Снеговик

— Тебя все потеряли! Почему телефон вне зоны?

— Потому что я вне зоны, и в ближайшее время не войду в неё!

— Ты с ней?! — дура, кукла деревянная! Нет, ледяная!

— С ней!.. Выпил из неё только половину, как дойду до дна, буду в доступе… если смогу! — сначала теряется, вижу на кукольном личике усиленную работу мозга, осеняет,

— Пьян?

— Трезв… к сожалению.

— Продуктов привезти? Могу сготовить! — цепляется.

— Нафига? — не хочу есть, Инессу видеть на своей кухне тоже не горю желаньем, — закажу готовое в ресторане.

— Что коллективу передать? — последняя надежда.

— Привет…

— Когда появишься?

— С первыми лучами солнца, — как она мне надоела, устал за стену держаться, пора завязывать беседу.

— На ближайшую неделю снегопады и пасмурно, — понимает буквально.

— Значит, не появлюсь! Всё, пока! — отключаюсь, не дослушав, и ползу на диван…

Глава 40

К ночи чувствую, легчает. Созреваю до того, чтобы сходить в душ. Надо приводить себя в порядок…

Погорячился с душем, хорошо, что ванну принять не надумал, утонул бы. А так ничего, очухался. Только бровь рассёк об полочку, когда падал…

Завтра позвоню Гриневичу. Не часто загружаю работой своего доктора, вообще, не гружу, так что пусть немного потрудится…

* * *

— На первый взгляд, Аркаш, с тобой всё в порядке: склеры чистые, язык без налётов, горло розовое. Дыхание без хрипов, тоны сердца в норме. Давление низковато, но относительно, будешь двигаться — возрастёт. Приезжай в клинику, анализы сдай, обследование по полной программе, тогда предметно будем говорить, а пока ничего не нахожу, — разводит руками.

— И то, радует.

— Выглядишь хреново кстати.

— Ничего комплимент, — сам видел.

— Аркаш, может, ты перепил в праздники? Так это не смертельно, таких болезных во второй половине января пруд пруди! — смеётся, — чай, не на дядю работаешь, не уволят, отлежись, отоспись и выйдешь через неделю огурчиком. Хочешь, витаминчики прокапаем, у меня весь арсенал при себе.

— Я не пил, — отвергаю удобную версию.

— А ел когда в последний раз?

— Не помню… не хочу.

— Так дело не пойдёт! Иди, ложись, будем оживляться! — послушно бреду на диван.

Грин колдует над прозрачным флаконом, поочерёдно вгоняя туда шприцем цветное содержимое нескольких ампул, потом собирает стойку и, повесив в неё весь этот компот вверх ногами, вставляет толстую иглу, от которой тянется извилистой прозрачной змеёй система.

— Хорошие вены, старик, удобные, все наружу, — хвалит Гриневич, воткнув в меня иглу, — видно, что со спортом дружишь.

— Зал, тренажёры, — бросаю скупо, а сам гляжу на мерный бег капель в прозрачной камере фильтра: кап, кап, кап… и отъезжаю…

* * *

— Сергеич!.. Эээй, Аркаш, просыпайся, — тормошит доктор, — закончили. Ну, ты и спать! Я бровь обрабатывал, ты и не чухнул!

Хватаюсь за бровь, там лента пластыря, а на сгибе руки тугой бинт вместо иглы,

— Сколько времени прошло? — ничего не почувствовал.

— Полтора часа, — глядит на часы док, — что-то не нравишься ты мне, дружище. Давай-ка не тяни с этим делом, приезжай в клинику.

— Постараюсь.

— За руль не садись, не геройствуй, бери такси и в любое время, только предупреди!

— Ага, — провожаю его и опять падаю в сон…

* * *

— Молодец, Аркадий, что приехал! — встречает Гриневич, — с этим делом затягивать не стоит, мало ли что…

— Давай эскулап, ищи! — смеюсь вроде бы как легко, словно не волнуюсь ни капли.

Волнуюсь… Ещё как! Что это? Вирус? Рак? Ещё, какая зараза пострашней привязалась? Док был у меня неделю назад, я тогда еле на ногах стоял, сейчас уже гораздо лучше. Стал есть. Аппетита нет по-прежнему, но ем, просто заставляю себя, пихаю насильно. По нормальному не получается, но что-то проталкивать удаётся.

— Я тут набросал планчик. Сейчас кровушки у тебя попьём, — шутит док, — надеюсь, ты натощак?

— Ага, — мог и не спрашивать.

— Вот и славно, пойдём-ка в лабораторию, а потом в буфет, а то уж оголодал, наверное, с утра?

— Можешь не торопиться, не оголодал.

— Сказал, пойдём в буфет, значит, пойдём, — настаивает Грин, — а потом прокрутят тут у нас тебя во всех ракурсах. Пара-тройка дней, соберу всю картину, и решим, куда тебя отправить дальше…

— Что значит, отправить? — он меня пугает, — есть предположения?

— В том-то и дело, что нет, Аркаш…

* * *

Пройдя за день все круги ада современной исследовательской медицины, под вечер отправляюсь в офис. Там уже почти никого не осталось, очень хорошо. Не хочу пугать видом. Сам себя не очень узнаю: одежда повисла, цвет лица зеленоватый, подглазины. Был бы бабой, замалевал и нарумянился, а тут и не спрячешься…

Ошибся, все на местах — трудоголики! У них, видите ли, аврал! Даже совестно стало, люди пашут, света белого не видят, а я гуляю. Но по сочувственным и испуганным лицам, понимаю, что никто на меня не в обиде, наоборот, волнуются.

— Аркадий Сергеевич, может кофейку?

— Здравствуйте, Аркадий Сергеевич!

— Добрый вечер!

— Как здоровье, Аркадий Сергеевич? — вот это уже в лоб!

— Не дождётесь! — отшучиваюсь, скорей бы до кабинета добраться!

А там Инесса на подступах,

— Что с тобой, Аркаш?

— Ничего, работать пришёл! — рявкаю, — Видишь, рвёт на работу?

— Прости! — чуть ли не в слезах. Остываю,

— Ты прости, Ин, сорвался… Простишь? — чего злюсь? Все беспокоятся, а я, как сволочь!

— Чаю согреть? — простила.

— Давай, — хоть в чём-то надо дать положительный ответ, пусть успокоится, и я успокоюсь…

Следующие два дня исправно езжу на работу, все бразды опять в моих руках, подчинённые пообвыклись, больше не шарахаются, словно я привидение. За спиной чувствую, шушукаются, но в глаза — всё пучком, вида не подают, ни-ни…

* * *

Гриневич не порадовал, но и не опечалил,

— Ты у нас мужичок с секретом, Аркадий, — разводит руками над пасьянсом выписок исследований и бланков с анализами, — можно в космос посылать! Идеально!