Снова и снова

— Нет, Дим, я прогуляюсь, — в очередной раз натягиваю улыбку и направляюсь в сторону дома. Но уже не моего дома.

— Ну, смотри, Кирюхе привет, — и парень удаляется в сторону своей машины.

Кирюхе. Я сейчас Кирюхе твоему мозг вынесу.

* * *

Останавливаюсь у дверей квартиры. Тихо отрываю ее ключами и так же тихо вхожу.

— Да, я все понял, — слышу голос Дёмина из гостиной. — Спасибо за хорошую новость.

Стягиваю куртку, ботинки и ставлю в угол сумку с коньками и формой. Далеко нет смысла убирать, все равно уходить.

— Привет, Женек, — появляется довольное лицо Дёмина. — Я вот собирался за тобой ехать, — запускает пятерню в волосы, поправляя их.

Красивый, зараза. Но гад! Еще раз убедилась на собственной шкуре.

— Привет, Дёмин, — опираюсь об угол и складываю руки на груди.

— Все в порядке? — настораживается он и делается серьезным.

— В полном, — киваю я, из последних сил сдерживаясь, чтобы не разреветься.

— Жень, — подходит ко мне и тянет руки, чтобы обнять, но я делаю шаг назад, выставляя ладони вперед. — Что случилось?

— Ничего, Кир, не случилось. Все именно так, как и предполагали некоторые. Все по сюжету, как и положено, — обхожу его и направляюсь в свою комнату, в которой жила сначала, достаю свой небольшой чемодан и начинаю с остервенением сбрасывать туда свои вещи.

— Ковальчук, что, мать твою, происходит? — стоит в дверях и зло сверкает своими синими глазами.

— А разве не видно? Я собираю вещи. Я ухожу от тебя, Дёмин, — продолжаю свои сборы, не обращая внимания на Кирилла.

— То есть как это, уходишь? — он запинается и, недоумевая, смотрит на меня.

— А вот так, как и говорила Диме. Пересплю с тобой и брошу. Ты мне надоел, Кир, — а у самой резь в груди. Как только язык поворачивается такое говорить! Ему. Моему любимому Киру. Слезы застилают глаза, и я уже на ощупь собираю остатки вещей.

— Переспала, значит, — слышу по голосу, как он злится. Но ничего поделать не могу.

— Да, — оборачиваюсь и смотрю на него в упор. — Не смею больше тебя задерживать в нашей стране. У тебя, по-видимому, другие планы, — все, слезинка скатывается по щеке, и это видит он.

— Черт, Жень, я хотел тебе сказать, но все не решался, — тут же снова тянется ко мне, но я больше не поведусь на его уловки. Нет, больше не прокатит.

— А когда ты собирался мне это сказать? В день вылета? Все типа, Женечка, прости, но меня ждут за бугром. Там кубок Стенли, — берусь за чемодан, но меня тут же сгребают в охапку.

— Жень, не глупи. Мы вместе поедем. Я не собирался тебя бросать, — зарывается носом в мои волосы, целуя в шею. — Я уже все решил, Жень! Вот только что с менеджером своим снова разговаривал, он тебе тренера нашел. Женщина еще круче, чем Устинова. Тренирует в Штатах, согласна приехать в Питтсбург. Вы с ней возьмете золото и даже не одно! — И все это он говорит так радостно, с предвкушением, в красках расписывая нашу восхитительную совместную жизнь. Только мне-то не легче от того, что он и «обо мне подумал». Еще эти его руки, крепко прижимающие к себе, и губы, шепчущие на ушко успокаивающие слова. Сейчас они только раздражают. Не осталось в моем «разбитом» горем теле ни волнения от его прикосновений, ни мурашек. Больше нет. И я не чувствую ничего, кроме обиды и разочарования, что прожигают в груди огромную дыру.

Он все решил без меня и за меня. Так же, как и моя мать, отговариваясь словами: так будет лучше для тебя, Жень.

