Сны и Реальность Саймона Рейли

– Вы не родственники, и не близкие нашей пациентки. Простите, но я не должен вас пускать...

– Да что вы вообще знаете!
– вспылил Саймон, и вода в кулере позади дядьки вздрогнула.

Димка взял своего друга за плечо и быстренько отвел от регистратуры.

– Тише, давай дождемся тётю Машу.

Он понимал, что если Саймон потеряет контроль над своими эмоциями, то его магия вырвется на свободу и станет непредсказуема. Однажды он одной мыслью поджёг лавку у киоска, когда что-то вывело его из себя, хоть это и было случайностью. Саймон ничего не ответил, но послушно присел на стул возле какой-то старушки, которая надевала бахилы. Димка встал рядом, он хотел что-то сказать, но понятия не имел, как помочь другу контролировать свои эмоции.

Ситуация с Карси очень пугала Саймона, хотелось верить, что все обойдется, что все будет хорошо. Он испытывал нестерпимое желание увидеть девушку, узнать, какие у нее будут перспективы в лечении, и скоро ли она сможет прийти в себя. Вообще — чудо, что она выжила. Ей придется долго восстанавливаться, если, конечно, она сможет. Сможет ли она ходить, не станет ли инвалидом? Даже, если она навсегда останется прикована к инвалидной коляске, Саймон твердо решил для себя, что не отвернется от нее и всегда будет рядом. Главное, что она жива! В горле стоял ком. Не надо было отпускать ее с Хиромором. Чем он вообще тогда думал! Теперь его распирало от злости на самого себя. Это чувство душило. Хотелось выплеснуть свои эмоции, но приходилось сдерживаться. Саймон сжал кулак и ударил по стене. Часы, висящие над дверью, опасливо покачнулись. Старушка перекрестилась.

Пока Саймон был занят невеселыми мыслями, вышла тётя Маша в белом халате. Юноши тут же, подбежали к ней.

– Мальчики!
– воскликнула она и чуть не расплакалась.

– Как она?
– спросил Саймон, видя, как в глазах тети Маши появляются слёзы.

– У нее сломан позвоночник, руки и ноги, - она выдохнула и продолжила, - еще врачи говорят, что у Карсилины тяжелая черепно-мозговая травма, вследствие чего произошло обширное кровоизлияние в мозг. У нее нет шансов...

Мария Радужникова сказала это и, окончательно разрыдалась. Димка быстро сгонял за водой и протянул стакан тёте Маше со словами: - Она обязательно поправится.

– Все будет хорошо, - попытался ее успокоить Саймон, хоть и ощущал себя не лучше. Болезненный ком в горле стал еще больше.

– Нет, не будет!
– нервно выкрикнула женщина.
– Доктора пытались заставить меня подписать разрешение на... эвтаназию.

– Ч-что?
– у Саймона чуть не пропал дар речи, а часы упали со стены и разбились. Стрелки остановились на 9.25. Карси и эвтаназия?! Это вообще сочетается?

– Они говорят, говорят, что...
– тётя Маша была раздавлена.
– Её мозг вследствие обширного кровоизлияния мертв. Она никогда не придет в себя. С этим ничего не сделать. Она...овощ.

Саймон стоял, как громом пораженный. А ведь еще вчера Карси была вполне здорова, ее мозг функционировал. Он не мог поверить, что такое случилось с девушкой. Может, это какая-то злая шутка? Он ведь ей так и не признался в своих чувствах, и, судя по всему, не признается....

– Врачи говорят, что эвтаназия — лучшее решение в данной ситуации, - сказав это, тётя Маша крепко прижала Димку к себе. Слёзы течь не переставали.

Саймон отошел от них, присел на лавку и спрятал лицо в ладонях. Отчаяние подступало, взяв его плотным кольцом, хотелось дать волю слезам. Как быть?! Мужчины не плачут? Ему срочно нужно увидеть Карси! Плевать, что к ней не пускают. Но, как туда попасть? Можно украсть белый халат и притвориться интерном, или же воспользоваться старым чародейским способом. Второй вариант был надежнее. Только надо, чтоб на Саймона никто не смотрел, а в холле полно народу. Зайти в туалет, наложить на себя невидимость и идти в сторону реанимации, стараясь ни на кого не натыкаться. Хороший план!

Пока Димка успокаивал тётю Машу, Саймон сделал всё, как планировал. Он осторожно открыл дверь, выждав пока снаружи никого не будет, и прошел в холл. Из холла он вышел в коридор первого этажа и направился по указателям к реанимации. Когда «невидимкой» он пришел к тяжелым дверям реанимационного отделения, двери оказались заперты. Пошаманив с замком, он заставил его открыться и осторожно юркнул в коридор. Проходя, он, заглядывал в большие окна реанимационных палат, искал Карсилину. Пару раз чуть не наткнулся на медсестер, но вовремя отпрянул. Наконец он увидел её - Карсилину, всю в проводах и трубках, подключенную к системе жизнеобеспечения. Осторожно пройдя в палату, где лежало еще три человека — и все без сознания, он подошел к Карсилине, сняв с себя невидимость, и взял ее за руку. Тёплая.

Саймон медленно опустился перед ней на колени. Карси была вся бледная, а ее губы были почти синие. Увидев ее такую жалкую и беззащитную, он впал в ступор. Мысль о том, что ее мозг мертв, и она больше ничего не осознает, убивала, резала острым кинжалом прямо в сердце. Это больно. Очень больно! Саймон почувствовал, как у него на глазах выступили слёзы, он стер их правой рукой, и, глубоко вздохнув, начал тихим дрожащим голосом:

– Карси, прости, я не смог тебя уберечь.

Затем он замолчал, и тихонько погладил Карсилину по забинтованной голове. Все, что он сейчас скажет, она все равно не услышит. А может и ....

– Ты — самый дорогой для меня человек. Не умирай, пожалуйста...

Он провел рукой по ее рыжим, кое где торчащим из-под бинтов, волосам, болезненный ком в горле никуда не исчезал. Может, это вообще была плохая идея — приходить сюда? Саймону всё сильнее хотелось плакать, от ощущения собственной беспомощности, от безысходности, а гнев, который в нем пылал, ушел.

Он ничем не мог помочь Карсилине. А она так и останется овощем, если от нее не отключат приборы, поддерживающие остатки жизни. Саймон знал, Карси бы никогда не одобрила подобного существования. Если бы у нее спросили, она бы предпочла эвтаназию.

Саймон положил ей руку на лоб и прошептал:

– Пожалуйста, борись. Пожалуйста, Карси! Я...
– но слова дальше не шли, он так многого ей не сказал.

И в этот момент из его ладони вырвалось фиолетовое свечение, которое окутало Карсилину. Юноша не осознавал, что творит, но шестое чувство подсказывало, что это — лучшее, что можно придумать. Ведь хуже все равно уже не будет.

Это странное свечение отнимало у Саймона все силы, в глазах плясали мошки, а голова начала гудеть и кружиться.

– Ты должна жить, - последнее, что прошептал он перед тем, как потерял сознание, рухнув на холодный белый кафель...

***

Саймон пришел в себя в больничной палате. Солнце слепило его из окна, а в вену правой руки была воткнута капельница. Повернув голову, он увидел бородатого деда, читающего газету на соседней кровати, которая стояла от него через тумбочку.

– Ну что, внучек, очнулся?
– спросил тот, улыбаясь.

Саймон попытался приподнять голову, но его начало мутить и кружить, и юноша вынужден был принять старое положение.

– Долго же ты лежал, - сказал старик, с громким шелестом переворачивая страницу.

– Сколько?
– непонимающе спросил Саймон.

– Четвертый день пошел.

Юноша охнул и уставился на капельницу. Там оставалась ровно половина прозрачной жидкости, которая не спешила капать быстро.

Странно, но есть не хотелось, а наоборот - подташнивало.

– К тебе тут заходили.

– Кто?

– Девушка одна. Каждый день тебя навещает, - и старик подмигнул, согнув газету.

Саймон попытался припомнить, что за девушка могла его навестить, но никаких домыслов не было. Вроде бы он с женским полом не так хорошо общался, кроме Карси. А та в реанимации и вряд ли придет в себя. От этой мысли в груди что-то сжалось. Захотелось отвернуться к стенке, но мешала капельница. Смотреть на шприц, воткнутый в вену, не было никакого желания. В горле снова возник болезненный ком.