Смысл и назначение истории (сборник)

Это прежде всего объясняется самой природой регламентирования. Если бюрократические мероприятия создают неблагополучие и путаницу, что ведет к новым издержкам, обременяющим население, то уже нет ни сознания своей ответственности, ни желания исправить свои ошибки. Напротив, все это становится поводом для еще более жесткой регламентации. Вера в регламентацию как в панацею от всех бед ведет к попыткам устранить инициативу в сфере свободной деятельности и желание самим помочь себе посредством новых открытий и достижений. Единственный выход в трудных обстоятельствах бюрократия видит в новых предписаниях. Этот путь означает нивелирование, которое ведет от подчинения бюрократов к тотальному подчинению всех людей без какой-либо возвышающей конкретной идеи. Усложнение предписаний, превращение людей в несовершеннолетних заставляет их вместе с тем поставлять все большую рабочую силу для проведения бюрократических установлений. В конечном счете все население оказывается на службе этого непродуктивного аппарата.

К этому затем присоединяется общность интересов всех чиновников-бюрократов. Бюрократический аппарат должен существовать и расширяться, ибо это жизненно важно для его служителей, в этом состоит их ценность и значимость. Аппарат, который должен был служить интересам населения, служит самому себе; он требует стабилизации и надежности для себя.

Это оказалось возможным потому, что бюрократический аппарат именно ввиду своей сложности уклоняется от общественного контроля. Он становится непроницаемым, все более недосягаемым для критики. В конечном счете в сущность его уже никто не может проникнуть, разве только те, кто находятся в нем, да и они лишь в рамках своей непосредственной сферы деятельности. Бюрократический аппарат становится недоступным как для населения, так и для высших правительственных органов. Он существует благодаря общности интересов своих служащих. Это состояние не меняется и в том случае, если диктатор, используя — все террористические средства, превращает бюрократический аппарат в свое орудие. Тогда в этом аппарате изменяется, правда, настроение функционеров, и он становится средством осуществления террора. Однако при этом практикуется также покровительство или нанесение ущерба отдельным людям и группам людей без того, чтобы кто-нибудь обладал абсолютной властью. Участвуя в проведении террора, бюрократический аппарат вновь расширяет свою автономию. Даже диктатор вынужден, отдавая приказы, принимать во внимание общность бюрократических интересов и допускать существование еще возросшей благодаря ему коррупции.

Границы рационального планирования. Планирование становится проблемой лишь в том случае, если возникает вопрос: надо ли ограничивать планирование отдельными конкретными целями, а в остальном предоставить ход вещей в целом свободной игре сил, или необходимо упорядочить посредством плана всякую деятельность как таковую? Принять ли нам ограниченное планирование или перейти к тотальному планированию?

Решающий вопрос сводится к следующему: есть ли граница, отделяющая то, что может быть запланировано, от того, что не может быть запланировано с надеждой на успех? И если такая граница существует, то можно ли ее определить?

Тотальное планирование должно было бы опираться на тотальное знание. Тотальному планированию должно предшествовать решение вопроса, существует ли подлинное тотальное понимание, знание целого.

Тотальное знание как будто позволяет нам дать картину будущего. Она становится программой действий: возникает желание своей деятельностью способствовать тому, что неизбежно должно прийти, участвовать, опираясь на это знание, в неизбежном ходе вещей, активно воздействовать на целое, поскольку оно нам известно.

Однако такого тотального знания в действительности нет. Это относится даже к области экономики.

Никто не может предвидеть всю сложность реального переплетения экономических факторов. Нам доступны лишь его упрощенные аспекты. Мы сами живем в непреднамеренно созданном мире.

И если мы, исходя из нашего конечного знания, преследуем в нем наши конечные цели, то мы тем самым достигаем и таких результатов, о которых даже не помышляли.

Нет воли, которая могла бы преднамеренно полностью достигнуть своей цели, нет познания, которое могло бы предвидеть эту цель в ее целостности. Подобно тому как мы пестуем органическую жизнь и вместе с тем разрушаем ее посредством тотального вмешательства, не будучи способны воссоздать ее, мы поступаем и по отношению к созданному людьми в ходе исторического процесса миру, в котором мы живем. Практически процветание правильно организованного хозяйства определяется неизмеримым числом факторов. И исчислить эти факторы в их совокупности невозможно. Экономическая наука сама является средством, попыткой, а не системой знания целого.

