Смеющийся труп
Шрифт:
Окна светились мягким золотистым светом. Над небольшим пандусом перед дверью был устроен навес. Эванс был дома. Я в этом не сомневалась. Эванс был дома всегда. «Бессонница» звучит вполне безобидно. Эванс сделал ее неизлечимой болезнью.
Я снова была в черных шортах. Три пакетика с моей добычей лежали в заднем кармане. Если я войду, радостно ими помахивай, Эванс начнет чудить. Тут нужен тонкий подход. Я просто зашла повидать старого приятеля. Никаких других поводов. Хорошо.
Я открыла наружную дверь и постучала. Тишина. Никакого движения. Ничего. Я подняла руку, чтобы постучать еще, но заколебалась.
Я взглянула на небольшое окошко в двери. Из-за занавески выглянул край бледной физиономии. Синий глаз Эванса моргнул.
Я помахала рукой.
Лицо исчезло. Щелкнул замок, и дверь отворилась. Эванса не было видно, и я вошла в открытую дверь. Эванс стоял за ней. Прятался.
Эванс закрыл дверь, прислонившись к ней спиной. Он дышал мелко и часто, как после долгого бега. Его спутанные соломенные волосы рассыпались по темно-синему купальному халату, на щеках и на подбородке — рыжая щетина.
— Как дела, Эванс?
Зрачки у него были расширены. Неужели он подсел на какую-то гадость?
— Эванс, ты в порядке? — Когда сомневаешься, измени формулировку.
Он кивнул.
— Что тебе нужно? — Голос у него был хриплым.
Я подумала, что он вряд ли поверит, будто я просто проходила мимо. Можете назвать это интуицией.
— Мне нужна твоя помощь.
Он покачают головой:
— Нет.
— Ты даже не знаешь, в чем дело.
Он опять покачал головой:
— Не имеет значения.
— Можно мне сесть? — спросила я. Если не подействовала прямота, может, подействует вежливость?
Он кивнул:
— Конечно.
Я обвела взглядом крошечную гостиную. Нет сомнений, что где-то под газетами, бумажными тарелками и старой одеждой имеется кушетка. На кофейном столике стояла коробка с окаменевшей пиццей. Запах в комнате был несвежий.
Психанет ли он, если я что-нибудь переставлю? Смогу ли я усидеть на груде барахла, под которым, предположительно, есть кушетка? Я решила попробовать. Ради того, чтобы уговорить Эванса, я готова была сесть на заплесневелую пиццу.
Я взгромоздилась на кучу газет. Под ней определенно чувствовалось что-то большое и твердое. Возможно, кушетка.
— Можно мне чашечку кофе?
Он в третий раз покачал головой:
— Нет чистых чашек.
В это я могла поверить. Эванс все еще жался к двери, будто боялся подойти ко мне ближе. Он не вынимал рук из карманов халата.
— Мы можем просто поговорить? — спросила я.
Он в четвертый раз покачал головой. Я не выдержала и сделала то же самое. Эванс нахмурился. Может быть, в доме есть кто-то еще?
— Что тебе нужно? — снова спросил он.
— Я же сказала — чтобы ты мне помог.
— Я больше этим не занимаюсь.
— Чем именно?
— Ты знаешь.
— Нет, Эванс, я не знаю. Скажи мне.
— Я больше не касаюсь вещей.
Я моргнула. Было что-то странное в том, как он это сказал. Я обвела взглядом грязные блюдца, разбросанную одежду. Все действительно выглядело так, словно к этому хламу давно уже не прикасалась человеческая рука.
— Эванс, покажи мне свои руки.
Он
покачал головой. На сей раз я не стала его передразнивать.— Эванс, покажи руки.
— Нет. — Он сказал это громко и ясно.
Я встала и начала медленно подходить к нему. Он вжался в угол между входной дверью и дверью в ванную.
— Покажи руки.
Из глаз его хлынули слезы. Он моргнул, и слезы покатились по щекам.
— Оставь меня в покое, — взмолился он.
У меня сжалось сердце. Что он натворил? Господи, что он сделал с собой?
— Эванс, или ты покажешь мне руки добровольно, или я заставлю тебя это сделать. — Я боролась с желанием коснуться его плеча, но я не могла позволить себе проявить мягкость.
Он заплакал сильнее и даже начал поскуливать. Потом медленно вытянул левую руку из кармана. Она была бледной, костлявой, но целой. Я вдохнула полной грудью. Благодарю тебя, Господи.
— А ты что подумала? — спросил Эванс.
Теперь пришла моя очередь качать головой.
— Лучше не спрашивай.
Он посмотрел на меня — наконец-то осмысленным взглядом. Я все-таки завладела его вниманием.
— Я не настолько чокнутый.
Я хотела сказать, что никогда и не думала, что он настолько чокнутый, но на самом деле именно это я и подумала. Подумала, что он отрезал себе кисти рук, чтобы никогда уже ничего не касаться. Боже, это безумие. И я пришла просить его помочь мне в деле об убийстве. Кто из нас больше безумен? Не надо, не отвечайте.
Эванс склонил голову набок.
— Зачем ты пришла, Анита? — Слезы еще не просохли у него на лице, но голос был спокойным и будничным.
— Мне нужна твоя помощь. Речь идет об убийстве.
— Я больше этим не занимаюсь. Я же тебе сказал.
— А еще ты однажды сказал, что не можешь не видеть видений. Ясновидение — не та вещь, которую можно просто взять и выбросить.
— Именно поэтому я никуда не хожу. Если я сижу дома, я никого не вижу. И меня не посещают видения.
— Не верю, — сказала я.
Он вынул из кармана белоснежный носовой платок и обернул его вокруг дверной ручки.
— Уходи.
— Сегодня я видела трехлетнего мальчика. Он был съеден заживо.
Он прижался лбом к двери.
— Прошу тебя, не надо.
— Я знаю других ясновидцев, Эванс, но никто из них не добивался таких успехов, как ты. Мне нужен лучший. Мне нужен ты.
— Не надо, — глухо повторил он.
Я должна была уйти, оставить его, сделать то, что он мне велел, — но я не сделала этого. Я стояла у него за спиной и ждала. Давай, старый приятель, давай, старина, рискни рассудком ради меня. В эту минуту я была безжалостным аниматором. Я не чувствовала ни малейшей вины. Цель оправдывает средства. Хорошо же.
Но в данном случае это было действительно так.
— Если не положить этому конец, умрут еще люди, — сказала я.
— Мне нет до этого дела, — сказал он.
— Ты врешь.
Он убрал носовой платок обратно в карман и потоптался на месте.
— Маленький мальчик — ты не обманываешь меня, Анита?
— Я не стала бы тебе лгать.
Эванс кивнул:
— Да, да. — Он провел языком по губам. — Дай мне то, что ты принесла.
Я достала пакетики и открыла тот, в котором лежал кусочек надгробия. С чего-то же надо начать.