Смута в России в начале XVII в. Иван Болотников

17 ноября за час до полудня войска Пашкова и Болотникова вновь выступили из лагеря. Навстречу им двинулась вся царская рать во главе с царскими братьями Дмитрием, Иваном Шуйскими и Михаилом Скопиным. На этот раз бой развернулся у Коломенского, а также в окрестностях Симонова монастыря, остававшегося в руках сторонников Шуйского. Как значится в разрядной документации, под Коломенским «на деле» (в бою) были взяты языки — сын боярский каширянин Л. Бохин и др. Воеводы взяли в плен также одного знатного дворянина «противной стороны».^{290}

Чтобы ободрить столичное население, власти объявили, что на выручку Москве спешит касимовский служилый хан Ураз-Магомет то ли с 5, то ли с 10 тыс. татар. Однако, как отметил Стадницкий в записи от 18 ноября, ратных людей в городе не прибыло, за исключением тысячи пеших из сел («з дымов»), иначе говоря, вооруженных крестьян — даточных людей.^{291} Что касается касимовского хана, то он еще до подхода к Москве установил тесные связи с повстанцами.^{292}

У стен столицы главная повстанческая армия провела в полном бездействии две недели. Базой движения по-прежнему оставались уезды с малочисленным дворянством, с начала гражданской войны поддерживавшие Лжедмитрия I. В уездах с развитым дворянским землевладением плоды побед были утрачены очень скоро. Активную роль в борьбе с восставшими играли церковные деятели. Как писал патриарх Гермоген, в Твери местный архиепископ собрал «своего архиепископля двора детей боярских», царских приказных людей и других жителей города и послал собранные силы против повстанцев, в результате чего «их проклятый скоп» был разбит и рассеян, а захваченные в плен мятежники отосланы в Москву.^{293} В Иосифо-Волоколамском монастыре почин взял на себя старец Дионисий, в миру боярин князь Андрей Иванович Голицын, постригшийся в монахи незадолго до Смуты. Чтобы усыпить бдительность мятежных казачьих атаманов, старец радушно принял их в монастыре и одарил крупными денежными суммами. В другой раз Голицын пригласил предводителей отряда Солому и Шестова (Шестакова) и, «Оманом перепоя», велел их перебить. Взятые в плен «радные» люди (вероятно, дети боярские) были отосланы позже в Москву.^{294}Повстанческий отряд, стоявший в Волоколамске, немедленно осадил монастырь. Но обитель имела мощную крепость. 18 ноября старцы раздали щедрую награду «монастырским людем, которые в казачей приход в монастыре в осаде сидели».^{295}

В Смоленске местные дворяне и дети боярские, преодолев растерянность, стали собирать силы для помощи осажденному в Москве царю Василию. По словам официальной московской летописи, они действовали с благословения архиепископа и воевод. Но своим «старейшиной» смоленские дети боярские выбрали не знатного воеводу, а рядового уездного помещика Григория Полтева.^{296} Смоляне немедленно известили Москву о сборе войска. Пути сообщения к западу от Москвы были перерезаны повстанцами, поэтому Шуйский поспешил направить «против смольян» (навстречу смоленским дворянским отрядам) князя Д. И. Мезецкого по смоленской дороге и окольничего И. Ф. Крюка-Колычева — на Волоколамск.^{297} Воспользовавшись тем, что казаки в Волоколамске остались без предводителей, Крюк нанес им поражение и освободил осажденный Иосифо-Волоколамский монастырь. 9 ноября 1606 г. монахи отправили в Москву раненых стрельцов: путь в столицу был свободен. Тем временем отряд Г. Полтева очистил Дорогобуж и Вязьму. Как значилось в послании патриарха, на помощь царю выступили дворяне и дети боярские из Смоленска, Вязьмы, Дорогобужа и Серпейска. 15 ноября их ополчение подошло к Можайску, куда несколько позже прибыл из Волоколамска Крюк-Колычев. Осада Можайска длилась не менее недели. С 24 ноября в Москву стали поступать пленные, захваченные в Можайске. Судя по спискам пленных, состав повстанческих сил отличался пестротой. В числе пленных были сын боярский Иван Полтев, служилые иноземцы, холопы, посадские и гулящие люди^{298}. Современники, описывая осаду Можайска, отметили: «Тогда же от северцов в Можайске сидел Петр Зекзюлин да Феодор Жихарев, не покоряющеся Московскому государству».^{299} В действительности, Ф. Жихарев представлял не «северцов» (северские города), а местное уездное дворянство. В Можайском уезде ему принадлежало 400 четвертей пашни, и он служил в столице как выборный дворянин из Можайска. В начале войны с Лжедмитрием I Жихарев был шатерничим при царевиче Федоре Годунове.^{300} Зегзюлины служили как дети боярские по Можайску.^{301} При Иване IV П. Зегзюлин не раз выполнял миссию царского гонца, при Федоре говорил государево слово «с опалою» заместничавшимся воеводам.^{302} Приведенные факты позволяют предположить, что в Можайске, как и в северских городах, местные дворяне и дети боярские выступили на стороне законного «царя Дмитрия» всем уездом, или «всем городом».