Однако мы располагаем также знанием о людях и об истории, которое значительно отличается по своему характеру от знания природы и экономических связей. Это — созерцающее знание, которое не может быть практически применено. Именно таким образом мы проникаем в духовный мир каждой культуры, понимаем ее, представляем себе ее в ходе исследования и анализа. Так мы проникаем и в смысл человеческой личности, представляем себе возможное существование человека в его отношении к трансцендентности. Однако мы не можем поставить перед собой цель стать выдающейся личностью, создать культуру или духовное творение. Все преследуемые нами цели не что иное, как предпосылка или путь к таким возможностям, которые вообще осуществляются совершенно непреднамеренно. Более того: на деле мы разрушаем, если ставим своей целью то, что по самой своей сущности не может быть объектом нашего желания (например, стать выдающейся личностью); это может быть только даром, хотя наши чаяния и деяния, направленные на достижение этой цели, наша повседневная деятельность остается условием этого дара. Мы коренным образом заблуждаемся, когда пытаемся действовать целенаправленно, опираясь на наше созерцающее знание или созданные им представления. Только в сфере конечного можем мы, действуя планомерно и опираясь на знание и применение определенных средств, достигнуть своей цели. Однако совсем по-иному обстоит дело, когда речь идет о живых существах. Здесь преднамеренность и планирование неминуемо ведут к гибели. Поэтому то, что возможно, не может быть сделано объектом целенаправленного желания без того, чтобы ему не был причинен вред или грозило уничтожение.

«Если человечество не хочет пасть жертвой сознательного тотального управления, — говорит Ницше, — необходимо приобрести знание культурных условий, превосходящее все прежние уровни, и использовать его как научный масштаб для достижения вселенских целей». В этих словах заключено предостережение от всех преждевременных попыток нашего времени, но заключено и заблуждение, будто подобное тотальное знание может служить достаточной предпосылкой для тотального планирования, ориентирующегося на него или пользующегося им как средством. Тотальное знание невозможно в силу непредметности всеобъемлющего целого.

Мы убеждаемся в том, что тотальное планирование рационально проведено быть не может. Его предпосылкой всегда является неверное представление о характере нашего знания и умения. При всяком планировании следует прежде всего отчетливо различать в сфере конкретного границу, отделяющую рациональное частичное планирование от бессмысленного разрушающего планирования целого. Поэтому вопрос заключается в том, где граница рационального, полезного планирования. Эта граница может быть в принципе выявлена, исходя из следующих положений:

1. Наше знание никогда не охватывает целое как таковое, но мы всегда находимся в нем.

2. Всякая деятельность приводит к непреднамеренным и непредвиденным следствиям.

3. Планирование допустимо в области механического и рационального, но не в области живого и духовно разумного.

Склонность прибегать к тотальному планированию и там, где оно невозможно, проистекает из двух источников: из желания следовать примеру техники и из соблазна мнимого тотального знания истории.

Источник тотального планирования в технике. Если в технике возникают помехи, их пытаются устранить посредством целенаправленного планирования. Развитие техники достигло столь высокого уровня, что технические недостатки могут быть устранены средствами самой техники. Машины улучшаются, условия труда становятся настолько благоприятными, насколько это возможно в данной ситуации. Однако за пределами таких целесообразных средств часто прибегают к способам, рациональность которых вызывает сомнение, так, например: скупая и не допуская реализации новых патентов, пытаются предотвратить слишком быстрое преобразование технического оборудования; недовольство, усталость и пустоту, ощущаемые людьми, пытаются устранить планомерной организацией досуга, созданием соответствующих условий жилья и частной жизни вообще; более того, предупредить неуправляемость техники в целом технизацией самого управления: организация целого при государственном социализме должна посредством контроля и исчислений неминуемо привести на правильный путь в силу непреложного знания, как бы автоматически.

Поскольку в области техники планирование достигает таких необычайных результатов, возникает опрометчивая, вызванная техническими успехами идея технократии — управления техники средствами самой техники, — что якобы устранит все недостатки. На путь тотального планирования людей толкает научное суеверие, позволяющее верить в то, что с помощью техники можно всего достигнуть. Век техники пытается технически реализовать идею переустройства всей человеческой жизни.

Однако попытки привести технику с помощью техники на правильный путь не дают должного результата, более того, они ухудшают положение. Ведь не всегда клин клином вышибается. Переустройство человеческой жизни не может быть целиком запланировано и реализовано. Во-первых, потому, что человек все время продолжает жить и не может даже на мгновение остановиться, чтобы начать все сызнова. Он все время вынужден исходить из того, что уже стало таковым. Во-вторых, потому, что господство над техникой не может быть достигнуто с помощью техники, а преобразование ее — с помощью технократии; напротив, это привело бы к полному нивелированию, застою и рабству.

Свобода у границы техники — это сам человек, если он не удовлетворяется чисто техническими закономерностями, а черпает силы из более глубоких истоков. Всякому планированию и умению поставлен предел там, где человек должен свободно отдаться на волю случая. То, чего он способен достигнуть, по самой своей сущности недоступно исчислению; рассматривая же это как свою цель, мы только нарушаем или уничтожаем ход вещей. Наши возможности приходят из будущего, неожиданно, просто и захватывающе, по ту сторону и до всякой техники, объемля и саму технику. Там, где человек видит перед собой эту открытость, живет из нее и стремясь к ней, там он свободен от технизации своего мировоззрения, от как бы само собой разумеющихся в наши дни техницистских форм осознания бытия.