Сны над Танаисом

Я видел, как стоявший подле жреца Плисфен увернулся от камня. Второй телохранитель, прикрывая щитом старика, другой рукой держался за щеку, и пальцы его были в крови.

С крыш полетели стрелы. Кто-то вскрикнул от боли. Несколько человек упало.

Но по Священной и Алтарной уже подбегали к площади шеренги воинов брата, а на стенах от Западных и Восточных башен растекались цепями армянские стрелки. Защищенные зубцами стен, армяне стали со всех сторон хладнокровно и точно расстреливать лучников фиаса. Я услышал крики на крышах и удар упавшего на землю тела. Следом еще трое упало с крыш. Один спрыгнул едва ли не на руки горожан. Его повалили и стали бить.

Отвернувшись в другую сторону, я выглянул в щель между щитами и увидел невестку Аполлодора. Она полулежала на мостовой, опираясь на локоть, лицо ее было бледно, а весь пеплос был запятнан кровью. Стрела, пущенная с крыши, ударила ее в руку мимо кости и, пробив плоть, выскочила на мостовую.

Я коротко и решительно приказал моим защитникам следовать за мной и бегом кинулся к девушке. Быстро скинув с себя хитон, я оторвал от него широкую полосу ткани и стал затягивать ею плечо над раной, как учил меня Эвмар. Гоплиты застыли рядом с нами, сомкнув щиты шалашом над нашими головами.

Мельком я видел вокруг бегущие ноги, слышались гневные крики, бряцание доспехов, падали с крыш люди, и щелкали о камни мостовой стрелы.

Тем временем воины брата отсекали толпу от фаланги "слуг фиаса" и сомкнулись перед ней полумесяцем, более многочисленной и мощной фалангой. Схватка не начиналась - силы замерли, противостоя друг другу.

Я уже кончал перевязку, когда громкая и яростная ругань Скила прервалась пугающим вскриком. Я выглянул из-под щитов. Скил, вращая меч над головой, отступал к своим, но кому-то удалось хлестнуть его по руке ремнем. Меч звякнул о камни - и в тот же миг Скил был сбит с ног ударами сапожных ножей.

Раздвигая щиты, я поднялся, чтобы найти глазами старика. Он словно ждал моего взгляда. Его лицо было сухим и темным, как у мумии. Клянусь богами, он улыбнулся мне. А улыбнувшись, он кивнул, как человек, согласившийся с каким-то высказыванием собеседника. Вслед за тем он отвернулся прочь и стал медленно удаляться в глубь храма. Двое телохранителей тщательно прикрывали его. Храмовый сумрак сразу поглотил жреца и вместе с ним - обоих охранников. Как ни вглядывался я в проем входа, кроме тьмы, не видел теперь там ничего.

– Сограждане!
– услышал я громкий голос брата.
– Довольно крови! Расходитесь по домам! Пожалейте жизни! Теперь черед суда! Но сначала нужны порядок и спокойствие!

Суматоха затихла. Народ, послушавшись брата, стал расходиться с площади. Фаланга воинов фиаса, оставшись без начальников, дрогнула и сложила оружие.

Наступила тишина. Площадь опустела. У храма Высочайшего стоял отряд гоплитов с братом во главе, посреди же площади остались только мы вчетвером с невесткой Аполлодора и двумя телохранителями, а вокруг нас - десяток распростертых тел.

На городских стенах по всему кругу замерли чужестранцы в темных длиннополых кафтанах, луки их были опущены. Только что они осыпали разящими стрелами не врагов, осаждавших Город, но - центр самого Города, агору и лесхи храмов. И сейчас они были готовы безжалостно поразить в Городе любого, кто потревожит их взоры. Я оглядел на стенах их круговую цепь, их неподвижные фигуры, и по спине у меня поднялся холодок...

Я подозвал брата.

– Нужен врач, - сказал я ему, кивнув на девушку.

Никагор повелел двум воинам бережно отнести ее в дом врача Феогнида.

Мы остались вдвоем. Брат крепко обнял меня, рискуя раздавить мне ребра доспехом.

– Ты победил, - радостно сказал он.
– За твоими плечами стояла сама Афина!

– Я боялся, что прольется кровь, - ответил я брату.

Брат отпустил меня и, оглядевшись вокруг, развел руками:

– Разве могла она не пролиться?
– вздохнул он.
– Старик привык убивать. Мог ли ты остановить всех его псов?

Я последний раз взглянул на зияющий вход в храм Высочайшего... Старик исчез... Один человек говорил мне, что спустя год видел его в Иерусалиме...

– Тебе пора плыть на Хиос, - сказал брат.
– За семьей... Через неделю в Городе воцарится покой.

Брат был полон светлых надежд.

Был ли я радостен?.. Нет, не помню радости. Помню лишь облегчение и еще - сильную усталость. Ломило ноги и плечи, неприятный озноб скользил по хребту.

Я стоял, оглядываясь по сторонам, и чувствовал, что мне чего-то не хватает. Я то прислушивался к себе, то озирался вновь, пытаясь уловить что-то... Вдруг я понял: в этот час мне, как воздуха, недоставало тонкого аромата сосновой хвои - вот что могло сейчас укрепить мою душу и вернуть силы.

Я покинул площадь и направился к дому. На Священной улице было тихо и пустынно. Закатные лучи ласково струились по стенам домов, по камням... Казалось, ничто не могло случиться в этот день, что завершался теперь таким благодатным покоем...

Я шел по улице к дому и вспоминал плеск волн о камни Хиоса. Я представлял себе, как мои сыновья резвятся на берегу. Я видел Невию: ветер играл складками ее пеплоса, она стояла на широком, плоском камне, придерживая рукой заколотые волосы, и вглядывалась в даль моря. Она ждала мой корабль...

Я шел к дому, и впервые за многие дни в моей душе было светло и тихо. Я не был провидцем и многого не знал.

Я не знал, что больше не увижу Эвмара. Он не сможет навестить меня на Хиосе, а я из-за тяжелой болезни сына не сумею скоро вернуться в Танаис... Как и предрекал он, стрела нанятого Иерархией убийцы настигнет его на Западном мосту. В тот же день его тело заберет Азелек. Эллин, отдавший жизнь во славу эллинского духа, будет погребен в степи по сарматским законам.

Я не знал, что Фарзес, верный своему слову, еще трижды приведет своих железных катафрактариев под стены Танаиса на его защиту и погибнет в третьей битве.

Я не знал, что скоро мой брат, его жена Лаида и сын Пилад - все, взяв мечи, поднимутся на стены Города и будут биться до последнего вздоха, обороняя родной очаг.

Я еще не ведал, что Танаис спустя всего четыре года будет до самого основания, по самые корни сметен варварским огнем, и останутся от него лишь незримые семена... Четыре семени я сберегу в своем доме - в сердцах моих сыновей, Каллимаха, Эвмара, Кассия и Никагора.

Я не знал, что большую часть жизни проведу вдали от опаленных стен, со стороны напоминающих останки истлевшего пня.