Со спичкой вокруг солнца

Лизина комната, не в пример моей, была в полном аккурате. Родители не поскупились дочери на приданое. Кроме стола и полдюжины стульев они купили ей к свадьбе зеркальный шифоньер, книжный шкаф.

Я жалею свои книги. Прячу их под койкой. А Лиза нет. Библиотеки в молодежном городке нет, так ее книги ходят по рукам.

Лиза Завалишина первой из казачек, поселившихся в нашем бараке, пошла в отдел кадров просить работу. Первой из казачек стала комсомолкой. Как будто все хорошо, и в то же время у этой хорошей дивчины была слабость. Легкомысленное отношение к личной жизни. Первого мужа она выгнала, не прожив с ним и месяца. Вышла замуж второй раз и второго мужа прогнала.

Лизкины мужья не стоили ее. Тот и другой были глупее жены. В ожидании третьего, более достойного супруга Лиза не прочь была и поозорничать.

Два часа ночи. Я мучаюсь, не могу найти зачина для корреспонденции — нужно написать ее к отходу утреннего самолета, а Лизка стучит в стенку:

— Э… э! корреспондент, кончай писать. Приходи, будем целоваться,

Тайн у нас нет. Наш барак, вы знаете, как решето. Я в краску. Стыдно перед соседями. А она смеется.

Я, конечно, очень благодарен Лизе Завалишиной. Придумала она это чаепитие с народным комиссаром очень кстати. Выручила соседа. У меня же ни чашек, ни ложек, ни скатерти, ни керосинки.

Я хвалю Лизу и одновременно тревожусь. Зачем она поставила вазочку с медом рядом со слипшимися в ком подушечками? Смотрю на Лизу, а она улыбается.

Вокруг лилейного челаТы дважды косу обвила.Твои пленительные очиЯснее дня, темнее ночи.

Лиза, хоть и некрасива, могла обворожить любого. Лицо милое, симпатичное, а кровь при всем при том дикая, казачья. Не дай бог кому-нибудь рассердить Лизу с телефонной станции. Тогда милая, симпатичная становится беспощадной.

Мой взгляд снова падает на блюдце с подушечками, и я снова думаю: «Зачем?» Несчастное блюдечко перестает быть блюдечком и начинает казаться мне ружьем, которое не без умысла вешают авторы в первом действии своих дрампроизведений. И я тревожусь, жду выстрела в спину.

Садимся за стол. Хозяйка разливает чай по кругу. Товарищу Серго, мне, себе, а над чашкой начальника строительства задумывается, Я кашлянул. Лиза оборачивается ко мне и говорит:

— Сама знаю. Кто обидит в своем доме гостя, тому нет прощения.

— Не дури, наливай, — шепчу я.

А она обносит начальника. Оставляет его чашку пустой.

Мы с начальником строительства вскакиваем со своих мест. Я красный от возмущения. Он от полученного оскорбления белее скатерти. Товарищ Серго успокаивает, усаживает нас, говорит:

— Сначала давайте спросим, выясним, какая у хозяйки претензия к начальнику строительства?

— Не любит он молодежь, — говорит Лиза. — Плюет на нее. Срамит.

— Чем?

— Пришел к молодежи в барак народный комиссар, товарищ Серго. Вот к Степе Садырину. А Степану некуда посадить, нечем угостить дорогого гостя.

— Я очень доволен вашим угощением.

— Я не в счет. Сутки дежурю, двое разъезжаю по окрестным базарам на попутных машинах. Работа у меня такая удобная. Сливочное масло, творог я купила в станице Магнитной. Мед — в башкирском селе Финьшампенуаз. Варенье и яйца в городе Верхнеуральске, это шестьдесят километров от нас. А ребята работают каждый день, да еще по две смены кряду. Им ездить по базарам некогда. Я спрашиваю: почему в сельском магазине станицы Магнитной сливочное масло есть? Почему в Верхнеуральске, где тюрьма самая большая достопримечательность города, есть и яйца, и варенье, а в магнитогорском орсе ничего, кроме конфет-подушечек, которые руби топором, не разрубишь.

Я дергаю Лизу за юбку.

— Остановись, хватит.

Зря только напомнил о себе. Она ткнула в меня пальцем, сказала:

— Степан Садырин каждый день печатает в «Молодежной газете» статьи и заметки, а вы посмотрите, в чем Степа ходит?

Я пробую спрятать ноги. Но увы. Товарищ Серго видит на мне обтрепавшиеся, перевязанные веревочкой сандалии и удивленно поднимает вверх правую бровь.

«Куда делись трэхи?» Нарком хочет задать этот вопрос спецкору и не задает его. Щадит самолюбие.

А Лиза Завалишина продолжает добивать начальника строительства.

— Понимаю, — говорит она. — У начальника на первом плане не молодежный городок, не магазины орса, а строительство завода. Но ведь у начальника есть заместители и по орсу и по коммунальному отделу. Почему же он не проверяет работу заместителей?

Товарищ Серго отодвигает от себя чашку с чаем.

— Он не проверяет заместителей, я не контролировал его. Я тоже не имею права на ваше угощение.

— Ну как вы можете равнять себя с нашим начальником? Вы третий день на Магнитке. И уже пришли посмотреть, как живет молодежь. А он?..

— Сделайте доброе дело. Покажите начальнику строительства молодежный городок. А вместе с вами и я пройдусь.

Лиза добилась чего хотела. Рада.

— Куда пойдем сначала?

— Где у вас хуже всего?

Положение с клозетами в молодежном городке было скандальным. Но вместо того, чтобы назвать это учреждение как-то помягче: «уборная», «туалет», «отхожее место», Лиза смотрит в глаза начальнику строительства и говорит прямо, зло:

— В молодежном городке нет ни одного сортира. Забыли запланировать, не построили.

Товарищ Серго смотрит на начальника строительства, переводит глаза на Лизу:

— Неужели это правда?

А у той в голосе слезы. Вот как накипело.

— Молодежь, комсомол. Коммунальный отдел считает, что у нас ни стыда, ни совести. Обойдемся и так. Как кошки.

— Как так? Что значит так? Лиза подошла к окну.

— Видите метрах в двухстах отсюда кустарник? Под ним два оврага. Так мы с мальчиками договорились: левый — «Пур ля дам». Правый — «Пур ле мосье».

Товарищ Серго снова посмотрел на начальника строительства.

— Вы знали об этом?

— Нет.

— Из-за вас мне придется начать осмотр городка с непостроенного сортира.

Народный комиссар ходит с начальником строительства из барака в барак. Лиза показывает им все неустройства. Подходят они к двадцать первому бараку. Кроме двадцати жилых у нас был один не жилой. В четыре двери; На каждой вывеска: «Аптека», «Парикмахерская», «Часовая мастерская», «Комендант».

Товарищ Серго торкнулся в эту последнюю дверь. Захотел поговорить с комендантом. А дверь на открывается.