Смотри на меня

Слышать это больно. Мы ведь действительно были друзьями. Или Семён прав, и такого понятия, как дружба между мужчиной и женщиной, не существует? Что если мы обманывались, и пелена с глаз слетела в момент, когда из меня пьяной тогда вырвалась эта просьба?

— Он бросил меня. Изломанную, едва выжившую, Сём. Я знаю, что аварию спровоцировал не он, но он рисковал. Сильно. Мной, понимаешь?

— Я тоже чувствую вину. Ведь ехали вы ко мне, — тоже отставляет чашку и всколачивает пятернёй волосы.

— Глупость! Тем более ты пострадал из-за нас. А он… Бросил обоих.

Звягин поднимает на меня глаза и внимательно смотрит, сведя брови.

— Юль, ты разве не в курсе всего?

— Не в курсе чего? — внутри пробегает холодок.

Семён медлит, будто ему не хочется рассказывать, или он удивлён, что мне неизвестны какие-то подробности.

— После аварии Егор трое суток просидел на полу под дверью твоей палаты. У него самого было лёгкое сотрясение, но врачи так и не смогли заставить его уйти в свою или домой.

Я смотрю на Семёна во все глаза, пытаясь переварить. Родители ведь сказали, что он исчез на следующий день.

— А потом у твоего отца кончилось терпение. Он вышвырнул его за шкирку, сказав, что если его девочки не станет, то Вертинский будет гореть в аду, потому что виноват. Егору сорвало крышу конкретно, он напился, пробрался в спортклуб, заперся в душевой и очень старательно поорудовал лезвием. Вытащил его Шевцов, и очень вовремя. Не знаю как, но нашёл контакты отца, а на следующий день загрузил в машину и отвёз к тому.

Меня начинает бить мелкая дрожь. Я встаю и отхожу к окну, обхватив себя руками. Внутри всё сжимается.

Он не бросал. Не хотел бросать. Тонул в чувстве вины, едва не свёл счёты с жизнью.

Тогда почему за эти два года ни разу не попытался связаться? Решил, что с глаз долой и из сердца вон?

«Дал время»? Для чего?

А он спросил, нужно ли оно мне было вдали от него?

Снова вопросы, на которые нет ответов. Что же я такого ему сделала, что он вычеркнул меня из жизни в самый трудный для меня период?

— Это ничего не меняет, — говорю сама себе, но получается вслух. — И не оправдывает два года молчания.

— А я его и не оправдываю, — Звягин выливает остатки чая в раковину и ополаскивает кружки. — Но на твоём месте выслушал бы его.

— Если бы он хотел говорить, уже давно бы это сделал.

Чувства смешиваются. И радость, что Вертинский не просто перешагнул через меня тогда после аварии, и злость и непонимание, почему исчез потом.

Начинает болеть голова. Я прощаюсь с Семёном и ухожу. Сажусь за руль и уезжаю в сторону города.

Но благополучно добраться не выходит. Между посёлком и чертой города, напротив полей, приходится съехать на обочину. Мне не нравится, как ведёт себя руль. Кренит немного влево. В принципе, аккуратно доехать можно, но я решаю сначала набрать папе. Он говорит, что страшного ничего, до города дотяну на пятидесяти-шестидесяти километрах в час, а вечером отгонит в сервис. Но как только я пытаюсь завестись, ничего не выходит. Стартер щёлкает, но машина даже не пытается заурчать.

— Блин, — хлопаю по рулю.

И тут, как в фильмах, вижу в зеркало заднего вида, как сзади тормозит, съехав на обочину, уже знакомая мне чёрная иномарка.

17

Не двигаюсь, продолжая наблюдать в зеркало. Егор глушит машину и выходит, направляется ко мне.

Зажмуриваюсь на несколько секунд, будто он от этого должен исчезнуть. Глупо, конечно.

Вертинский пару раз стучит костяшками пальцев в окно, потому что я так и продолжаю сидеть и смотреть на него через стекло. Нажимаю кнопку стеклоподъёмника, опуская прозрачный барьер.

— Я уж думал, ты решила общаться через стекло.

— Я вообще не собираюсь общаться.

— Это я понял, — будто отмахивается. — С машиной что?

— Не заводится. Ты специально ехал за мной?

— Юля, мать продала дом, и мне нужно было подписать документы. Для этого я ездил в посёлок.

Становится даже немножко стыдно за свой выпад. Вертинский вообще странно ведёт себя, как ни в чём не бывало. Или это я загоняю?

Вздрагиваю, когда щёлкает ручка на двери моей машины.

— Дверь открой.

— Зачем?

— Чтобы я мог вытащить тебя за шкирку, заклеить рот скотчем и засунуть в багажник своей машины, а потом увезти в дальние дали. А там уже по ситуации.

— Чего?!

Я как тормоз. Очевидно же, что это сарказм, но я на нём зависаю. Смотрю, а слова воспринимаю с запозданием.

— Гляну, что с машиной. Не тупи, Конфета.

Сам не тупи. И вообще… кто ему разрешал так фамильярно со мной разговаривать? Хотя, кто ему запретит.

Снимаю блокировку с двери и открываю дверцу, намереваясь выйти, но не успеваю. Егор тянет за ручку, распахивая дверь, и несколько раз щёлкает ключ зажигания.

Он так близко, что дух захватывает. Бьёт по нервам ощутимо. Такой родной и такой чужой одновременно. Одним лишь запахом с ума сводит.

— Открой капот, — выпрямляется и отдаёт распоряжение, а сам идёт к носу машины.

Нажимаю кнопку, чтобы отпустить замок. Сама сижу в авто, наблюдая, как Вертинский внимательно изучает внутренний мир моей машины, сведя брови.

А он изменился. Повзрослел внешне. Кажется, будто даже плечи стали шире. Волосы теперь острижены коротким ёжиком, а щетина на лице стала гуще. Особенно заметно вот как сейчас, когда не свежевыбритый. Да и в целом он стал крепче, жёстче, что ли. Больше мужчина, а не пацан.

Лицо тоже стало мужественнее. Между бровей едва заметная складка, взгляд почти чёрных глаз из-под тёмных широких бровей острее.

От навязчивого дурного желания подойти и просто потрогать его я даже руки в карманы прячу.

Выхожу из машины и топчусь у двери, пока Егор что-то клацает и щёлкает у меня под капотом. Хмурится задумчиво. Снимает спортивную мастерку и протягивает мне.

— Держи.

Я так же молча беру, сжав пальцы на ткани. Егор идёт к своей машине и достаёт из багажника небольшую коробку. Инструменты, наверное.