Снова с тобой

Как только появится возможность, нужно опросить всех городских знахарок и врачей. Кто-нибудь из них наверняка будет оказывать помощь раненому мужчине, и если Норт аккуратно проведет свою партию, то легко узнает собственный выстрел. Все его выстрелы были мечеными.

Вот тогда он и возьмет преступника. Это было обещанием самому себе. И помоги, Господи, тому бедолаге. Пусть считает себя счастливчиком, что не попал в Октавию. Хотя именно в нее он и целил. За это и пострадает.

Очень и очень серьезно пострадает.

Было много крови. Крови Норта.

Это все из-за нее. Она понимала, что ей не в чем себя винить, но сердце отказывалось слушать доводы разума. Его подстрелили, когда он был с ней. Вероятно, из-за нее, а может, вместо нее. Кого же еще винить?

Ах, провались оно все! Где же вы были, его любимые помощники? Разгуливали по всему Воксхоллу, отслеживая каждый их шаг. Наверное, следили за ними и в аллее для влюбленных. Если бы Норта не ранили, смотрели бы, как они целуются.

Глупо было целоваться с ним там. Страшно глупо было тащить его в укромный уголок, подальше от людей. Чудовищно глупо, потому что это могло стоить Норту не только пролитой крови. Это могло стоить ему жизни.

– Снимай сюртук и сорочку, – охрипшим голосом скомандовала Октавия. Она мерила шагами кабинет. Норт вернулся домой пару минут назад. Миссис Бантинг притащила все необходимое, чтобы обработать рану. Но никто из докторов не приехал.

Норт поддерживал раненую руку.

– Все в порядке. Фрэнсис осмотрит рану.

– Ты истечешь кровью, пока Фрэнсис вернется. К черту, Норт! – Голос Октавии задрожал. Ее затрясло. – Снимай, говорю!

Удивительно, но он послушался. Вернее, попытался снять сюртук. Пальцы правой руки были в крови. Норт старался расстегнуть застежки. Пальцы не слушались и пачкали кровью тонкое сукно.

– Дай я сама. Ты так копаешься, что скорее умрешь, чем расстегнешься. – Может, не надо с ним так резко? Октавию страшило то, что он ранен. А когда он разденется…

Пуговицы сюртука были влажными и скользкими и никак не хотели пролезать в петли. Она услышала исходящий от него соленый медный запах. Кровь! Октавию замутило.

Норту удалось вытащить из рукава правую руку. Осторожно, чтобы не задеть рану, Октавия стянула вниз левый рукав. Кинула сюртук на пол. Он упал с тяжелым стуком. Наверное, что-то лежало в кармане. Пистолет скорее всего, но сейчас не хотелось об этом думать.

– Я любил его, – произнес Норт с такой скорбью в голосе, что Октавия рассмеялась бы, если бы не тряслась от тревоги.

Рана производила тяжкое впечатление. Окрашенный в разные оттенки красного рукав сорочки прилип к телу. Отверстие, где пуля пробила ткань, было черным от крови. Октавия судорожно сглотнула.

– Что-то ты побледнела, – заметил Норт. – Все не так плохо. Надо, чтобы Фрэнсис посмотрел.

Трясущимися пальцами она взялась за его галстук.

– Помолчи! – Распустив узел, Октавия вытянула накрахмаленную полоску ткани, кинула ее на пол и взялась за сорочку.

Вид его тела взволновал больше, чем вид крови. Стыд, да и только!

– Подними руку. – Было и так понятно, какую именно. Больную Норт не смог бы приподнять. Дернув рукав вверх, Октавия освободила правую руку. Потом очень осторожно, чтобы не задеть рану, стянула сорочку, освобождая левую руку.

Норт улыбнулся. Как ему это удавалось, Октавия не могла понять. Загар не скрывал бледности.

– По-моему, вам понравилось разбрасывать мою одежду, миледи.

Октавия вспыхнула. Кто бы не покраснел? Он спросил об этом так игриво. Жар кинулся в лицо. Лучше бы он кинулся к…

– Господи, что ж они такие холодные!

…к рукам.

Октавия отдернула руки.

– Извини.

И тут как раз объявилась миссис Бантинг, которая тащила миску с горячей водой, бутылку, в которой была жидкость янтарного цвета, и стопку салфеток.

– Вот вы где, миледи. Вы уверены, что вам не нужна помощь?

Октавия покачала головой. Норт пострадал из-за нее. Поэтому она сама будет ухаживать за ним.

– Нужно будет наложить швы, – тихо подсказал Норт, дал ей шанс отказаться от роли врача.

– Спасибо, миссис Бантинг. – Октавия избегала его взгляда. – Я справлюсь.

Норт вздохнул, но не сказал ни слова. Когда дверь закрылась, он с трудом приподнялся и присел на угол своего стола.

– Давай начинай.

Октавия отжала салфетку и повернулась к своему пациенту.

Господи, как он хорош! Даже с окровавленной рукой и хмурым лицом. В последний раз, когда Октавия видела его обнаженным по пояс, она слегка перебрала, поэтому помнила все неотчетливо. Теперь запомнит эту картину навсегда, и не только потому, что здесь полно крови.

Гора мышц, золотисто-розовая кожа, резкие линии сухожилий, мягко переходящие в мускулы. Мощный костяк. Четкий рельеф. Норта можно было лепить, можно было писать, так совершенно было тело. Только какой резец, какая кисть сможет передать силу, которая пульсировала в этой груди, покрытой жесткими завитками волос?

– Тебе повезло. Если бы не кровотечение, ты не увидела бы меня таким.

Низкий голос Норта вернул Октавию к действительности. Он и в самом деле истекал кровью. Он ранен, а она оценивает его, как призового быка на ярмарке!

– Любая женщина жизнь отдаст, чтобы увидеть такое, – ответила Октавия, снова окуная салфетку в миску, чтобы согреть ее. – Мне нет нужды распинаться о том, как ты красив, Норри. Ты и так это знаешь.

– Я знаю, как ты прекрасна, Ви.

Рука дрогнула, когда Октавия приложила салфетку к его ране. И не оттого, что ночь выдалась тяжелой.

– Будет больно.

– Больно глядеть, как ты мучаешься.

Октавия слегка нажала на салфетку. У Норта перехватило дыхание, но он не остановил ее. Короткими движениями Октавия очистила рану и участок вокруг нее. Салфетка стала черной от крови. Потом намочила другую и стерла кровь со всей руки.

– Представляешь, завтра утром я повяжу этого сукина сына и у нас не останется повода видеться.

– Не говори об этом.

– Мне будет плохо без тебя.

– Перестань. Ничего не увижу из-за слёз. – Тыльной стороной ладони Октавия вытерла глаза и почувствовала, что чем-то вымазала себе щеку. Кровью, конечно. – Придержи салфетку на ране, а я оботру всю руку.

– У меня и в мыслях не было доводить тебя до слез.

– Знаю.

Обтерев руку, Октавия крепко зашила рану, вздрагивая каждый раз, когда игла входила в его тело. И как только он терпит? Норт не издал ни звука, но Октавия понимала, что боль жжет огнем.