Снайперы
Шрифт:
Вообще немцы в Сталинграде очень активно агитировали нас сдаваться в плен. Разными способами: и листовками, а по ночам даже по громкоговорителю нас уговаривали. И однажды произошел такой случай. В плане снабжения мы там жили очень туго: или одна картошка на день, или пачка концентрата на двоих, а это ведь всего 200 граммов… Вот видите, кстати, именно на обертке от пачки горохового концентрата мне в медсанбате выписали справку о ранении. Так вот, мало того, что жили мы прямо сказать, туговато, так находились же еще такие сволочи, которые нас обворовывали.
Например, наш старшина водку нам стал выдавать, отмеряя норму мензуркой предназначенной для выдачи махорки. Она вроде тоже как на 100 граммов рассчитана, но на самом деле жидкости там помещается меньше. До поры до времени мы и не знали,
И уже на следующую ночь мы услышали его голос с немецкой стороны по громкоговорителю: «Ребята, то, что нам комиссары запузыривали, это все херня! Немцы меня прекрасно встретили, хорошо покормили, а завтра сделают документы и отправят на родную Украину. Так что переходите пока не поздно. Что здесь делается, все на танках…» И таких как он было дай Боже…
Помню, еще в самом начале боев за город, иду по какой-то улице, с правой стороны все дома горят, а слева половина. Кругом пожары, а я подобрал какую-то книжку, ведь я же книг в своей жизни и не видел почти, и думал при случае почитать. А у меня в то время был близкий приятель, с которым я всегда всем делился, и доводилось даже из одного котелка есть. И вдруг я вижу, что он выходит из одного дома с мешком. «Зачем тебе эти вещи?», спрашиваю. – «Подожди, Костя, у меня мало времени». Сбросил гимнастерку и начинает при мне переодеваться в гражданское. «Вася, ты что?» – «Все, надоело, поеду к себе в Астрахань. А нужен буду, так еще раз призовут. Хочешь, идем вместе», и ушел… Честно признаюсь, у меня руки просто чесались дать по нему очередь…
В таком случае мне бы хотелось узнать о вашем отношении к знаменитому приказу № 227, более известном как «Ни шагу назад!»
Мне кажется, что если бы не этот приказ и не жесточайшие меры по его соблюдению, то мы бы, вряд ли там управились… Потому что поначалу там такая неразбериха царила, и кто там за чем следил… Хотя, конечно, из-за этого приказа и много невиновных людей пострадало. И я говорю так уверенно об этом не потому, что так думаю, а потому что и сам чуть не загремел под него.
Если можно, расскажите, пожалуйста, об этом.
Однажды видим, нам навстречу идет какой-то солдат и в обгорелых наволочках несет небольшие консервные баночки. А мы сами пару дней уже ничего не ели, и, конечно, расспросили его, где он достал такое богатство. «Ребята, там целый вагон с этим добром горит», и даже дал нам две наволочки. Пошли к железной дороге, нашли этот вагон, но он уже так разгорелся, что к нему и подойти было нельзя. Кое-как что-то спихнули с него на землю и набрали эти обгорелые консервы. А нас трое: Дергалев, я и сын полка, пацан лет пятнадцати – Сурин. Идем счастливые, что сейчас наконец-то нормально поедим. Если не ошибаюсь, это вроде рис с томатом был. И вдруг нам навстречу патруль: «Где набрали?» – «Да вон же горит». – «Так, шагом марш с нами в комендатуру!» – «С чего это вдруг?» – «Там узнаете». А мы знали, чем это пахнет, ведь чуть ли не на каждом столбе висели листовки: «… сегодня за это, это и это было расстреляно столько-то человек…» В общем, попасть в комендатуру означало, что завтра и твоя фамилия окажется в списке… Тогда разговор был короткий, не до церемоний…
Но видимо, все-таки Бог есть, потому что на наше счастье в это время из оврага вышел какой-то то ли капитан, то ли майор и подошел к нам на шум: «Что случилось?» И когда мы ему все объяснили, он за нас заступился: «Отставить! Отпустите их. Вы же видите, что они ничего не крали, а вытащили из пожара, а то бы все и так сгорело». – «Это в комендатуре решат». Тогда он приказал им: «Кругом!» Один из них попытался было направить на него автомат, но офицер тут же выхватил пистолет: «Только попробуй!» Они повернулись,
но напоследок старший из них, сержант вроде, сказал ему: «Хорошо, мы пойдем, но мы вас знаем, и обязательно доложим». Вот так какой-то совершенно незнакомый нам командир спас нас от больших неприятностей.Так что после Сталинградской битвы мы и сами удивлялись, как же мы выстояли и остались живы… Зато погибших немцев и румын было столько, что из них вилами складывали огромные поленницы… Их было столько, что встал вопрос, а куда девать их тела? Вначале их просто вилами топили в прорубях, но слава богу, что нашелся какой-то умный человек, который предупредил, что если это дело срочно не прекратить, то произойдет, как сейчас говорят экологическая катастрофа. И топить трупы фашистов в Волге запретили категорически. Тогда ими стали набивать целые овраги, а стенки подрывали.
А сколько было пленных… Я ведь, кстати, тоже внес свой посильный вклад в этом вопросе.
Расскажите, пожалуйста, об этом.
Во время Сталинградской битвы не только немцы, но и мы вели усиленную агитацию войск противника. А у меня же в документах было записано, что я владею румынским языком, и в штабе нашей дивизии посчитали, что нужно меня привлечь. Вызвали в политотдел: «Перед нами стоят две румынские дивизии, и мы хотим, чтобы вы обратились к солдатам. Пусть они проснутся и поймут, что из кольца никто не вырвется». И особенно запомнилось, что в столовой при политотделе я за все время пребывания в Сталинграде впервые нормально поел.
Какой-то капитан, который говорил по-румынски еще лучше меня, проверил, насколько хорошо я знаю язык, и дал добро. Отвезли меня на машине к передовой, и там я по громкоговорителю выступил несколько раз. Что говорил? Как меня и научили, старался обращаться к солдатам как к простым людям: «Дома вас ждут родители, жены, дети! И разве они хотят, чтобы вы погибли, воюя за Гитлера?! Сдавайтесь пока не поздно!» И часа в два ночи меня в землянке разбудили: «Ступай, там твои пришли». Пошел в штабную землянку, а там сидят трое румын. Оказались простые люди, работяги: один крестьянин, сапожник и еще кто-то. Помню, на допросе они рассказали, что на передовой так настрадались, что солдаты и офицеры сильно сблизились. Теперь офицеры даже не гнушались закуривать вместе с солдатами, что раньше в румынской армии считалось просто немыслимым.
А вам случайно не пришлось видеть случаи жестокого обращения с пленными?
Нет, я жестокого отношения к пленным не видел. Может, кто-то и хотел отомстить, и наверняка были такие случаи, но лично я такого не видел ни разу. Но вот возьмите меня, например. Вы же знаете, что румыны ни за что убили моего брата, и там под Сталинградом я вполне мог бы отомстить за него. Ведь, сколько там было пленных, тысячи и тысячи, но я как на них смотрел, то ничего кроме жалости они у меня не вызывали. Обмороженные, грязные, у некоторых тело из-за вшей прямо до крови расчесано… А как они голодали… Очень многие в своих рюкзаках хранили награбленное: ножи, ложки, вилки, разные мелочи, так они как торговки на базаре выкладывали все это добро и умоляли обменять на кусочек хлеба… А казаки на Дону нам рассказывали, что немцы до того оголодали, что срывали телячьи шкуры с сараев и пытались их есть… Зато мне однажды пришлось видеть пленного фельдмаршала Паулюса, так, когда он утром вышел помыться к колодцу, вокруг него полдюжины холуев суетилось.
Как вы можете оценить немецких солдат?
Мне пришлось воевать только против немцев и румын и я вам скажу, что среди немцев тоже были герои. Не помню уже в каком месте, по-моему, где-то на Украине, случился такой эпизод. Мы всем полком шли походным маршем, и вдруг из-под подбитого танка, который был от нас метрах в 100–150, по нам открыли бешеный огонь из пулемета. Оказывается, там лежал раненый немецкий офицер, который вместо того, чтобы сдаться в плен, видно решил выполнить свою клятву до конца. Его конечно, тут же убили, но и он успел положить дай бог… И мне запомнилось, что когда мы туда подошли рядом с ним земля оказалась просто изрыта, словно это какой-то дикий зверь бился в предсмертной агонии…