Наряду с дворянами в обороне Можайска участвовали донские казаки. Предводителем у них был атаман Иван Горемыкин. Царским воеводам удалось договориться с казаками о сдаче крепости. Горемыкин, сидя в осаде «с воры вольными казаки», стал «прямить» Шуйскому: «учал перезывать (казаков) на государево имя». Донцы «учали промеж себя думать», собрали круг и послали Горемыкина с повинной к воеводе Крюку-Колычеву. В награду царь назначил И. Горемыкину поместный оклад, и из вольного казака он превратился в уездного сына боярского.^{303}

Угроза блокады Москвы окончательно отпала. Смоленская и волоколамская дороги были очищены от повстанцев. В столице были получены также ободряющие вести из Коломны. 24 ноября коломенский посадский человек В. Калачников получил из Разрядного приказа деньги на шубу за то, что «пришол с Коломны от посадцких старост и целовальников с вестми».^{304}Не только уездные дворяне, но и посадская верхушка, «лучшие люди», все больше склонялись к поддержке Шуйского. Разброд в лагере повстанцев нарастал исподволь. Увеличивалось число перебежчиков из самых разных социальных групп и слоев. По понятным причинам современники уделяли наибольшее внимание измене дворян. Историки выявили социальные корни явления, ставшего одной из причин поражения Болотникова. «Месяц пребывания у стен столицы, — писал С. Ф. Платонов, — показал дворянам-землевладельцам и рабовладельцам, что они находятся в политическом союзе с своими социальными врагами».^{305}Измену П. Ляпунова И. И. Смирнов рассматривает как вполне сознательный поворот в позиции рязанских дворян-помещиков: от политики борьбы за власть против Шуйского как выразителя интересов боярства к политике блока с ним против восставшего крестьянства.^{306} А. А. Зимин подчеркнул, что Ляпунов привел в лагерь Шуйских 500 рязанских дворян.^{307}

Названная А. А. Зиминым цифра внушает сомнения. В большинстве случаев современники упоминали об измене 500 рязанцев, не уточняя их социальной принадлежности. Исключением является челобитная грамота, подписанная рязанским помещиком А. Борзецовым, участником осады Москвы.

Упомянув о переходе Ляпунова на сторону Василия Шуйского, Борзецов точно определил число дворян, последовавших за ним: «А как шол под Москву Истома Пашков да Прокофей Ляпунов с Резанью, з дворяны и з детьми боярскими, и пришед под Москву Истома Пашков да Прокофей Ляпунов, а с ними сорок человек, отъехали к Москве к царю Василью».^{308} Можно догадаться, писал В. И. Корецкий, что «А. Борзецов имел в виду только первых перебежчиков из верхов рязанского дворянства во главе с Г. Сумбуловым и П. Ляпуновым и при этом не включил в их число сопровождавших дворян военных слуг».^{309}

Интерпретация В. И. Корецкого вызывает возражения. Из текста челобитной грамоты А. Борзецова не следует, что названные им 40 человек были лишь первыми перебежчиками и все они принадлежали к рязанским верхам. Из местных родовитых дворян лишь единицы участвовали вместе с Болотниковым в осаде Москвы. То были Ляпуновы, Сумбуловы и Коробьины. Городовых детей боярских в повстанческом лагере было гораздо больше. К их числу принадлежал и сам челобитчик А. Борзецов. Из его показаний следует, что Ляпунову удалось увлечь за собой всего 40 человек детей боярских. Кроме дворян и детей боярских в отряде Ляпунова, очевидно, были другие категории служилых людей, а также боярские холопы. После снятия осады с Москвы отряд Ляпунова был послан очищать Рязань. Вслед за тем царь щедро наградил Ляпунова и его людей. В январе 1607 г. жилец И. И. Тютчев отвез к «Ляпунову, и к дворянам, и к детем боярским, и к сотником стрелецким, и к стрельцом з золотыми… жалованье — золотые — роздати по розписи». Золотые заменяли в русской армии боевые ордена. Их выдавали боярам и воеводам за выигранные сражения. Награждение стрельцов, стрелецких сотников и детей боярских из отряда Ляпунова было нарушением традиции. Ордена послужили наградой за предательство. Рядовых стрельцов Шуйский наградил золочеными новгородками, заменявшими медали. Как было помечено в ведомости, «из московского розряду стрельцом на жалованье 200 ноугородак золоченых. Посланы».^{310} Ноябрьская грамота Гермогена дополняет данные наградной ведомости. Из грамоты следует, что с Ляпуновым в Москву отъехали дети боярские рязанцы «да стрельцы московские, которые были на Коломне».^{311}По пути к Москве Ляпунов занял Коломну. Там к нему и присоединились московские стрельцы из восставшего коломенского гарнизона.

Итак, мнение об измене 500 рязанских дворян является ошибочным. За Ляпуновым последовало 40 детей боярских и две сотни стрельцов. Другую половину войска Ляпунова составляли, вероятно, казаки, холопы, находившиеся в свите у дворян, и другие простолюдины, которым награды не полагались.

Вслед за П. Ляпуновым армию восставших покинул И. Пашков и его отряд. Вопрос о времени измены Пашкова вызвал разногласия в литературе. По мнению И. И. Смирнова, 26 ноября И. Пашков занял Красное село, начав операцию по окружению Москвы. На другой день 27 ноября развернулось сражение, во время которого И. Пашков перешел на сторону Шуйского.^{312} Однако А. А. Зимин и В. И. Корецкий оспорили утверждение И. И. Смирнова и доказали, что измена Пашкова имела место 2 декабря 1606 г.^{313} Опираясь на свидетельство «Иного сказания», А. А. Зимин высказал предположение, что во время боя 26 ноября Пашков не только не совершил измены, но, напротив того, добился крупнейшего успеха, заняв Красное село и перерезав ярославскую дорогу.^{314}

Сведения из «Иного сказания» не могут быть положены в основу реконструкции событий из-за их сбивчивости и недостоверности. Автор «Иного сказания» бесхитростно рассказывает, как Пашков пришел в Красное село, чтобы «отнять» ярославскую дорогу, но там увидел «пришествие» во град 200 двинских стрельцов, «устрашился» и приехал к царю, после чего царь Василий поразил разбойников и т. д.^{315} Источники полностью опровергают легендарное известие «Иного сказания» о том, что Пашкову удалось переправиться за Яузу и занять Красное село. Опасаясь за судьбу села, Шуйский расположил там значительные силы. По разрядам, он велел «быть в Красном селе для оберегания от воров-изменников» воеводе Н. М. Пушкину и Н. В. Огареву. В подчинении у них было 600 стрельцов и 300 добровольцев — «охочих людей», набранных в северных городах и волостях — Каргополе, Турчасове, Чаронде, Двине и Выми. (Вопреки данным «Иного сказания» в Красном селе находилось менее ста ратников с Двины. Возглавлял их сотник Б. Неелов). В распоряжение Н. М. Пушкина было выделено 10 полковых пищалей с запасом пороха и ядер.^{316}

Ожесточенные бои развернулись не в районе Красного села к северу от Яузы, а к югу от села «за Яузой». Сразу после битвы патриарх Гермоген составил грамоту с подробным описанием ее хода. 26 ноября воры «скопом» направились из Коломенского через Москву-реку к Рогожской тонной слободе. Но тут бояре, не допустив повстанцев к Яузе, напали на них и «многих живых воров поймав прислали к царю».^{317} Письмо Стадницкого от 2 декабря уточняет некоторые детали боя 26 ноября. 200 пехотинцев перешли Москву-реку, но сразу были обнаружены воеводами. Бой произошел в Карачарове, подле самой Рогожской слободы. Засевший в деревне отряд упорно отбивался от царских воевод. После боя в Кремль привели около 100 языков.

Карачарово оборонял от царских войск С. Кохановский, присоединившийся к Пашкову в Коломне. Отсюда следует, что в наступлении на Яузу войско Пашкова участвовало столь же активно, как и в нападении на Замоскворечье. Ничтожное количество пленных указывало на то, что дело ограничилось стычками и отряды Пашкова избежали разгрома.

Стадницкий поясняет, что целью наступления повстанцев была Красная слобода или село, которое «лежит невдалеке от города и густо населено».^{318}

Повстанцы помнили, что из Красного села атаман Корела и Гаврила Пушкин вошли в Москву и «смутили» народ. Заняв Красное село, Болотников смог бы перерезать ярославскую дорогу, а кроме того, получил бы дополнительные квартиры для размещения на зиму своих войск. Но повстанцам не удалось переправиться через Яузу и занять Красное село. Находившийся в Москве И. Масса объясняет причины неудачи следующим образом. Мятежники «держали на примете Красное село… большое и богатое селение, подобное городу, откуда они могли угрожать почти всей Москве;…московиты, страшась этого, выставили у речки Яузы, через которую они (мятежники. — Р. С.) должны были перейти, сильное войско под начальством молодого боярина Скопина, чтобы воспрепятствовать переправе».^{319} По разрядам, Скопин числился воеводой «на вылазке». Очевидно, он возглавил вылазку за Яузу и отразил наступление восставших.