Смысл жизни

— Садись, отдохни и расскажи, где, черт возьми, ты так долго пропадал?

— Трое суток Вигура не появлялся. И лишь сегодня наконец прибыл…

— Когда? — прервал командир.

— После полудня.

— Один?

— Нет. В сопровождении эскорта, но спустя несколько часов сопровождающие уехали. Теперь он один.

— Прекрасно. Приход охраняется?

— Нет. Но недалеко за озером, в Старом Фольварке, расположен сильный пост полиции и почти рота эсэсовцев. Они сильно вооружены, кроме этого, имеют систему сигнальной связи с соседними гарнизонами. У Вигуры нет телефона. Вероятно, у него есть винтовка и пистолет.

— Подходы? — продолжал спрашивать Жвирко.

— Трудные. Есть две возможности. Либо на лодке через озеро, что весьма рискованно, либо через плотину. Необходимо застать его врасплох.

Командир внимательно посмотрел на партизана:

— Это само собой разумеется. Узнал еще какие-нибудь подробности?

— Да. Узнал, что Вигура…

* * *

В полумраке комнаты, слабо освещаемой свечой, вырисовывались лица партизан, хмурые, сосредоточенные, заросшие. На партизанском суде председательствовал Жвирко. Все были едины в отношении приговора.

— Читай! — командир кивнул партизану Ханьче и передал ему лист бумаги. Партизан подсел поближе к огню и начал читать:

— «Просьба от жителей деревни Цимоховизна. Просим вас, партизан, народных мстителей, избавить нас от кровопийцы и преступника Вигуры. Он ежедневно избивает крестьян. Десятками высылает на подневольный труд в Германию. Забирает последних коров-кормилиц. Отнимает все, что только покажется ему ценным. Никто из нас ни днем ни ночью не чувствует себя спокойным…»

— Есть два заявления от жителей Мачковой Руды и Жубрувки, — сказал Жвирко, подавая два листа бумаги Ханьче.

— «Просим спасти наших женщин от бесчестия. Вигура требует через старост, чтобы ежедневно к нему из деревни в приход приводили девушек и молодых замужних женщин — понятно для чего. Тех, кто противится, он отсылает в Пруссию либо в концентрационный лагерь…»

В комнате поднялся шум. Говорили об изнасилованных женщинах; избитых, ограбленных крестьянах; фактах террора гитлеровского бандита в Виграх.

Жвирко слушал с хмурым лицом и мысленно что-то обдумывал. Он очень хорошо знал эти факты. Он думал не о покушении на Вигуру — его можно было бы уже давно осуществить, — а о последствиях такой акции. Наконец, когда шум стих, Жвирко спросил:

— Кто «за»?..

Он окинул взглядом лица партизан. «Против» не было никого.

— Отметь, — кивнул он Ханьче, а потом, обращаясь к партизанам, сказал: — Пойдут добровольцы. Дело опасное. — Он молча окинул взглядом собравшихся.

— Я пойду, командир, — поднялся со скамейки Владислав Кушель (Бабинич). — Я и мой патруль. Прошу разрешить нам привести приговор в исполнение.

— Местность знаешь?

— Знаю очень хорошо.

— Ну, тогда разрешаю. Предупредишь крестьян из местных деревень, около прихода, чтобы на всякий случай были начеку.

— Щупак сделает это, — сказал Бабинич.

Жвирко разложил на столе полевую карту и объяснил:

— Подойдешь со стороны Магдаленова. Здесь оставишь двоих с ручным пулеметом. В случае необходимости они огнем воспрепятствуют подходу гитлеровцев через плотину, а ты тогда на лодке уйдешь через озера на Росохаты Руг. Другой ручной пулемет установишь на Стары Фольварк. Это на случай, если бы врагу удалось организовать помощь на лодках…

— Понимаю, — кивнул Бабинич.

— Потом, — продолжал Жвирко, — сделаешь так…

* * *

Герман Вигура, земский комиссар в Старом Фольварке, разорвал конверт, вытащил из него лист бумаги, и довольная усмешка озарила его жирное красное лицо.

Он прочитал:

«За доставку военных контингентов в двойном размере и рабочей силы для нужд третьего рейха, за умение держать в повиновении поляков в вашем имении выражаю вам признательность и благодарность.

Хайль Гитлер!

Гаулейтер Эрих Кох».

Гордость распирала Вигуру. Он оправдывал оказанное ему доверие. Округу держал в кулаке. Выжимал из местного населения сколько мог. Сотни невольников высланы в рейх. Вспомнив о своей жизни в приходе, о запасах продовольствия, о «белых невольницах», которых приводили к нему, он даже чмокнул от удовольствия. Да, теперь он мог приступить к осуществлению второй части своего плана…

Он подошел к висевшей на стене карте и стал медленно переводить взгляд с одного названия деревни на другое — Цимоховизна, Мачкова Руда, Жубрувка, Пертане, Ременкин. Он думал о том, что до весны 1944 года там не будет уже ни одного поляка. Он их выселит, и эти земли займут немцы.

В этот момент вошел комендант поста жандармерии. Вигура протянул ему письмо гаулейтера Коха. Поздравления, слова благодарности. Правда, еще совсем недавно он получил другое письмо — предупреждение от партизан с требованием прекратить террор. Но кто стал бы сейчас вспоминать о такой мелочи? Они долго обсуждали с комендантом положение в гмине [2] и на фронте. Потом, взяв с собой еще одного полицейского, направились к озеру. Вошли в лодку и поплыли к монастырю. Такое важное событие комиссар Вигура решил как следует отпраздновать.

2

Гмина — волость.

* * *

Был ноябрь 1943 года. Со стороны озера Вигры дул сильный, пронизывающий ветер. Едва наступили сумерки, как несколько человек, согнувшись, проскочили мимо плетней деревни и приблизились к монастырским стенам. Это была группа партизан из отряда Жвирко. Партизаны на некоторое время остановились, вслушиваясь в тишину, а потом подошли ближе к монастырю.

— Тихо… — шепнул Бабинич. Партизаны прильнули к земле. Вот отчетливо раздались чьи-то шаги. Партизаны увидели, как с монастырской горы к берегу озера шли двое. Оба освещали себе путь ручными фонариками, один из них бормотал себе под нос по-немецки какую-то песенку. Теперь партизаны видели их весьма отчетливо: винтовки, пистолеты у поясов. Жандармы… Оба подошли к помосту, отвязали лодку, через мгновение послышался всплеск воды. Лодка, взяв курс на Стары Фольварк, быстро скрылась в темноте.

— Черт возьми, если бы мы немного поспешили, то устроили бы неплохую баню, — с проклятиями проворчал Бабинич. Возможно, что уже никого там нет. Идемте!

— Слушай, Шилинг, — обратился Бабинич к одному из партизан, — ты ему скажи, что комендант забыл кое-что и послал, мол, тебя забрать…

— Понимаю.

— Пошли.

Бесшумно окружили приходское здание. Щупак тихо, как было условлено с экономкой, постучал в кухонное окно. Тишина. Он повторил сигнал. Окно приоткрылось, показалось женское лицо.

— Добрый вечер, мамаша… Один он?.. — спросил Щупак.

— Теперь один. Недавно были здесь комендант с жандармом. Пили. Они уже уплыли в Стары Фольварк. Я оставила двери открытыми. Он готовится ко сну.

— За мной, — прошептал Бабинич.

Партизаны тихо вошли в кухню, оттуда узкий коридорчик вел в комнату, рядом с которой находилась спальня Вигуры. Командир стиснул в руке шершавую рукоятку нагана, другой партизан легко нажал на ручку двери в спальню. Дверь не поддалась.

— Кто там? — раздался нервный окрик из-за двери.