Снег

Весь день Раш проспал и явил лик лишь к девяти вечера. Помятый, с красными налитыми глазами, с голым торсом, мускулистый, поджарый, рослый, весь в наколках и шрамах он походил на гладиатора Римской эпохи, когда дрались на мечах, ножах и трезубцах. Босс подмигнул, поднявшемуся навстречу Андрею, спросил:

— Все спокойно, солдатик?

— Без происшествий, — докладывал Андрей, заглядывая в блокнот на столе, — приходили Торс, что-то насчет качалки хотел узнать. Двое от Флопира в половине третьего были, сказали, зайдут завтра в это же время. Еще «связист» от вояк желал аудиенции, сейчас в баре, сказал, надо поговорить и будет ждать. Забегал …

— Иди зови связиста, — по-деловому распорядился Раш.

Скоро Андрей вернулся с посланником. На диване сидел Конь в форме бодигарда, с наплечной кобурой и с журналом в руках. Они поздоровались, Конь сказал:

— Можешь идти отдыхать. Пост принял.

— Ага, — Андрей не пошел отдыхать. Постучал в дверь, зашел, спросил у Раша, — там Конь, говорит, сменщик мой. Я могу идти?

— Да, он третий. Вам с Маком теперь полегче будет.

По прибытии в номер Андрей увидел убранную, вычищенную комнату. Пахло сильной ароматной химией, как в общественном туалете.

Он лег на застланную койку. Смотрел в потолок, в голову лезли скверные мысли и воспоминания. Последние дни, проведенные с Максимом, виделись особенно четко. Он корил себя за грубое, порой несправедливое обращение с сыном, что в прошлом уделял ему недостаточно внимания, что не смог уберечь и за все прочее тоже. Центрифуга самобичевания с каждым витком раскручивалась все сильнее.

Андрей встал, нервно заходил по комнате. Понимал, что надо отдохнуть, выспаться, но также знал, что ни хрена у него не выйдет. В итоге переоделся и направился в «тренажку». Лупил груша до седьмого пота, пока в глазах не потемнело. Уснул на матах. Его разбудил Кач, когда закрывал спортзал. Андрей сонный доковылял до комнаты и на этот раз уснул без «косяка». Не успел закрыть глаза, как его уже тряс Макивара. Бросил на одеяло старенькую «моторолу», сказал:

— Как телефон она, понятное дело, швах, но как часы и будильник сгодится. Мы там график с Конем накидали, посмотри свое время дежурства, если устраивает, поставь звоночек, а то я как-то подзаемухался за тобой бегать.

Стоило коллеги оставить Андрея одного, он тут же схватил телефон и принялся натыкивать заученные навечно комбинации. Ни Лена, ни Ксеня не ответили. Хотя Андрей знал, что именно так и будет, все же расстроился.

Жизнь как будто начала налаживаться. Андрей нашел лекарство от депрессии и хандры. Все свободное время проводил в «тренажке» и на ринге. Отчего с физиономии не сходили синяки и ссадины. За два месяца поднялся до высшего дивизиона. Дрался с остервенением, не жалел ни себя, ни противников.

— Ты в последнее время, словно с цепи сорвался, — как-то после очередного спарринга сказал ему Торс, глядя, как уносят бесчувственного и окровавленного Юрка, - тебя будто подменили, будто пообещали какой-то особенный приз. На фига парней калечишь?

Андрей ничего не сказал, катнул желваками и хотел уйти, но пузан остановил его за плечо:

— Ты как стал телохранителем, изменился, и не в лучшую сторону, в зверюгу какую-то превратился. Не забывай мы в одной команде…

Андрей дернул плечом, сбрасывая руку, пробурчал:

— Я сам за себя.

Да, именно так после смерти сына он стал себя ощущать. Поборол жалость и сострадание. Эта схватка не прошла для него бесследно. С добродетелями из него ушла душа. Он не хотел этого, так вышло. Из отца и мужа превратился в обычного «утюга», «спортсмена», «кулачника», в молотильную машину. Стал хладнокровным и жестоким. Приобретение нового апгрейда, отразилось на рейтинге. Стремительно взлетел с восьмой строчки на четвертую. Про вселенную он больше не вспоминал. Решил строить свою жизнь и карьеру в «Ладоге», по ее законам и понятиям.

С приобретением штатного оружия появились новые интересы. В тире тренировал стрелковые навыки. Посещал бы и чаще, но патроны стоили дорого. На БК тратил половину заработанных чеков. Дырявил мишени, и кое-что откладывал в запас.

На свой тридцать шестой день рождения Андрей решил прекратить «поститься». Не хотел отмечать в местных барах, где кругом знакомые рожи. В верхнем городе нашел уютный кабачок в подвале старого кирпичного дома с низкими сферическими потолками, закопченными керосинками, с контрфорсами, с пошарпанными стенами, с дубовыми бочками вместо столиков, с грибным пивом, с вяленой воблой. Рыбу, кстати, приноровились ловить в Кубани.

Играла тихая музыка в основном шлягеры восьмидесятых и девяностых. Песню мог заказать любой желающий, бросив жетон в прорезь музыкального автомата и нажав номер из списка, пришпиленного к стене.

После третьего полулитрового бокала Андрей достал из бумажника сложенный лист. Развернул… Снова зажгло, защемило. Еще песня играла такая жалостливая — «Журавли». Андрей встал, подошел к стойке, у бармена купил жетон. Ему очень захотелось услышать одну из любимых песен Максима — «Седая ночь».

Тем временем Марк Бернес продолжал тянуть душу:

… Настанет день и с журавлиной стаей

Я поплыву в такой же сизой мгле

Из-под небес по-птичьи окликая

Всех вас, кого оставил на земле.

С жетоном в руке Андрей подошел к музыкальному автомату. Рядом с устройством стоял полный бородатый мужчина в телогрейке, в широких штанах, заправленных в короткие полуботинки. Он положил на аппарат руку и, уткнувшись лицом в сгиб локтя, беззвучно рыдал. Это Андрей понял по содроганию спины.

Песня закончилась, Андрей собрался занять место бородатого. Тот зашевелился, скинул руку, но вместо того чтобы уйти, достал из кармана очередной жетон и принялся возить им у прорези. Ноги его подгибались, тело раскачивалось. Наконец, в приемнике звякнуло. Нетвердый палец ткнул в цифру. Снова зазвучали «Журавли»:

Мне кажется, порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей…

— Там не все куплеты, — вяленым языком проговорил Андрей. — Я сам узнал, когда с сыном стих к Девятому мая учили.

— Чего? — мужчина повернул широкое красное лицо с мокрыми глазами, из-за плеча скосился на Андрея.

— Сегодня предвечернею порою, я вижу, как в тумане журавли… что-то… летят определенным строем, как по полям они… людьми они брели. Следующий куплет не помню совсем. Люблю песни военных лет, — говорил Андрей теплый и мягкий, — у меня два деда на фронтах погибли.

Бородач снова уткнулся в локоть.

Андрей вернулся на место, слушать «Ласковый май» расхотелось. Заказал еще один «грибасик». Склонился над бочкой, достал измятый лист. Он смотрел в родные глаза, и они плавили в груди льдину. Пиво этому даже очень способствовало. Уже был готов прослезиться, как чья-то фигура заслонила керосинку и на Андрея легла тень. Он накрыл портрет рукой, поднял на человека глаза. Это был бородач: