Собачьи истории
Шрифт:
Я вздрогнул от неожиданности, но тут же преисполнился гордости: впервые моя фамилия и профессия были названы по радио!
Торопливо шагая по траве, скашивая взгляд на официальный значок у меня на лацкане, золотыми буковками провозглашавший: «Ветеринарный врач», я ощущал себя очень важной персоной. Один из устроителей встретил меня на полпути.
– Что-то с коровой. Несчастный случай, по-моему. – Он указал на открытые стойла на краю луга.
Толпа любопытных уже собралась возле моей пациентки, проходившей по классу стельных коров. Ее владелец – незнакомый фермер,
– Споткнулась, спускаясь с фургона, и стукнулась головой об стену. Ну и сломала рог.
На молоденькую коровку красивой шоколадной масти было жалко смотреть. Ее вымыли, причесали, подзавили, попудрили – и на тебе! Рог болтается возле уха, а из раны тремя струйками бьет фонтанчик алой артериальной крови.
Сломанный рог висел на лоскутке кожи, которую я тут же перерезал ножницами. Фермер ухватил корову за морду, а я попробовал нащупать щипцами разорванные кровеносные сосуды. В ярком солнечном свете струйки крови, как ни странно, были почти невидимы, но, стоило корове дернуть головой, как я ощущал теплые капли на своей физиономии и слышал, как они шлепаются на мой воротник.
Нащупать сосуды мне никак не удавалось, я начал отчаиваться и вот тутто вдруг увидел в толпе зрителей Хелен и ее спутника. Эдмундсон следил за моими тщетными потугами с мягкой усмешкой, но Хелен, встретив мой взгляд, ободряюще улыбнулась. Я постарался улыбнуться в ответ, но, боюсь, разглядеть эту улыбку сквозь кровавую маску на моем лице было трудновато.
Корова дернула головой с еще большей энергией и выбила у меня щипцы. Тут я сделал то, с чего следовало бы начать, – наложил на рану ватный тампон с антисептическим порошком и повязку восьмеркой, закрепив ее на уцелевшем роге.
– Ну вот, – сказал я фермеру, смигивая кровь с глаза. – Кровотечение остановлено. Я бы порекомендовал вам обезрожить ее, как только будет можно, иначе вид у нее будет неприглядный.
В эту секунду из толпы зрителей выделился Тристан.
– Как это ты оторвался от пива? – осведомился я саркастически.
– Пора обедать, старина, – весело ответил Тристан. – Но прежде тебя надо привести в пристойный вид, иначе я не смогу показаться с тобой на людях. Подожди тут. Я принесу ведро воды.
Обед оказался превосходным, и я заметно приободрился. Хотя накрыт он был в шатре, жены устроителей приготовили незабываемые закуски: свежая лососина, домашняя ветчина, холодный ростбиф со всевозможными салатами, и яблочные пироги, и кувшины со сливками, какие можно увидеть только на сельских праздниках. Одна из дам славилась своими сырами, и мы завершили трапезу кофе с восхитительным козьим сыром. Напитки тоже не оставляли желать лучшего – у каждого прибора стояли бутылка светлого эля и стакан.
В обществе Тристана мне, правда, было отказано – он предусмотрительно занял позицию за столом между двумя рьяными поборниками трезвости, утроив таким образом свою порцию пива.
Не успел я снова выйти на солнечный свет, как меня тронули за плечо.
– Судья просит вас осмотреть собаку, которая выглядит больной, – сказал какой-то человек и повел меня к машине, где тощий субъект,
лет сорока, с темной щеточкой усов на верхней губе, держал на поводке жесткошерстного фокстерьера. Меня он встретил вкрадчивой улыбкой и категорически заявил:– Моя собака абсолютно здорова. Какие-то бессмысленные придирки!
Я поглядел на фокстерьера.
– Но у него гной в уголках глаз.
Хозяин песика замотал головой.
– Это не гной! Я его припудрил тальком, ну и засорил ему глаза.
– Хм! Все-таки смерим ему температуру.
Песик даже не дернулся, когда я ввел термометр. Я взглянул на шкалу, и у меня брови полезли на лоб.
– Без малого сорок! Боюсь, на выставку его допустить нельзя.
– Погодите минутку! – Он выставил подбородок. – Вы не лучше этого так называемого судьи. Я привез мою собаку издалека, и я ее выставлю.
– Извините, но с температурой сорок это невозможно.
– Так его же в машине растрясло! Вот она и подскочила.
Я покачал головой.
– Но не так же высоко! Да и вид у него совсем больной. Видите, как он щурит глаза, точно их раздражает свет? Не исключено, что у него чума.
– Что? Чушь! И вы это прекрасно знаете. Он никогда еще не был в такой прекрасной форме! – У него даже губы дрожали от гнева.
Я еще раз посмотрел на песика. Он тоскливо припал к траве. Иногда по его телу пробегала дрожь, свет ему был явно неприятен, а в уголках глаз виднелись два кремовых комочка гноя.
– Вы сделали ему противочумную прививку?
– Ну нет. А почему вы вообще про это спрашиваете?
– Потому что, по-моему, у него начинается чума, и ради него и других собак вы должны немедленно отвезти его домой и показать вашему ветеринару.
Он смерил меня свирепым взглядом.
– Так вы решили не допускать его на выставку?
– Совершенно верно. Я очень сожалею, но об этом не может быть и речи. – Я повернулся и ушел.
– Мистер Хэрриот, будьте добры, приступите к измерению пони!
Я забрал свою линейку и затрусил в дальний конец луга, где были собраны пони – уэльской, йоркширской, эксмурской, дартмурской и еще всяких пород.
Тем, кто не знает, поясню: лошадей измеряют в ладонях (ладонь – четыре дюйма) с помощью особой линейки, снабженной перекладиной со спиртовым уровнем, которая укладывается на холку – наиболее высокую точку между плечами. Измерять лошадей мне доводилось довольно часто, но на выставке я этого еще никогда не делал. Держа линейку наготове, я встал рядом с двумя широкими досками, которые были уложены на траву, чтобы как-то выровнять поверхность.
Улыбающаяся молодая женщина подвела первого пони, красавца гнедого.
– Класс? – спросил я.
– Тринадцать ладоней.
Я приложил линейку. Он был заметно ниже.
– Прекрасно. Следующий!
Я измерил еще нескольких без каких-либо недоразумений, затем наступил небольшой перерыв, пока вели следующую группу. Пони все еще подвозили в фургонах, а ко мне их подводили либо юные наездники, либо кто-нибудь из родителей. Судя по всему, процедура обещала быть долгой.
В перерыве стоявший рядом со мной низенький человечек спросил: