Снежная девочка
Шрифт:
– … я перезвоню, Коллинз.
– Что происходит? Что они обнаружили? – с обеспокоенным видом спросил Аарон, едва Миллер приблизился к ним.
Тот закончил звонок и вскинул руку, призывая к терпению. Аарон положил ладонь на плечо Грейс, и этот жест был полон печали, как он ни старался это скрыть. Миллер подошел к соседу и попросил у него журнал. Мужчина с удивлением смотрел, как затем агент приблизился к детям и присел на корточки.
С того места, где стояли Аарон и Грейс, разговор не был слышен, но они увидели, как Миллер сунул руку в пиджак, вытащил купюру и протянул ее мальчишкам. Один из них вскочил на ноги, схватил банкноту, а затем журнал. Другой
Разговор затягивался. Мальчик повыше ростом пару раз кивнул, а второй просто стоял рядом. Несколько минут спустя Миллер вместе с темноволосым мальчиком направился в сторону дома Темплтонов, а хозяевам оставалось только теряться в догадках.
– Мистер и миссис Темплтон, позвольте представить вам вашего соседа…
– Зак. Я Зак Роджерс… живу через четыре дома отсюда. Мои родители – Джон и Мелинда Роджерс.
Мальчик сунул руки в карманы, явно чувствуя себя неуютно.
– Отлично, Зак. И о чем ты хочешь рассказать? Волноваться не о чем.
– Мне очень жаль, честно-пречестно, – сказал он, опустив голову.
Грейс опустилась на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне. Аарон нахмурился, и его лоб прочертила кривая линия, предвосхищая будущее.
– В чем дело, дружок? – мягко спросила Грейс. – Пожалуйста, не волнуйся. Что бы это ни было, все будет хорошо. Знаешь, у нас есть дочь, примерно твоего возраста… Вы бы с ней обязательно подружились. Надеюсь, вам однажды удастся поиграть вместе.
Зак, казалось, слегка успокоился и сглотнул, прежде чем продолжить.
– Простите за конверт… Я не хотел… Я не хотел, чтобы вы плакали, миссис Темплтон.
– Что? – озадаченно переспросила она.
Мальчик занервничал и уставился на землю. Миллер слегка похлопал его по спине, призывая продолжать.
– Не волнуйся, Зак. Ты не сделал ничего плохого. Расскажи им. Они поймут. Ты правильно поступил, – сказал он ободряющим тоном.
Вскинув голову, Зак несколько раз громко шмыгнул, пытаясь втянуть сопли.
– Одна… женщина дала мне десять баксов, чтобы я положил конверт в ваш ящик. Я не знал, что вы расстроитесь, а то бы не стал так делать.
– Женщина?! – удивленно воскликнул Аарон.
– Кто она? Как она выглядела? – спросила Грейс.
– Не знаю… я ее раньше не видел… У нее светлые кудрявые волосы… но она обычная. Я подумал, это почтальон. Она дала мне конверт и десять долларов и сказала положить его в ящик. Я не знал, что это плохо… Простите. Она плакала, и я хотел ей помочь. Я сказал, что денег мне не надо, но она настаивала. Честное слово, я отказался от денег, но она сказала, я их заслужил.
– Дружище… ты действительно не сделал ничего плохого, – повторил агент Миллер. – Наоборот. Это нам очень поможет.
– Как? – спросил мальчик.
– Банкнота все еще у тебя? Мы можем взять с нее образец ДНК.
– Эээ… да. У меня дома, в копилке, – с тревогой ответил Зак.
– И ты помнишь, как выглядела эта женщина?
– Я же вам сказал. Блондинка с вьющимися волосами.
– Да. Но… знаешь, что такое фоторобот? – улыбнулся Миллер, а Грейс, выпрямившись, поднесла руку к губам.
Мальчишка кивнул, и Миллер звучно выдохнул:
– Она у нас на крючке!
Глава 25
Шаткость карточного домика осознаешь только тогда, когда кто-то вытаскивает одну из карт.
Лицо гинеколога было непривычно серьезным, брови нахмурены, чего не было ни на одной из предыдущих консультаций. Грейс вздохнула, прежде чем набраться смелости и заговорить. Аарон крепко сжимал руку жены, а она раздраженно морщилась от постоянного давления аппарата УЗИ, пока врач настойчиво пыталась найти удобное положение.
– Что случилось? С Майклом все хорошо? – спросила женщина, вздрогнув от очередного прикосновения гинеколога.
Доктор Эллис вела еще первую беременность Грейс. Она была милой и доброй, и с первого же приема создавалось впечатление, что она обращается и к матери, и к ребенку, шутит с обоими, как будто крошечный эмбрион, растущий в утробе, мог ее слышать. Аарон был напряжен. С тех пор как Грейс сказала, что не чувствует Майкла, он был настороже: обычно жена все время чувствовала слабое бульканье в животе – словно трескаются зерна попкорна – из-за крошечных толчков плода длиной всего несколько сантиметров.
– Возможно, Майкл ведет себя смирно из-за беспокойства о Кире. Он наверняка думает о своей сестре и поэтому не так активен, как обычно, – успокоил Грейс муж, услышав об этом впервые.
Но одна за другой проходили минуты, казавшиеся вечностью, а доктор Эллис по-прежнему не улыбалась и не отпускала шутки, как вырос негодник Майкл, какое положение он занял в утробе матери, застенчив он или общителен, и родители поняли, что что-то не так.
После нескольких минут молчания доктор выключила аппарат УЗИ и посмотрела на родителей, осознавая, что ее слова станут для них последней каплей.
– Мне трудно говорить об этом… но… вы должны знать, плод не развивается. У него нет пульса, и он перестал расти около трех или четырех дней тому назад, судя по размеру бедренной кости и окружности черепа.
Грейс отпустила руку Аарона и поднесла ладони к лицу.
– Нет… нет… пожалуйста, Эллис, нет… это какая-то ошибка. Майкл в порядке. Я знаю, что он в порядке.
– Грейс, послушайте меня, – ответила доктор серьезным тоном. – Я знаю, сейчас это трудно принять, но такое случается. Вы не бесплодны, у вас еще могут быть дети. Такое происходит гораздо чаще, чем все думают, это не катастрофа.
– Но… две недели назад все было в порядке. Этого не может быть. Что случилось? – вскричал Аарон в поисках ответа.
– Я не могу сказать. Причин бывает множество. Я знаю, у вас сейчас трудный период. Лучше не думать об этом и сосредоточиться на главном. Это ничего не значит.
Аарон заметил, что доктор избегала называть Майкла по имени.
Грейс не слышала ни слова из их разговора, ее мысли вернулись к тому моменту, когда однажды вечером они на всякий случай сделали тест на беременность, считая, что задержка случайна. Но после того, как на тесте появились две линии, однозначно означавшие положительный результат, неуверенность тут же сменилась счастьем: теперь их станет четверо. Эйфория от того, что у Киры будет братик или сестричка, затем сменилась страхом, что они не смогут справиться, следом – сомнениями в способности финансово позволить себе еще одного ребенка, и наконец, после того как Грейс обнаружила младенческие боди и ползунки Киры, – чувством любви и единения, какого они никогда не испытывали раньше. Грейс вспомнилось, как они зашли к Кире, спавшей в своей белой кроватке, поцеловали ее, обняли и прошептали на ушко, что она никогда не будет одна.