Сноходец

А ты всегда была наивной. И поэтому — опасной. В своем наиве неосознания ты крушила человеческие жизни, ломала их, выворачивала наизнанку. И не понимала, что несешь на этой волне разрушения столько боли, что мир не захочет ее выдерживать. Мир не захотел тебя, отверг. И тогда твой серый взгляд столкнулся с моим, кинжальным. Когда ты поняла, что проиграла? Мне. Тому, кто рожден с тобой. Но ведь поняла. И тогда в твоем взгляде появилось нечто, несвойственное тебе. Смирение.

Я отбирал твою жизнь по крупицам. Впиваясь, как вампир, не отпуская жертву. Твоя семья стала моей. И только Серега все еще вздрагивает иногда, наталкиваясь на мой взгляд. Они же одинаковые, мои и твои глаза. Я выдавливал тебя из их жизни медленно, но неотступно. Мне не хотелось, чтобы ты и их сломала. И я стал более безжалостным, чем ты. Но лишь по отношению к тебе. Моя воля оказалась сильней, мой взгляд — более обоюдоострым. Ты об него поранилась настолько, что постепенно истекла кровью. Тебя больше нет. Не совсем так. Где-то и для кого-то ты все еще есть. И может, все еще можешь смеяться. Тебя больше нет в жизни тех, кто дорог мне. Я тебя вычеркнул, стер. Они больше не вспоминают тебя. Я это понял в тот момент, когда Серега сказал свое сакраментальное: "Ты мой мужчина". Я не сразу осознал то, что он больше не видит во мне тебя. И ему больше не нужна ты. Самое большое достижение — вычеркнуть тебя из жизни человека, для которого ты была самой жизнью. Он разглядел за тленным телом то, кем я являюсь на самом деле. Видимо, ангелам дано такое знание. У меня не так много близких, чтобы я мог себе позволить расшвыриваться ими, оставляя на растерзание тебе. Поэтому я взял ответственность за них на себя. Немного комично выглядит в моем-то положении, но если смотреть в корень, а не внешне, то именно я — глава этой семьи. Ты поняла это и сбежала. Потому что если твой взгляд больно ранит, то мой способен убивать. И ты сбежала, как убегала всегда. От ответственности за тех, кого приручила. Я не такой. И очень рад, что не унаследовал от тебя эту черту характера, хотя ты меня щедро одарила многими другими. Знаешь, твой взгляд, в отличие от моего, никогда не становится стальным. А еще он не становится сиреневым. Потому что ты никогда никого не любила по-настоящему.

Смутно-радостное осознание того, что я не такой, как ты. Не скажу, что я лучше. Просто я другой. Возможно, я страшнее, чем ты. И опаснее. Бойся. Потому что если ты вдруг посмеешь вторгнуться в жизнь дорогих мне людей еще раз, то я уничтожу тебя. И на этот раз — физически.

Такое вот подведение итогов холодной войны.

Прощай, Ира.

Крылатый замахивается огненным мечом, сминая реальность, вытесняя из неё ту, что создала его.

— Нет, мальчик, так не пойдет. Ты можешь уничтожить тело. Но останусь я.

Тонкая мелодия флейты останавливает время, не позволяя двигаться тому, кто в этом времени, в этом сознании застрял.

— У меня тоже — серые. И она — не ты. Она — я. Так что… в клетку, птенчик!

Коротенький плащ взметнулся в вихре непрерывных нот. Обретая всё более явственные очертания, сноходец загоняет Крылатого за прутья небольшой тюрьмы. Сковывает, связывает звуками.

Спасая психику, тело сдалось. Оно рассыпалось под пальцами, выражаясь инсультом. Сирена скорой разорвала воздух. В полночь врачи констатировали остановку сердца. Яринку увозили на каталке из реанимации, когда санитарка заметила, как дернулась рука и слегка зашевелилась простынь над лицом. Дыхание. Возвращение в реанимацию последовало немедленно. Её спасали.

Глупые. Какие же вы глупые. Её уже не спасти. Она никогда не принадлежала к этому миру. Она ушла туда, где ей место. Изиды обязаны уйти. Вот только я не сдамся. Но как же это тяжело, имитировать жизнь в этом теле. Верните меня к ней домой. Там ангел. Там Защитник. Там я смогу выжить.

Три месяца реабилитации после приступа. Ударило так, что мало не показалось. Осложнения отразились на двигательном и речевом аппаратах организма. Месяц Яринка была прикована к постели и не могла говорить. К началу лета недуг начал постепенно отступать. Первой вернулась речь, затем медленно начали возвращаться двигательные функции. Период, когда Яринка ненавидела себя за собственную беспомощность. Больше всего в жизни она боялась стать калекой. В такие моменты сложно не впасть в отчаяние, не сдаться. Встать — и сделать первый шаг. К августу Яринка уже полностью самостоятельно передвигалась по квартире. Медленно, держась обеими руками за стену, но сама.

Первые значительные победы над болезнью совпали с переездом. Фирма набирала обороты, долги закрылись. Сергей и Яринка смогли себе позволить переехать в двухкомнатную квартиру в хорошем районе. У Маргариты теперь была собственная комната, и Яринка вздохнула с облегчением, что девочке не приходится постоянно смотреть на калеку-мать. Тем не менее, она боролась. Держась за стену, шла на кухню, мыла посуду, готовила еду. Потом отлеживалась в постели несколько часов, не в состоянии пошевелиться. Выла от боли, но все равно на следующий день заставляла себя подняться.

— Может, не стоит так напрягаться?

— Прости, ангел. Но я — не она. Я долго жил в ней. Но она ушла. Ты ведь действительно всё видишь. Не стоит обманывать себя.

— Кто ты? Да, вижу. Но кто ты?!

— Сноходец.

Обратная сторона луны

Наверное, я так и не смогу ему сказать всей правды. Наверное, мне проще примерить её шкуру и продолжать быть здесь. Это неправильно. Это даже не смешно. Я ведь знаю ответ. Глупо. Невероятно глупо. Они считают, что живут. Они не знают, что это всего лишь сон. Мой сон. Она была лишь одной из многочисленных дверей, через которые я мог соприкасаться с этими материями. И не уберег. Единственную, её не уберег. Но… если я уйду, если вернусь к себе, то это отражение разрушится. Оно ведь держится на ней, на вере в неё всех тех людей, которые и создают эту реальность. Она ведь потрясающая, приманила ангела. И что мне с этим делать? Не мог же я действительно впустить себя в её иллюзию, придумку? Кто сказал, что наши сновидения не обладают собственным сознанием? Иногда они оказываются сильнее реальности. Но подобной ошибки я допустить не мог. И теперь эта огнекрылая фантазия болтается в неразрушимой клетке над моим столом. Не рыпайся, я настоящий. Поэтому смогу держать тебя в узде. Ты хоть знаешь, огненный придурок, кого убил? Еще немного, и она сделала бы этот сон реальностью, она бы породила этот мир, сотворив его из своего сознания. Хоть понимаешь, что уничтожил Творца? Они всегда такие слабые и убогие, они постоянно находятся в кошмаре наваждений. И я обязан их спасать. Для этого и существует моя флейта. Бедная девочка, она наивно полагала, что я являюсь её другим воплощением. Не понимала, а я сказать не мог, что послан в её ужас для охраны. Она даже не улавливала сути своего существования. Я допустил ошибку. Защищал от внешнего, а девочка погубила себя изнутри, позволив вдохнуть настоящую силу и жизнь в фантазию. Как же ей было одиноко, раз она придумала такого, как Крылатый? Проглядел. И не только я. А что теперь? Ловить осколки её существования в других видениях, снах. Только это и остаётся. Но сегодня она умрет окончательно. Почему? Потому что Защитник на исходе. Не смог с ней говорить. Не сумел, не успел объяснить, что охотятся именно на неё, а не на меня. Я же бессмертный. Настоящий бессмертный. Но новоявленные демиурги стремятся уничтожить все мои двери, не позволяя вмешиваться в то, в чем есть мое предназначение. Но пусть. Это все вторично. Сейчас главное другое. Оставить её в этом сне. Пусть видимость, иллюзию. Но разве я не мастер снов? Что стоит мне воплотить свою задумку, заставить всех поверить, что она ещё жива? Этот нерожденный мир держится на ней. Возможно, мне удастся вырастить его, хотя это и не моя стезя. Но пока… эх, ангел, как с тобой сложно. Но я попробую.

Навигатор

Как ты вчера сказал? У капитана за все болит голова? У навигатора она болит за капитана. А еще ты сказал, что ошибки капитана дорого обходятся. А навигатор не имеет права на ошибку. Кажется, ты даже привык к моему внешнему виду. От тебя могу не прятаться. И ты смирился. Так и положено ангелу. А еще ты веришь, что когда-нибудь она вернется. Творцы ведь возрождаются и возвращаются всегда. Но этого я уже не увижу.

Ты тревожный в последнее время. Я знаю причину. Еще бы я не знал, если ты мне все дотошно рассказываешь в мельчайших подробностях. Я выслушиваю, даю мелкие советы по ходу дела. Но это пока ты рядом. А когда ты уезжаешь на работу, начинается совсем другое — горение в телефонном режиме. Я отработанным до автоматизма жестом наливаю себе водку с колой, беру инструмент и раскладываю новую партию. И веду тебя пошагово к цели. Ты хороший капитан, ты грамотно ведешь свой корабль по проложенному курсу. А чтобы курс был верным — моя забота, работа навигатора.

Вчера был мой дебют. Я постараюсь быть не хуже неё. Закрутились шестеренки. Ты умеешь правильно использовать потенциал людей. Мне это нравится, ты настоящий лидер. Это ведь ты придумал использовать для построения стратегии аналитический мозг игрока и фантазию создателя. Ты правильно применяешь меня. Мы их сделаем, не волнуйся. Это не тот соперник, который сможет обойти мои ловушки. Видали и покруче и обламывали рога.

Я понимаю, что лето вылетает в задницу, что нас поглотит этот проект, и мы будем выгрызать его зубами. Иначе нельзя, в этом и состоит твоя жизнь и работа. Просто ты такой. Я смирюсь с потерянным летом и стисну зубы. Мне не впервой, и ты знаешь, я это могу. Меня не сломать такими мелочами, я стальной. Просто пообещай мне, что когда это закончится, этот проект, мы махнем к теплому морю. Она так много думала о море, что я хочу туда. В средине осени хорошо в Эмиратах. А если не к морю, то тогда в Японию. На красные клены в ноябре. Я знаю, если ты пообещаешь — ты это сделаешь. Ты всегда выполняешь свои обещания.

Я устал немного. Да и ты тоже. Когда ты вечером приедешь, я обязательно напомню позвонить в Мураками и заказать столик на пятницу или субботу. Ты заразился от меня японизмами, и они тебя умиротворяют. Хотя я и сам не помню, когда заболел этим. Забавно, но именно ты в свое время учил меня правильно держать хаси и разбаловал японскими винами.

А сегодня я просто приготовлю что-то вкусненькое дома. Хватит мне бездельничать, прикидываясь немощным после больницы. Сегодня будут ребрышки с овощами по-мексикански. И не волнуйся, мне не сложно, я уже полностью в норме. Эх, не забыть бы тебе сказать, чтобы по пути домой купил текилу. Тогда вечер получится совсем мексиканским. Я знаю, я неисправим, все меня на экзотику тянет. Но разве это плохо? Она придумала красивый мир. Можно, я его немножечко узнаю?

Знаешь, немного больно оттого, какой ты вчера вернулся домой. Так ласково обнял, прижал к себе и говорил, что соскучился. Мне бы радоваться, наверное, но я же вижу, как ты устал. Вижу, что тебе сейчас очень трудно. А потом ты ругал гаишников, которые тебя оштрафовали. И поехал сегодня к их начальнику иметь их всех без вазелина. Вчера ты был злой на весь мир и уставший. Пил водку со мной на кухне и жаловался на то, какие люди суки и черти колхозные. И искал в моем взгляде сочувствия поддержки и теплоты. А потом мы валялись в постели, попивая коктейли, и смотрели очередную серию "Короля Мао". Тебя хватило только на одну, на второй ты уже уснул от усталости. Но успел меня затискать и продолжал обнимать даже во сне.

Тепло тела. Тебе так нужно это тепло. И мне тоже нужно. Ты постоянно прикасаешься ко мне. Целуешь. Я знаю, что большее между нами невозможно. Те редкие проблески большего… с каким трудом они тебе даются? Не надо, не заставляй себя переступать через это. Я ведь все пониманию. И мне вполне хватает того тепла, что ты даешь. Все остальное — такие мелочи, что о них и говорить не стоит. Знаешь, я могу гордиться. Большинство людей мечтают о такой любви, когда не тело, а душа.

За что же ты меня так сильно любишь? Знаю, что я — единственный во всем мире человек, из-за которого ты плачешь. Потому что для тебя я все же — она. Навсегда. Это так странно — видеть твои слезы. Ты совсем не сентиментальный и не ранимый. Ты циник. Жесткий циник, холодный, целеустремленный, скупой на эмоции и чувства. Я всегда знал, какой характер и жизненная позиция прячутся за твоими лучистыми изумрудными глазами. Тебя не трогает чужое горе, да и на свои проблемы, даже самые большие, ты всегда смотришь сквозь призму ядовитого цинизма, ты непробиваемый. И все же ты несколько раз плакал. Из-за меня. Я знаю, только из-за меня.