Снежная девочка
Шрифт:
– Марк… это все, что у нас есть, понимаете? Этот мальчик единственный видел женщину, которая похитила Киру Темплтон. Я не могу позвонить родителям и сказать им, что фоторобот недостоверен. Я не могу. Это действительно выше моих сил.
– Другого выхода нет, агент. Я никогда раньше не сталкивался с делом, где детали настолько противоречат друг другу. Сколько раз он менял подбородок? А структуру прядей? Блондинка с вьющимися волосами. Вот все описание. Больше мы ничего не знаем. Остальное – догадки. Никаких особых примет, никаких необычных черт лица. Когда я нарисовал острый подбородок, он сказал, что все верно. Потом я округлил его, и он сказал, что все верно. Затем я снова сделал его острым, и он ответил, что это идеально. Он даже не помнит форму солнцезащитных очков. Это чушь, агент. Это недостоверный портрет, говорю вам это прямо сейчас. Я не знаю, что вы скажете семье, но это никуда не годится.
– Черт… – единственное, что мог ответить Миллер. Он посмотрел на часы – они провели в комнате уже шесть часов, никуда не продвинувшись. Обычно эта процедура занимала от силы час-полтора, а значит, что-то было не так. Агент подошел к двери комнаты и помахал родителям,
– Мы уезжаем, агент. Это бессмысленно. Зак устал и больше ничего не помнит. Мы действительно хотим помочь, бог свидетель, мы знаем, что такое гражданская ответственность, но… – Поколебавшись, он продолжил: – Но это не наша дочь. Мы должны заботиться о своих собственных детях, агент. Мир – ужасное место, и мы должны защищать друг друга. Мой сын больше не может. Если он захочет повторить завтра или в другой раз, мы попробуем, но на сегодня с Зака хватит.
Миллер со вздохом вынужден был признать, что по-прежнему блуждает в потемках, но теперь он в довесок получил дополнительное видеосвидетельство, что не смог найти маленькую девочку, и ровесника Киры, плачущего в одной из комнат офиса ФБР.
– Я понимаю, мистер Роджерс. Уже поздно. Я очень ценю усилия Зака и его желание помочь. Я позвоню вам, если еще что-нибудь понадобится. Не волнуйтесь.
Он проводил их до дверей здания и попрощался с мальчиком, погладив его по волосам. Миллер попросил, чтобы кто-нибудь из агентов отвез семью домой, но никто не согласился, и ему пришлось еще раз извиниться. Затем он направился к своему рабочему столу на третьем этаже, думая о том, как все усложнилось. Мужчина включил экран компьютера и несколько секунд молча сидел, закрыв лицо руками.
– Тебе звонила та пронырливая журналистка из «Пресс», – сообщил коллега, усатый мужчина на несколько лет моложе Миллера, но выглядевший почти на десять лет старше. Агент Спенсер был заметной фигурой в отделе ФБР по розыску пропавших без вести, но не из-за особых талантов или способности распутывать сложные дела, а потому, что ему посчастливилось заниматься чередой дел со счастливым концом. Он получил прозвище Талисман, потому что всякий раз, когда ему поручали поиски пропавшей девочки-подростка, она обнаруживалась через несколько дней в доме своего парня, или, когда речь шла о ребенке, оказывалось, что один из родителей нарушил совместную опеку. Он был своеобразным магнитом для дел, где разыскиваемый волшебным образом появлялся в другом штате, потому что сбежал с новым партнером или второй семьей в другой конец страны. Миллеру же, хоть он и был компетентным и решительным агентом, который всегда работал сверхурочно, досталось подряд несколько дел, которые зашли в тупик.
– Она позвонила сюда, напрямую?
– Да. Я взял трубку и сказал, ты перезвонишь. Что ты занят фотороботом.
– Она единственная в своем роде.
– Горячая штучка?
– Я не об этом, идиот. Я имею в виду, она единственная, кто до сих пор не прекратил поиски девочки. Возможно, нам от нее будет толк.
– Нам? Ты бредишь, Бен. Не впутывай меня в историю с этой девочкой. У меня безупречный послужной список. Я не хочу его запятнать. Если буду продолжать в том же духе, возможно, однажды стану твоим начальником.
Миллер фыркнул, потому что знал: это всего лишь слепая удача. Агент Спенсер не нашел бы в темноте собственные яйца, но Миллер держал свои мысли при себе, зная, что начальство смотрит только на коэффициент раскрываемости, а у Спенсера он был стопроцентным, так что не исключено, что однажды ему действительно придется отвечать перед ним.
Телефон на столе зазвонил снова, и Миллер попросил Спенсера молчать.
– А вот и она. Жду от тебя потом подробностей. Она красотка, даже по голосу слышно.
Миллер поднял трубку, надеясь, что Мирен этого не слышала.
– Агент Миллер, у вас есть новости? – ровным голосом спросила девушка. За годы работы в «Пресс» и плотного сотрудничества с полицией, адвокатами и компаниями, деятельность которых она расследовала, Мирен Триггс научилась понимать, когда можно надавить, а когда стоит быть более обходительной. В деле Киры было понемногу и того и другого. Журналистка явно хотела найти девочку и не мешать расследованию, но она также знала, что ее положение в «Пресс» позволяет ей вмешаться, прежде чем опубликовать смелую статью. Ранее она согласилась повременить с разглашением содержимого видеозаписи, но после разговора с родителями тем утром выяснилось, что соседский ребенок видел того, кто принес кассету. Это меняло темп расследования. Фоторобот распространился бы среди СМИ, как лесной пожар, и, возможно, его публикация помогла бы найти тех, кто удерживал Киру.
– Мисс Триггс, вспомните наш уговор. Вы обещали мне ничего не публиковать в течение четырех дней.
– Агент, если у вас есть портрет, не лучше ли распространить его в прессе?
– Да, но проблема в том, что у нас его нет.
– Что значит у вас его нет? – удивленно переспросила Мирен.
– Ровно то, что я сказал. Мальчик не… он плохо ее помнит.
Агент Спенсер сделал нецензурный и плохо переводимый жест бедрами и одними губами произнес какую-то пошлость. Миллер нахмурился и покачал головой.
– И что вы намерены делать? Что еще вы будете делать в ближайшие три дня?
– На этом все, мисс Триггс. Больше нет никакой информации. На пленке нет отпечатков, никто ничего не видел, кроме мальчика, который не помнит лица женщины. Команда ищет информацию об обоях с таким рисунком, но качество настолько плохое, что это могут быть любые цветочные обои. Они также выясняют тип деревянного дома, возможно, это что-то редкое и необычное, что поможет нам выяснить, где он был продан, и в конечном итоге найти Киру, но это задача для гораздо большей команды, чем у нас есть на данный момент. Из-за того бедолаги мое начальство очень настороженно относится к этому делу, а с учетом того, что мне помогают только трое, а у меня есть только неделя,
дело снова зайдет в тупик.– Они правда не собираются выделять на это больше ресурсов? – недоверчиво уточнила Мирен. Даже по телефону в ее голосе слышалась сталь.
– Мисс Триггс, дело сложнее, чем кажется. Вы знаете, сколько детей ежегодно пропадает в одном только штате Нью-Йорк? Прямо сейчас у нас есть более сотни открытых дел о пропавших детях, о которых мы вообще ничего не знаем. И это только те дела, которые расследуют уже более года.
– Сто дел?
– Ужасно, правда? И в среднем двадцать заявлений о пропаже поступают ежедневно поверх этого. У большинства из них счастливый исход, но к этим ста каждый год понемногу добавляются еще и еще. Существует подразделение, которое занимается исключительно тем, что пытается спрогнозировать, как изменится внешность этих детей с годами, чтобы их могли узнать, если кто-то встретит их на улице сегодня. Дело Киры – капля в море, мисс Триггс, и, поверьте мне, я делаю все, что могу. У меня нет лишних глаз. Я связан по рукам и ногам.
– Вам нужны глаза, чтобы просмотреть эту запись? Вы это хотите сказать? – В голове Мирен начала формироваться идея.
– Я просто говорю, что у нас много расследований и мало ресурсов. Мы работаем как можем с тем ограниченным штатом, который у нас есть.
– Агент. Если вам нужны глаза, то завтра у вас будет два миллиона глаз, которые отсмотрят это чертово видео.
Глава 30
Пять лет назад маленькая Кира Темплтон, которой было всего три года – помните ее? – пропала посреди бела дня в центре Нью-Йорка во время парада «Мэйсис». Родители описывают Киру как счастливую, улыбчивую девочку, которая обожала пса Плуто и мечтала стать коллекционером ракушек с пляжей Лонг-Айленда, когда вырастет. С момента ее исчезновения наши жизни тесно переплелись; в конце концов, я работаю журналистом «Манхэттен пресс» именно потому, что мне повезло оказаться в нужное время в нужном месте – и с нужным взглядом на жизнь. Объясню почему.
