Снег как пепел

— Я думал, что, может быть, когда у Винтера будет такое место… — Его голос обрывается, и раздражение, мерцавшее в глазах секунды назад, слегка сходит.

Я встаю позади него и так же складываю руки на груди. Стену закрывает карта. Подробная и чуть ли не в натуральную величину, она показывает всю Приморию от крайних северных Пейзлийских гор до крайних южных Кларинских гор. В самом центре карты лежат зелено-желтым пятном Ранийские прерии и Элриджский лес, а реки Фений и Лэнгстоун делят ее на две почти равные части. Но уникальной эту карту делают изображения королевств: в их центре сверкают маленькие рисунки королевских накопителей.

— Так ты об этом хотел поговорить? — фыркаю я. — О географии?

Мэзер, нахмурившись, качает головой:

— Нет, я… — Он умолкает, не найдя подходящих слов, и проводит рукой по лицу. Когда он снова заговаривает, в его голосе звенит злость, его слова резки и отрывисты. — Я хотел, чтобы ты увидела это. Увидела все. Я хотел объяснить тебе… Снег небесный, да выслушаешь ты меня наконец?

— А ты заслуживаешь, чтобы я тебя выслушала? — огрызаюсь я.

— Нет, — признает он, удивляя меня. — Но ты заслуживаешь услышать то, что я тебе скажу. Ты заслуживаешь этого, Мира. Дело отнюдь не во мне.

Я закатываю глаза, но молчу и не ухожу, что Мэзер расценивает как разрешение говорить. Он вновь смотрит на карту, и его взгляд задерживается на Корделле. В середине территориальных границ Корделла блестит кинжал, а над ним стоит буква «М», указывающая на то, что магией владеют наследники по мужской королевской линии.

— Щит Пейзли подчиняется женской линии, — тихо произносит Мэзер, скользя взглядом по карте. Он словно говорит сам с собой. — Корона Вентралли — мужской. Секира Якима — женской, браслет Саммера — мужской, кольцо Отема — женской, посох Спринга — мужской и…

Сделав шаг вперед, он накрывает ладонью Винтер. Окаймленный на востоке Спрингом, на юге — горами, на западе — Отемом и на севере — Фением, накопитель Винтера занимает обширную часть земли — медальон в форме сердца с единственной снежинкой в самом его центре. Буква «Ж» над ним словно насмешка. Наглядный показатель того, из-за чего вся наша жизнь — борьба.

— Между чередой совещаний у меня едва хватало времени, чтобы свободно вздохнуть, — продолжает Мэзер, — но несколько дней назад я зашел сюда и увидел карту. Доминик сказал, что они повесили ее сюда как напоминание о том, какое место Корделл занимает в мире. Чтобы они смотрели на нее и понимали, кто они есть. Всего лишь кусочек в огромном полотне мозаики Примории.

— Что-то это не похоже на Ноума, — хмурюсь я. — Ему бы вряд ли такое пришлось по нраву.

Мэзер напрягается.

— Ноум и не давал подобного поручения. — Он оборачивается на меня, не убирая ладони с изображения медальона. — Его дал Терон.

Мэзер сжимает пальцы на карте, словно сжимая накопитель в ладони. Задняя часть настоящего медальона висит у него на шее. Рядом с нарисованным медальоном размером в ладонь он смотрится печально и безжизненно.

— Может, Ноуму и нравится делать вид, что Корделл — единственное королевство в мире, — замечает Мэзер, и в его голосе появляются жесткие нотки, — но именно благодаря этой карте его солдаты становятся рьяными корделлианцами. Она напоминает им о том, что они могли быть вентраллианцами, саммерианцами, якимианцами, но нет. Они — корделлианцы. И они готовы сражаться за свою землю. — Мэзер грустно улыбается. — Мне бы хотелось того же для Винтера.

Он отстраняется от карты и идет ко мне — ближе, еще ближе, — пока не оказывается почти рядом. Мы одни, все остальные солдаты тренируются на площадке.

— Я не хотел этого, — тихо говорит он, и слова падают между нами. — Я хочу освободить Винтер, но не хочу… не хочу Терона… для тебя. Я не хочу, чтобы ты считала себя бесполезной и думала, что другого не заслуживаешь, потому что это не так, Мира… и никогда так не будет.

Сердце гулко стучит о ребра. Меня охватывают страх и злость, и я не могу заставить себя посмотреть ему в глаза. Замолчи. Пожалуйста, замолчи.

— Я просто не знаю, как быть. — Дыхание Мэзера касается моего лица. — Перед отъездом из лагеря Генерал отвел меня в сторону и сказал, что я должен сделать. Я почувствовал такое опустошение, какого никогда в жизни не ощущал. И впервые по-настоящему понял, сколь многим мы должны пожертвовать, чтобы свергнуть Ангру, сколь мало значат наши жизни, когда нужно достигнуть цели. Я всегда думал, что мы найдем способ… преодолеть это… быть вместе. И клянусь тебе… — Мэзер приподнимает мой подбородок пальцами, принуждая посмотреть себе в глаза, — клянусь тебе, я найду способ все исправить. Я обещал, что восстановлю равновесие, и я выполню свое обещание.

— Нет.

Слово повисает в воздухе. Я растерянно моргаю, но знаю точно, что снова его повторю. Я всю жизнь ждала от него этих слов, так почему же я не кричу «Да!» в ответ на его признание?

— Я сделаю это. Я не позволю Ангре и дальше разрушать наши жизни. Что бы Уильям ни говорил, должен быть другой способ…

— Нет!

Я отхожу назад, отрываясь от него и оставляя частичку себя в его руках. Каждое его слово причиняет мне боль. Одно за другим они падают на гору слов, произнесенных Генералом вчера, и перемешиваются с ними, поднимая во мне смятение. Надежда Мэзера на какой-то другой выход из ситуации — это манящее, всепоглощающее искушение, которого я просто не вынесу. Я уже ощущаю облегчение. Но на самом деле другого выхода нет. Генерал четырнадцать лет пытался его найти.

— Я сделаю это, Мэзер. — Мой голос тих и слаб. — Ради нашего королевства, ради наших людей и тебя. Нам нужен Корделл и этот брак.

Мэзер шарахается, словно я ударила его по лицу. Вверх по его шее расползается краснота, на лбу блестит пот.

— Ты хочешь выйти замуж за Терона?

— Что? — сужаю я глаза.

— Ты хочешь выйти замуж за Терона? Ты не хочешь…

«Не хочешь меня». Недосказанные слова тяжестью ложатся на сердце и давят на меня, пока мне не начинает казаться, что я вот-вот рухну на покрытый соломой пол.

— Ты идиот, — отвечаю я, впрочем, не опровергая его обвинений. — При чем тут это? Этот брак заключается ради привлечения союзников и спасения нашего королевства. Перестань так себя вести. Ничего не изменилось. Между нами все осталось, как прежде, и этого не изменить. Так должно было быть и так будет.

— Я найду способ это изменить, — возражает Мэзер.

Он делает шаг ко мне, а я — от него. Какой странный танец в конюшне.

— Я всегда собирался это сделать. Я сказал тебе перед нашим расставанием… Я сказал тебе, что все исправлю!

— Откуда мне было знать, о чем ты говоришь? Генерал вдолбил мне в голову, что ты слишком важен, чтобы растрачивать тебя на меня!

— Я никогда подобного не думал! Ты была для меня всем. Всегда! Я не знал, как выдержать, как дождаться твоего взросления. Снег небесный, я все еще не знаю, как это вынести! Но я пытаюсь. Думаешь, что я настолько спесив? Что Уильям заставил меня поверить в то, что я слишком хорош для тебя?

— А что мне еще остается думать? — срываюсь я на крик. Мой голос проносится по всей конюшне. Я отступаю на два шага, зная, что, как бы далеко от него ни отошла, этого никогда не будет достаточно. — Может, у тебя и получается на время забывать о реальном положении дел и воображать себе какую-то другую развязку, но наши жизни нам не принадлежат.