Смоленское направление. Кн. 3

В трёх последних разместились станки для изготовления ковров. Рисунков, связанных с ворсистым ремеслом, нашлось с четыре дюжины. Этим занялась Нюра. Три девочки, восьми лет, приехавшие в Самолву с семьями первых переселенцев, сосватанных ещё при постоялом дворе в Пскове, стайкой окружили княжну и передавали из рук в руки красочные иллюстрации. Простенькие узоры выполнялись сложнейшими, на первый взгляд, узлами и были показаны с разных сторон. А если следовать по направлению за стрелочкой, как показано на рисунке, то разобраться оказалось проще простого. Рыбаки вязали свои узлы гораздо сложнее, не в пример ковровым. Сам станок представлял собой раму, которую ставили вертикально. На нижнюю и верхнюю рейки крепились нити основы, между ними проходила эллипсоидальная, идеально отшлифованная палка, разделяющая их. Сверху (для удобства) подвешивались клубки окрашенной пряжи, соответствующие предполагаемому рисунку ковра и собственно сам челнок с нитью утка [4] . От простого деревенского ткацкого станка, всё, мало чем отличалось. Только ворс пряжей надо создавать между двумя нитями основы и одной утка, не забывая прибивать специальной щёточкой, да ножницами лишнее срезать.

4

Уток — поперечные нити ткани, расположенные перпендикулярно к нитям основы и переплетающиеся с ними

В брезентовых мешках лежали пряжа и нитки, а три тюка, по два с половиной аршина длиной содержали готовые ковры. В сопроводительной записке было написано, что один из предоставленных ковров можно продать, так сказать, на предмет исследования рынка, а два — оставить себе.

Подарочные экземпляры вывесили на всеобщее обозрение, воспользовавшись воротами Захара. Ненадолго, всего на час. Но за это время каждый самолвинец успел потрогать и восхититься тонкостью работы. И надо было такому случиться, что в этот момент, когда ковры уже решили снимать, в деревню приехал псковский купец.

Игорь Васильевич был похож на Сократа. Выступающие надбровные дуги лба украшали жгуче-чёрные брови с редкой проседью. Дельфиний лоб с крестообразным шрамом и пронзительно-синие глаза, смотревшие на всё происходящее с некоторой отрешённостью. Казалось, что у купца на все случаи жизни есть ответ, и ничем новым, его не удивить. Курчавая, пятивершковая борода загибалась совочком и сочеталась со слегка вздёрнутым картошкой носом. Овчинная безрукавка, доходившая владельцу до колена, была истёрта, но ещё сохраняла свой товарный вид. Из-под неё просматривалась сероватого цвета рубаха, имеющая на локтях заплаты. С незатейливым рисунком, вышитым красной нитью по воротнику, было не разобраться, из-за закрывающей орнамент, бороды. На портки Игоря Васильевича было лучше не смотреть. Любой генерал умер бы от стыда, видя кривовато вшитые лампасы из красной ткани по бокам брюк.

Непрезентабельный вешний вид купца портила только телега. Заботливо выструганные, раскрашенные цветными красками доски и отшлифованные поперечные жердочки, смазанные дёгтем оси колёс и аккуратно, под верёвку, уложенное сено, не сочеталось с общей картиной. Словно, купец и телега, были каждый по отдельности.

— Мир вам, добрые люди. — Сказал купец, слезая с повозки.

— И тебе доброго здоровья, — поприветствовал Захар, — Откель будешь, горемычный?

— А я не горемычный. С Пскова я. Игорь Васильевич меня звать. Подскажи, добрый человек, городок Самолву я ищу, далеко ли ещё?

— А чего её искать? Вот она, перед тобой. Ты кем будешь?

— Купец. Ты на одёжку не смотри. Времена такие ныне, что лучше ободранным в дерюге ходить, чем в земельке сырой лежать. Меня княжна ваша позвала, а я что-то хором княжьих не разгляжу.

— Ты давай не остри, хором он не разглядел. Не хоромы у княжны, а замок целый. Слыхал, про такое?

— Приходилось. И в замках я бывал и в церквах белокаменных и возле соборов мрачных, что схизматики строят, проходил…, - Васильевич немного запнулся, поглазел на ковры округлёнными глазами и еле слышно выдавил, — А такой красоты, встречать не приходилось.

