Снимаем порно
Шрифт:
— Спасибо тебе, Б., — сказал Ники нежным от благодарности голосом.
— Это великолепная мизансцена, Ники, — заверил его Борис, кладя руку ему на плечо, когда они собирались уходить. Затем он внезапно остановился и повернулся назад.
— Минутку, тут что-то не так… — Мгновение он задумчиво смотрел на кровать. — Эти простыни не пойдут. Мы будем снимать темный член на фоне черных простыней — мы потеряем всю четкость.
— Ого, ты прав, — сказал Тони.
— Милостивый боже, — произнес Ники, — кто бы об этом подумал?
— Слишком черно, — размышлял вслух Борис, — правда, мне понравился их зловещий вид. Черный сатин.
— Зато на черное кончать здорово, —
Тони пожал плечами.
— Почему не пойти древним путем? Белые сатиновые простыни, чудесное белое распятие над кроватью. В каком-то отношении тоже зловеще, тот же эффект.
Ники был потрясен.
— Тот же? Что ты имеешь в виду?!
Сид тоже был обеспокоен.
— О, черт побери, только не распятие!
— Ну, я не знаю, как насчет распятия, — сказал Борис, — но белое не подойдет. Слишком мертвенный цвет. И на белом всегда теряется выигрышность блондинки. Как насчет розового сатина? У нас будет хорошая четкость в обоих случаях на розовом фоне, и, — он указал на балдахин, — это будет сочетаться с тем зеркалом. — Борис посмотрел на Тони и улыбнулся. — Может быть, даже впишется в понятие о «La vie en rose» [14] , верно, Тони?
14
Жизнь и рода (франц.).
Тони рассмеялся.
— Прекрасно. Это придаст сцене немного аромата, нечто, во что критики смогут запустить свои зубки.
Сид с жадностью сделал пометку в своем блокноте.
— Теперь вы, ребята, говорите дело! — с ликованием сказал он, затем умоляюще добавил: — но, ради Бога, только не распятие!
6
Солнечное июньское утро, с величавостью сосен и покрытых шапками снега вершин вокруг них. Борис и Сид сидели в чудовищном «Мерке», припаркованном у взлетной полосы, в ожидании прибытия парижского самолета с Арабеллой на борту. Борис ссутулился в углу огромного сидения, внимательно рассматривая старое немецкое расписание бегов, которое он нашел в комнате отеля, в то время, как Сид, задерганный своей хронической нервозностью в предвкушении великого, или почти великого, события, наклонился вперед. Лоб его вспотел от постоянного ерзания, он то расслаблял, то опять затягивал красный шелковый шарф и нервно прикуривал очередную сигарету.
— Ты серьезно думаешь, что она решится?
Борис свернул листок, выглянул из окна, затем опять развернул листок и потряс головой.
— Это просто наваждение, — пробормотал он, — ты считаешь, что знаешь что-то довольно неплохо, как, например, немецкий, — он показал на листок, — потом вдруг натыкаешься на него в каком-то неожиданном смысле, с которым прежде не встречался, и понимаешь, что ни на что не способен. Я не могу понять здесь ни одного проклятого слова. — Он опять сложил листок, бросил его на пол и задумчиво посмотрел в окно. — Полагаю, это неизбежно, когда забираешься в какие-то узкоспециальные области.
— Да, да, — сказал Сид, опять дергая свой шарф. — Послушай, ты и правда думаешь, что она сделает это — я имею в виду Арабеллу?
Борис с любопытством изучал его.
— Почему бы и нет? Она ведь настоящая актриса.
— Да, я знаю, я знаю, — сказал Сид, ерзая на сиденьи, вытирая лоб рукой, — это я и имел в виду.
Борис мгновение продолжал смотреть на него, затем улыбнулся.
— Искусство, мой мальчик, — легко сказал он и опять выглянул
из окна, — она сделает все во имя искусства — своей самой идеальной возлюбленной.Сид почувствовал огромное облегчение от тона Бориса и начал приводить себя в порядок.
— Да, верно. Но послушай, какая она? Я никогда с ней не встречался, ты знаешь.
Борис пожал плечами.
— Она безупречная леди.
— Да? — Кое-как сдерживаемая похотливость Сида поперла наружу в виде кривой полуулыбки и блудливого взгляда. — Полагаю, вы, то есть ты и она, м-м, достаточно близки, а?
Борис продолжал смотреть в окно.
— Ближе некуда.
Сид кивнул со знанием дела.
— Да, ну, я это, конечно, знал, — Сид продолжал эту тему со странной деликатностью и сдержанностью, — но ты, должно быть, … должно быть, м-м, занимался этим с ней изредка.
Борис посмотрел на него, покачал головой и вздохнул.
— Она голубая, Сид, и ты знаешь это.
— Она голубая, она голубая, — раздраженно взорвался Сид. — У нее ведь есть… не так ли?! Я имею в виду там, внизу, между ног, ведь там есть… верно?!
Борис остался невозмутим.
— Сидней… она не пускает туда мужчин.
— Итак, она не пускает туда мужчин. Если вы так близки, то она просто должна позволять тебе… черт ее знает, возможно, ей бы это даже понравилось.
— Кто захочет спать… с лесбиянкой? — спросил Борис и откинулся на спинку, закрывая глаза.
На минуту воцарилось молчание, затем Сид выпалил:
— Я! Я мечтаю! С красивой лесбиянкой! Ты можешь вообразить, как красивая лесбиянка кончает? Это, должно быть, фантастично! Но больше всего на свете я хотел бы трахнуть ее! Арабеллу! Ты когда-нибудь смотрел на ее задницу? Эту грудь? Ее потрясающие ноги? Это лицо? Ты не сможешь уверить меня, что она не нуждается в том, чтобы ее трахнули! Клянусь Богом, Б., и это не ерунда, у меня были фантазии, эротические сны, я рукоблудствовал миллион раз, все из-за этой девки последние двадцать лет! Еще с «Синей птицы счастья», с ее первой картины в семнадцать лет! — Он замолчал, покачал головой и печально продолжил. — Даже после того… после того, как я узнал, что она лесбиянка, я продолжал хотеть ее, может быть, даже больше, чем прежде. Я все думал: «Если бы я только смог войти в нее, это бы все изменило»! — Он всплеснул руками с беспомощным отчаянием. — Ну, вот, теперь ты знаешь, Господи, должно быть, у меня и правда что-то не в порядке с головой, а?
Борис тихо рассмеялся, потянулся и похлопал его по руке.
— Нет, нет, Сид, ты просто хороший, полноценный… американский малый. Хочешь трахнуть каждую лесбиянку и спасти ее. Очень похвально, я бы сказал — своего рода Армия Спасения в одном лице.
Сид не удержался и захихикал над этим образом, потом они оба посмотрели вверх, откуда послышался звук приближающегося реактивного самолета.
— Ну вот и ле… я имею в виду, легка на помине, — сказал Б., а Сид поспешно начал расправлять свой шарф.
— Послушай, Б., — взмолился он, — обещай мне, что не скажешь ей ничего об этом… я имею в виду, о мастурбации и всем таком. О'кей?
— О'кей, — сказал Борис, открывая дверь.
— Я все еще сохранил надежду, ты знаешь, — сказал Сид, лишь наполовину в шутку.
— Я знаю, — сказал Борис и рассмеялся. — Желаю удачи.
7
Для Арабеллы, как вскоре выяснилось, Лихтенштейн был местом воспоминаний молодости — сюда много лет тому назад она часто приезжала летом навестить свою кузину, Дениз, во время каникул в Парижском лицее. И здесь же она впервые пережила любовную историю.