Однажды меня изнасиловали.
Да. Вы все правильно прочитали.
Трудно написать это слово без дрожи и ощущения, будто клавиши ускользают из-под кончиков пальцев. Меня не просто изнасиловали – виновного так и не арестовали. Однажды ночью в октябре 1997 года, когда я не сумела различить за улыбкой тигриную пасть, он, будто призрак, схватил меня за руку и повел в глубины самой темной пещеры моей жизни. Из этой пещеры трудно выбраться. Какое-то время у меня не получалось. Никто не говорит, как это сделать, никто этому не учит. Ты даже не знаешь, как вести себя после такого. Ты смотришь в зеркало и ищешь, что с тобой не так. Почему ты больше не плачешь – или почему не можешь перестать. Ты размышляешь о мести, хочешь купить пистолет, словно это сможет защитить твою душу от уже нанесенной раны. Как будто, оказавшись в такой же ситуации, ты сможешь нажать на курок и положить травме конец.
Впервые узнав о Кире, я представила, как она пожимает руку такому же улыбчивому и сладкоречивому тигру, который обещает ей, что они хорошо проведут время. Затем я представила, как она соглашается поиграть в стрижку и переодевание, совсем как я согласилась пойти в тот парк посреди ночи, как будто это что-то веселое, что я оценила только в хмельном угаре, как будто это я была трехлетним ребенком, который не знает, что за улыбками прячутся клыки. Стрижка и новая одежда сделали ее невидимкой в городе с населением восемь миллионов человек, и даже сегодня никто не знает, где сейчас Кира Темплтон, так же как я не знаю, где сейчас Мирен Триггс шестилетней давности: она исчезла в тот самый миг, когда тень утащила меня к себе во тьму.
Сегодня я впервые предаю гласности свое изнасилование: оно невольно связало меня с Кирой Темплтон, потому что с тех пор, как я узнала ее историю, я видела в ней ту девочку, которой я была когда-то, девочку, которую никто не смог отыскать в глубине пещеры. И потому что Кира, как это случилось со мной, нуждается в ваших руках, чтобы вывести ее из тьмы.
Последние пять лет я искала ее, пытаясь заодно найти себя, и на прошлой неделе, как бы тяжело это ни было, я снова увидела ее.
Да, вы все правильно прочитали.
Когда я говорю «увидела ее», это не значит, что она явилась мне во сне. Нет, я увидела ее живой и сидящей в комнате на видеокассете, которую через пять лет после похищения безжалостно отправили ее родителям. Эта кассета – словно мираж, это ужасный удар для родителей, которые уже потеряли все, что у них было, и все, что у них осталось, – это надежда, что однажды она воссоединится с ними.
На первом изображении, сопровождающем статью, вы можете увидеть фотографию максимально возможного качества того, как Кира Темплтон выглядит сегодня, в возрасте восьми лет, сделанную с этой видеокассеты, на случай если кто-нибудь узнает ее или видел ее когда-либо в последние несколько лет. На втором снимке вы увидите комнату, где Кира тихо играет, на случай если кто-то узнает какие-либо предметы или что-либо относящееся к делу, что может помочь найти ее. На следующих двух страницах вы увидите все узнаваемые предметы, которые находятся в комнате и которые есть в кадре в максимальном приближении. Там есть кровать, покрывало, шторы, дверь, платье, деревянный дом и плитка на полу.
Когда я закончила смотреть присланную родителям запись – всего лишь пятьдесят девять секунд на 120-минутной видеокассете, – на экране остался лишь вечный белый шум, похожий на снег, – те самые помехи, которые вы видите в телевизоре, когда сигнал исчезает. В нем я снова увидела Киру, но на этот раз в переносном смысле. Как будто девочка, которую я всегда искала, превратилась в снег – не тот, что тает между теплыми пальцами, а тот, что невозможно поймать – черно-белые точки, перескакивающие с одного места на другое. Кира Темплтон потерялась в этом снегу и нуждается в вашей помощи.
Если у вас есть информация о Кире Темплтон, пожалуйста, позвоните по телефону 1-800-698-1601, добавочный номер 2210.