Смута. Письма самозванки
Шрифт:
– Царица Марина у государя в Тушино, – мрачно заметил Соснов.
– Путь туда не близкий. – Соснов задумался. – Давно, видать, в бегах малец.
– Видимо, давно, – согласился с ним Касым.
– Надо его вернуть царевне, – добавил Соснов, – авось гроши получим.
– Точно получим, – оскалился Касым. – Не сомневайся.
Раскосое лицо татарина Касыма расплылось в благостной улыбке. Арапчонок и впрямь был как подарок судьбы. Шутка ли, любимый шут царицы Марины. Самозванец ничего не пожалеет для жены. То, что Димитрий был самозванцем, Касым нисколько не сомневался. Он даже
Касым облизнулся и махнул Соснову рукой:
– Пусть твои холопы его хорошо стерегут, гостей дождемся и отвезем арапчонка к царице.
Гости в имении Соснова появились неожиданно. Большое облако дорожной пыли, поднятое отрядом всадников, приближалось к барскому двору. Зырян уже различал белые крылья за спиной у седоков, железные шлемы, закрывавшие обветренные суровые лица польских гусаров. Развеваемый ветром коронный штандарт польского короля Сигизмунда говорил Зыряну, что гости к Соснову пожаловали непростые.
Зря он оставил Кочубейку одного. Поляки наверняка знают, чей это шут.
– Пропал малец! – с сожалением и в то же время с яростью буркнул Зырян.
Вызволить арапчонка из лап поляков никаким образом не получится. Много их слишком. Около пятнадцати всадников.
– Вооружены, черти, до зубов, – усмехнулся Зырян, рассматривая спешивавшихся поляков.
Кирасы начищены до блеска, словно зеркала. В ножнах – карабелы, за поясами пистоли с резными рукоятями. На голове – шлемы с плюмажами. Экие ляхи франты. Ничего, собьют с вас московиты спесь.
«Как же спасти арапчонка?» – крутилось в голове беглого казака. Страхи и надежды, словно язык колокола, звонко ударялись о железо и отскакивали прочь, чтобы, поддавшись инерции, вновь вернуться и ударить в набат.
Польский ротмистр Садкевич тяжело слез с коня. Поправив шапку с цветастыми перьями, он обвел пристальным взглядом двор Соснова и рявкнул смердам:
– Коня примите!
Из толпы дворовых выделился тощий мужичонка, который тут же бросился к поляку и принял у того поводья. Худая нестриженая борода смерда вывела поляка из равновесия, и он не удержался, чтобы отвесить дворовому пинок, но, не дотянувшись, поляк подвернул ногу и сам чуть не оказался на земле.
– Курва! – злобно выругался Садкевич.
Смерды тихо хихикнули. Касым бросился к поляку, чтобы помочь ему, но поляк, подняв руку, остановил его.
– Не надо, – пробурчал он. – Сам.
Соснов кивнул поляку головой. Поляк ответно принял приветствие и, осторожно переступая с ноги на ногу, двинулся к хозяину. По пути он бросал кривые взгляды на имение Соснова и постоянно употреблял слово «курва». Других ругательств этот знатный поляк, видимо, не знал.
«Хорошее имение, ладное», – думал про себя поляк, бросая взгляды на избы дворовых. Не будь Соснов другом царя Димитрия, спалил бы имение ко всем чертям – и дело с концом.
Остановившись напротив Соснова, поляк искоса посмотрел на Касыма, затем – на смердов, что сгрудились за спиной у барина.
Поляк деловито поправил
красный кафтан, ремень, за который были заткнуты пистоли с резными рукоятями, пригладил длинные усы, словно он казак запорожский, а не лях из Брнова, и полез в полы кафтана.– Письмо везу царице Марине, – прогундосил ротмистр.
– В Тушино царица, – хрипло ответил Соснов. – Чего в письме-то?
Поляк подозрительно посмотрел на Соснова, но все же буркнул в ответ:
– Сие не ведомо. Личное послание.
У поляка были основания не доверять московитам. Сегодня он за царя Димитрия, завтра – за Шуйского царя. Качает московитов, словно гусак колодца. Где выгодно, тому царю и присягают на верность.
– Не хитри, ротмистр, – мрачно заметил Соснов. – Знаю, что к письму вдогон на словах передали.
Поляк покачал головой и криво усмехнулся:
– Ах, московит, московит. Хитер.
Соснов пожал плечами:
– А ты за дурней нас не держи.
Касым злобно зыркнул на поляка. Поляк испуганно шарахнулся назад, но Соснов успел поймать его за серебряную пряжку ремня.
– Так что король ваш? – осторожно спросил Соснов.
– Идет на Москву! – теперь уже довольно буркнул поляк. Конец Ваське Шуйскому. – На жирной лоснящейся морде поляка сияла злорадная улыбка.
– Когда хоть собирается? – поинтересовался Соснов.
Поляк покачал головой.
– Мне его величество не докладывал. В письме царице Марине Юрьевне написал, – добавил он.
Поляк потряс свитком перед мордой Соснова.
– Печать – сургуч с королевским гербом. Сразу голова с плеч.
Соснов кивнул:
– Знаю, что с плеч. Да мне и без надобности. – Хозяин пожал плечами.
– Как явится Сигизмунд, так и явится. – Поляк расплылся в довольной улыбке.
– Пойдем за стол с дороги, – предложил Соснов.
Поляк радостно кивнул, но буркнул:
– Вели и людей моих накормить и коней. – Соснов согласился.
– Касым, распорядись! – окликнул он татарина. – Потом сам приходи.
Касым что-то буркнул себе под нос и направился в сторону польских всадников.
– Вот скажи мне, поляк, как вы Русью править собрались, коли вера у вас еретическая? – Соснов и польский ротмистр Садкевич сидели за столом в просторной горнице.
Неждана, служанка-челядинка, таскала на массивный дубовый стол, покрытый зеленой атласной скатертью, разные закуски и снедь, что приготовила заранее. Несмотря на то что за столом сидели только двое, накормить гостя нужно было сытно.
Поляк ел медленно, смакуя и обсасывая каждую косточку. Его широкие ладони разрывали куски жирной курятины и затем ловко отправляли ее в рот с охами и ахами.
– Хороша кура, – приговаривал поляк. – Давно так хорошо не ел, с тех пор как вступили в границы Московии.
Поляк время от времени бросал на служанку косые взгляды, словно примеряясь заранее к ее сочным молодым телесам.
– Ну, так как править собрались, еретики? – повторил свои слова Соснов.
Услышав обидные слова Соснова про польских еретиков, ротмистр отложил курицу и поморщился.
– У нас в Польше московитов тоже называют еретиками.
Соснов и поляк уже изрядно захмелели.