оглянулся на книжную полку. Да, такое в обычной школе не изучается.

— Ты сказал, что коллекционируешь магов. Как это?

— У меня много знакомых, практикующих магические искусства. Но большинство из них не знают о моем увлечении.

— Тогда почему ты признаешься в нем мне?

— Потому что так надо. Я просто знаю, что от тебя нельзя ничего скрывать. И я, наверное, отвечу тебе на любой вопрос, который ты задашь мне. Если он, конечно, будет касаться меня, а не кого-нибудь из моих знакомых. О них я никогда никому ничего не рассказываю, о чем бы они ни проговорились. Они даже о существовании друг друга не подозревают. Это что-то вроде тайны исповеди.

Наверно, я смотрел на него несколько ошалелыми глазами — он снова рассмеялся.

— Давно я так не веселился, — признался он. — Не думал, что честность с другим человеком — это так забавно.

— Да, точно… Забавно…

Мы помолчали еще немного.

— Ты занимаешься чем-нибудь кроме магии? — спросил он.

— У моей матери овощная лавка, я стараюсь не забывать о ней. Магией я начал заниматься не так давно… и почти случайно. Раньше я очень любил читать. Я, конечно, и сейчас люблю, но сейчас это как-то по-другому. Странно: у меня будто бы появилась своя собственная судьба, своя история. Книги украшают ее, но не вызывают к ней неприязни. А раньше книги сводили меня с ума. Меня из-за них словно что-то мучило, а что — я не понимал.

— Представь себе, примерно год назад я был точно в таком же положении! — воскликнул Кир и вдруг погрустнел.

— Не самое лучшее время в твоей жизни, да? — угадал я.

Он медленно кивнул.

— Не лучшее. И очень странное. Я тогда очень сильно заболел и думал, что умру. Все так думали… Ты же видишь, какой я, — он неловко усмехнулся. — Представляешь, чем для меня стали книги?

— Представляю. Честное слово.

— Да?.. Странно… Странно, но я почему-то тебе верю.

— Ловушка.

— Что?.. Да, что-то вроде того.

— У тебя это с детства?

— С рождения. Это детский паралич. Я никогда не чувствовал себя по-другому. Но я и к этому не сумел привыкнуть. По-моему, к этому вообще невозможно привыкнуть, разве только что смириться. Но для этого нужно прожить в таком состоянии лет сорок-пятьдесят, наверное… Моя мать… Не думаю, что она была бы счастлива, если бы узнала, каким я появлюсь на свет. Но она не узнала. Она прожила всего пару месяцев после родов.

— Прости, я не хотел…

— Да все нормально. Я могу об этом говорить. Знаешь, Рик, а я ведь ее помню. Все говорят, что я не могу ее помнить, а я помню. Я помню почти все, начиная с первых дней своей жизни. Даже пока у меня были закрыты глаза — я запоминал звуки, запахи. Но это не все: я будто бы видел ее, понимаешь? Мама была очень молодой и худой, как спичка. Когда она брала меня на руки, я чувствовал, что сильнее ее. А пахло от нее стираным бельем и лекарствами. Тетушка Матильда совсем не похожа на нее.

— А кто она?

— Старшая сестра мамы. Своих детей у нее нет, она со мной нянчится, как с родным.

— Кир, а что случилось с тобой год назад?

— Полагаю, то же, что и с тобой когда-то. Может, это выглядело и не так, но суть была та же…

Нет, я больше не мог терпеть это. Это было невыносимо!

— Кир. Мне кажется, ты видишь меня насквозь, — я сказал это медленно, тщательно проговаривая каждое слово — как будто вытачивал его на станке или вырезал на коре дерева ножом.

— Отнюдь. Ты можешь посмотреть на меня так пристально, как только сумеешь. Но я повторю: я не маг. И магического дара у меня нет. Я обыкновенный человек.

И тут случилось что-то странное.

— И это ужасно, правда? — спросил я, слыша свой собственный голос будто со стороны.

— Правда, — ответил Кир.

— И ты хотел бы изменить это, чего бы это ни стоило?

— Да.

— И что ты пообещал отдать взамен?

— Все, что на самом деле принадлежит мне, хотя все почему-то думают, что это принадлежит богам. Все, что только может принадлежать человеку.

— Но ведь ты еще не отдал это? Нет?

Он долго-долго смотрел мне в глаза. А потом ответил:

— Разве ты никогда не думал об этом, Рик? Ты расстаешься с душой не тогда, когда умираешь, а тогда, когда заключаешь сделку о ее продаже. Но теряешь ты ее даже не в тот момент, когда подписываешь договор — или даешь устное обещание, это не важно. Ты теряешь ее тогда, когда в твоей голове в первый раз появляется мысль об этой сделке. Все остальное — только вопрос времени, потому что назад дороги уже нет.

— Кир…

— Рик?..

Я вышел от него как шальной. Тысячи мыслей роились в моей голове. Это было так странно, так непостижимо — это так походило на какую-то хитроумную ловушку — я ничего не понимал.

В течение нескольких часов мы сидели на полу и разговаривали, по нам ползали щенки Найды, потом они угомонились и уснули на наших коленях, а мы все говорили и говорили. О чем мы говорили? Да о всякой ерунде, за которой стояли наши представления о силах, движущих этим миром, — о силах, к которым нам обоим так или иначе удалось прикоснуться, и о глобальных проблемах, на поверку оказывающихся сущими пустяками. Мы говорили, говорили… У нас были совершенно разные представления о мире, в котором мы жили, но мы жили в одном мире. Кир оказался религиозным человеком, он многое объяснял с этой точки зрения. Рядом с ним я был каким-то отчаянным безбожником, но отлично понимал его, я понимал, что мы просто называем по-разному одни и те же вещи. Раскрыться перед ним, доверится — это было сильнейшее искушение, которое я испытывал за всю свою жизнь, потому что оно было чревато совсем другим искушением — обрести друга.

Только выходя из подъезда, проклиная все на свете, клятвенно обещаясь больше не приходить сюда и признаваясь себе, что при первом же удобном случае нарушу эту клятву, — только тогда я понял, что у меня никогда не было настоящих друзей. Кто-то считает, что люди, называемые друзьями, на самом деле мешают тебе жить, потому что ради дружбы ты обязан считаться с их мнением и оглядываться на них, совершая тот или иной поступок, делать что-то для них, если придется — ведь тебе может понадобиться их помощь. Я никогда так не думал. Я всегда тянулся к людям… Вот только друзей у меня почему-то не было. Я привязался к Хельге, к моей неподражаемой Хельге, но это была связь иного рода. Я уважал Лая, был рад провести время с Коленом — и поучиться у них у всех, но… Колена, впрочем, я мог назвать своим другом. Но до этого дня я даже не задумывался об этом. До сегодняшнего для я не задумывался над тем, что я вкладываю в слово «друг». Не думал, что это в какой-то момент может оказаться для меня так важно.