— А вот, и княжна наша. Падай в ноги, кому сказал.

Сам Захар в ноги не упал, как-никак староста, только поклонился низко, а вот купец в поклоне перещеголял. Островерхая шапка, восседавшая до этого на затылке, в мгновенье оказалась в левой руке, а пальцы правой достали до земли.

— За игрушками приехал? — Не давая опомниться купцу, с ходу заявила Нюра, потрепав по шее свою лошадь.

— Да княжна, как и договаривались, — не поднимая головы, пробормотал псковчанин, — серебро привёз, и муки пять мешков.

— Захар Захарыч, выдайте купцу подготовленный товар, да муку не забудьте перевесить. Но! Пошла! — Нюра стукнула пятками в бока лошадку, и проскочив мимо телеги помчалась в сторону леса, где её уже поджидал Гюнтер.

После обмена, Васильевич вытащил из-под накиданного на телегу сена толстенькое полено, крутанул за верхушку, где торчал сучок и предложил старосте отметить сделку двухгодичным мёдом. Захар при этом заметил, что под сеном лежали ещё несколько хитрых тайников, замаскированных под дрова.

— И много у тебя таких 'деревьев' в телеге растёт? — Староста втихаря выставил стеклянные, принадлежащие Нюре с Гюнтером, стаканчики, подставляя их под тягучую струю почти прозрачного перебродившего мёда на можжевеловых ягодах.

— А ты сам посмотри.

— Да вроде, неудобно как-то. Вот, если одним глазком.

Захар отгорнул сено, взял первый попавшийся чурбан, как оказалось, самый пузатенький, и стал крутить его за оба конца.

— Не всё большое имеет ценность. — Васильевич подмигнул старосте, взял соседнее с коротким кругляком полено [5] , положив назад опорожнённый тайник и крутанув за верхушку, открыл новый сосуд.

5

Дровяная плашка, кусок дров такой длины, как они идут в печь, обычно 10–12 вершков, колотые кругляки. Из долготья три чурбана, из чурбана по четыре полена

— Хитро. — Уважительно высказался Захарыч.

— А то. Бывал я как-то в западных землях, не один, с приятелями своими. Шли мы на трёх телегах, темнеть стало, кругом — ни души, вот и решили, заночевали в лесочке, а утром, как полагается, костёр развели. На одном хворосте каши не сваришь, сам знаешь, да как назло, сушняка в округе днём с огнём не сыскать. — Игорь Васильевич глотнул мёда и продолжил рассказ. — Пошли мои приятели дерево рубить, а как срубили, откуда не возьмись, рыцарь поганый объявился, да не один, со слугами. В сторонке он стоял, ждал, покуда сосенку свалят.

— И что дальше было?

— Лучше не спрашивай, — купец потрогал шрам на лбу [6] , - Я с тех пор, как в ту сторону еду, дровишки с собой завсегда беру. А потом, сынишка свистульку делал, я и сообразил, как приятное с полезным совместить.

— Кого чужого поймаю, кто деревья рубит, кнутом выпорю. Не знал я, что такие порядки у них.

— Кто прошлое помянит, тому сам знаешь. Ну да ладно, пустое это. Ты мне скажи, откуда ковры у тебя, что на воротах висели? Лет пять назад, я в Рязани бывал, бухарский купец свой товар распродавал, его ковры в треть величины твоих были.

6

Согласно Ливонской Правде, за возок дров для топки, уведённый у владельца леса — налагался штраф в три марки серебра. В данном случае, феодал учинил явное самоуправство

— Хороший ты человек, Игорь Васильевич. Тебе одному скажу, — Захар выдержал паузу и в полголоса, чуть ли не на ухо сообщил тайну, — Один ковёр княжна распорядилась продать, ибо у нас, их с завтрашнего дня начнут ткать. Механизмы заморские сегодня привезли, целых три сундука, большущие, что твоя телега. Во как.

— Так может, я продать попробую? Чем чёрт не шутит? Прости Господи. А с навара я отстегну, — и заговорщицким тоном добавил, — в чурбаке привезу, никто знать не будет.

— Только княжну предупредить надо, без неё никак. Я уж похлопочу.