— Дёмин, у тебя свои планы на жизнь, а у меня свои. И они, по-моему, больше не пересекаются, — отталкиваю от себя парня. — Ты за моей спиной договариваешься о своем будущем? Ладно. Но не надо меня тащить за собой. У меня тоже есть планы. И ты о них прекрасно знаешь, в отличие от меня. Кир, как ты мог? Как? У меня в голове не укладывается. Ты же это планировал с перехода сюда, в эту команду! — он молчит, сжимая руки в кулаки. Желваки ходят ходуном. Он злится, только не пойму, на кого.

— Я не мог подобрать слов, — начинает говорить, но я его перебиваю.

— Не мог подобрать слов, как попросить меня перестать вешаться на тебя? Как предоставить тебе свободу действий? Вот Кир, предоставляю. Ты свободен, — отталкиваю его в сторону чемоданом и прохожу в коридор.

— Жень, я прошу тебя, давай все обговорим спокойно. Ведь можно найти выход из этой ситуации, — парень выхватывает куртку из моих рук.

Джек носится под ногами, но в этот момент мы на него совершенно не обращаем внимания.

— Выход из этой ситуации, Дёмин, — вот эта дверь, — указываю на выход. — И это идеально для тебя.

— Жень, Жень, — причитает он, явно не решаясь что-либо делать. А меня разрывает его жалостливый голос и щенячий взгляд.

— Дёмин, спасибо за предоставленный опыт. И сексуальный, и жизненный. Буду теперь прислушиваться к родным людям, а не к сердцу. Хотя в последнем случае уже и прислушиваться не к чему, — выдергиваю свою вещь из его рук и быстро надеваю.

Открываю дверь и, уже сделав пару шагов на выход, как тут же оборачиваюсь. Ловлю взгляд парня на себе. С такой надеждой он еще никогда на меня не смотрел! Но, переборов себя, вытаскиваю из кармана ключи и бросаю на пол. Все, это последняя точка в наших отношениях.

* * *

Захлопнула дверь квартиры, словно захлопнула свою жизнь. И заперла ее на множество замков, ключи от которых выкинула.

Бреду по улице, не замечая никого. Куда идти? К маме, чтобы она убедилась в своей правоте? Чтобы смеялась надо мной и тыкала пальцем, говоря: я же говорила тебе.

К Диме? Только тут такая же ситуация. Плюс ко всему он накостыляет Киру. А ему нельзя… у него Америка.

Телефон вибрирует в кармане, не переставая. Дёмин. Оборачиваюсь и смотрю на высотку. Где я была счастлива. Так счастлива, что перестала замечать все вокруг.

— Будь счастлив, Кир, — шепчу себе под нос и, развернувшись, направилась в сторону Арены. Единственный дом, где меня никто не обидит и примет, как родную.

Прыжок. Еще. Разгон по льду. Набираю сумасшедшую скорость. Еще прыжок. Останавливаясь, чтобы передохнуть и отдышаться, подъезжаю к бортику. Хватаю бутылку с водой и делаю пару жадных глотков. Но это не приносит облегчения. Теперь ничто не сможет мне помочь. Помочь закрыть дыру, которая зияет черной пропастью. Смахиваю слезы, и снова прокат.

Но очередной аксель срывается, и я падаю пластом на лед, больно ударяясь. И нет больше сил подняться. Я тупо лежу и реву. Истерика захватывает все сильнее. И я уже не понимаю, от чего слезы. От боли физической или душевной.

— Женечка, — как сквозь вату, слышу голос тренера. — Женя, а ну вставай! Давай, девочка моя. Что же ты делаешь? — она садится рядом со мной и прижимает к груди, поглаживая по голове. — Не стоит он того. Не надо, — причитает она.

— Как мне дальше жить? Как? — не могу остановиться, чувствуя, как задыхаюсь, давясь слезами.