Сноха
Шрифт:
– Конечно, Вадечка, – соглашается жена, но, стоит мне выйти, сразу дает совет нашей невестке: – Не вздумай спорить с Вадимом Петровичем, Оля. И никогда не показывай ему своей заинтересованности. Так хоть есть вероятность, что получится по-твоему. А если он узнает о твоих мечтах и надеждах, обязательно обломает.
– Почему? – обалдело спрашивает Ольга.
– Такой человек, – вздыхает Галка.
Я слетаю по лестнице и от ярости готов стукнуть кулаком по стене. Со всей дури разбить штукатурку вдребезги. Но нельзя… Руки, твою мать. С ссадинами и порезами нельзя оперировать. Да и травмировать свои золотые пальцы из-за двух идиоток явно не хочется. Я вхожу в кабинет, рядом с которым топчется Гена, и, усевшись за стол, пытаюсь выровнять дыхание.
– Что
– Железную дорогу, – хмыкает Генка и серьезно заявляет: – Этот хмырь из Шевелевских никого не встречал. Пошел следом за вами. А потом позвонил самому Леве. Один из Пироговских пацанов слышал, как он в трубку сказал: «Лев Сергеевич, я даже не смог подойти!». И, кажется, срисовал номера нашего Гелика.
– Значит, Лева-Шевелева позвонит на днях, – киваю я, совершенно не подозревая, в какой переплет угодил. – Оля, девочка, во что же ты вляпалась? – подавляю я утробный вздох. Мое воображение тут же рисует худую фигуристую девицу в объятиях Шевелева. «Сноха, твою мать, – рычу я про себя. – Есть ли мужики, кому ты отказала?!»
Глава 2
Ночью в чужом доме я даже не пытаюсь заснуть. Все ворочаюсь с боку на бок, еще раз прокручивая сцену в аэропорту. Честно говоря, я могла бы и увернуться от неискренних объятий свекра. Вызвать такси и поехать сразу домой. Но среди встречающих мелькнул один неприятный тип, явно явившийся по мою душу. А так как в совпадения я не верю, то решила не рисковать.
«Ничего, – думаю, проваливаясь в зыбкую дрему. – Завтра утром уеду к маме. Спасибо свекру, что встретил, но пора и честь знать. Наверняка они с Галиной захотят видеться с Робертом. Я не стану возражать, прекрасно понимая, что мой ребенок интересен только бывшей свекрови. Да и то первое время. Самому Косогорову даже собственный сын был до лампочки. Но он наверняка выдвинет какие-то требования и условия, – сквозь навалившийся сон отмахиваюсь я от глупых переживаний. – Война план покажет. Зачем заранее себя накручивать?»
– А почему Роберт такой бледный? – придирчиво спрашивает Вадим Петрович за завтраком. Настороженно косится на моего сына, затем снова смотрит на меня сурово. Если честно, я ненавижу этого человека. Терпеть не могу его самодовольную морду, взгляд победителя и замашки плейбоя. Такие, как мой бывший свекор, идут по жизни играючи, и плевать, если под ногами попадаются чьи-то головы. Мнение Вадима Петровича всегда правильное и обсуждению не подлежит. Если дал барин команду «исполнять!», то холопам спрашивать не велено. Я исподтишка пялюсь на Косогорова. Смотрю на длинные красивые пальцы, как у музыканта. Крупные сильные руки завораживают, притягивают внимание. Перевожу взгляд на широкие плечи, поднимаясь чуть выше. Худое лицо. Слегка впалые щеки, покрытые трехдневной щетиной и негодующие серые глаза, воззрившиеся на меня с немым укором.
– Ольга, – приводит меня в чувство свекор. – Я задал тебе вопрос.
– Думаю… – пожимаю я плечами. – Все в порядке… наверное.
– Ты очень легкомысленно подходишь к здоровью сына, – глухо бросает он. – Так… завтракайте побыстрее. Поедем вместе в клинику. Сразу пройдете комплексную диагностику. Ты тоже…
– Я ничем не болею, – пожимаю я плечами, но понимаю, что отвертеться не получится. Если Косогорову пришло в голову погнать меня на обследование, то противиться нет смысла. Вадим Петрович все равно заставит. Козел…
– Вот вместе и убедимся в этом, – отрывисто замечает он, не давая мне шанса отказаться. – Я – занятой человек, Оля, – сообщает всем известный факт. Даже за границей меня спрашивали, не прихожусь ли я родственницей этому типу. Знаменитость, блин.
– Хорошо, – киваю я. – Пока есть время, можно и сдать, – соглашаюсь нехотя. – Надеюсь, это не долго. Мне нужно к маме, – добавляю непринужденно. – Она меня вчера ждала, но вы так технично доставили нас к себе.
– Ну, ты же им позвонила? – весело отмахивается Галина, сидящая рядом с бывшим мужем,
и довольно накладывает на тарелку сыр и салат с рукколой. Родители Кирилла совершенно разные люди. Высокий, подтянутый Косогоров не идет ни в какое сравнение с маленькой пышкой Галиной. За наш короткий брак с Кириллом я убедилась в ее отзывчивости и мудрости. Просто идеальная мама. В меру добрая, в меру чуткая. Ни разу не позволившая себе даже словом обидеть меня. Она трудится в районной поликлинике неврологом. Пьет чай с плюшками и особо не вникает в проблемы пациентов. Бывший муж до сих пор обеспечивает все ее хотелки. Поэтому работу Галина Андреевна воспринимает как своеобразный клуб общения. Чего не скажешь о самом Косогорове. Этот тип идет по головам и трупам к заветной цели. Кто еще пять лет назад слышал о его клинике? Просто талантливый хирург в лучшей больнице города, который, наплевав на семью и близких, делал карьеру во все лопатки. Зарабатывал большие бабки и водил дружбу с сильными мира сего. По сути, у Кирилла и отца-то не было.– Оля, – мягко выдергивает меня из размышлений Галина.
– Да, конечно, – устало вздыхаю я. Моим свекрам не понять, как можно ждать дочку и внука, готовиться к их приезду, а вместо этого получить лишь утешительный звонок. Объяснять Косогоровым я ничего не намерена. Нужно умудриться вырваться из этой золотой клетки и умчать к себе. Зализать раны оскорбленного самолюбия, подумать, как быть дальше. А Вадим Петрович пусть до одури читает результаты наших анализов. – В моей семье проблемы. И мне пришлось специально приехать, – пытаюсь объяснить я, стараясь сохранить душевное равновесие. – Мы, конечно, благодарны вам за встречу и гостеприимство, но теперь нам нужно домой…
– Какого сорта проблемы? – резко бросает Косогоров и, очищая вареное яйцо, сначала смотрит на меня, потом кивает на Роберта, старательно доедающего кашу. – Ему яйцо можно? Нет аллергии?
– Да вроде нет, – бубню я, уже ощущая себя никудышной матерью. Наблюдаю, как Вадим Петрович протягивает очищенное яйцо Роберту.
– Будешь? – спрашивает, непринужденно улыбаясь. Малыш кивает и тут же загребает пятерней яичко из рук Косогорова.
– Наша порода, – довольно усмехается Вадим Петрович. – Сказано, мой внук.
Честно говоря, мне хочется надеть ему на голову тарелку с кашей или заткнуть рот румяным пирожком, испеченным поварихой к завтраку. Ну, или просто пнуть башкой в салат с рукколой и кедровыми орешками. Сделать хоть что-то, лишь бы стереть с лица бывшего свекра самодовольное выражение.
«Да ты моего ребенка только вчера вечером впервые увидел!» – хочется заорать мне. Но приходится сдерживаться. Я оглядываю столовую, больше похожую на операционную, поднимаю глаза к потолку и невольно засматриваюсь на хрустальную люстру, место которой явно в концертном зале, а не здесь. Хотя в уютной столовой Косогорова поместилась бы запросто мамина квартира.
– Ольга, – глухо рычит Вадим Петрович. – Ты не партизанка, а я не из гестапо. Будь добра отвечать сразу. Или такой простой вопрос ставит тебя в тупик?
– Повторите, пожалуйста, – с улыбкой переспрашиваю я. Изображать полную дуру я не собираюсь. Зная гада, сидящего напротив и жующего финики, я прекрасно понимаю, что он может объявить меня невменяемой. С его-то связями!
– Какие у тебя проблемы? – хмуро повторяет он и внимательно смотрит на меня, будто ищет подвоха в каждом моем движении.
– Бабушка упала на улице. Ее толкнули. Нога срослась неправильно. Она не может ходить. Нужно заново делать операцию. А мама одна не справляется. С работы ее уже не отпускают, грозят увольнением. А с бабулей сидеть надо. Хотя бы первое время после операции. Сиделок она не подпускает на пушечный выстрел.
– Что за перелом? Привези мне снимки, – велит он, реагируя на ходу. – Кто оперировал? И почему сразу не обратились ко мне? Галина? – выжидательно смотрит на бывшую жену.
– Я ничего не знала, Вадечка, – поспешно заявляет она, важно складывает губки бантиком и отмахивается пухлой ладошкой, словно изгоняя нечистую силу.