Собачьи истории

Мне надо было заехать домой за необходимыми инструментами. И вот мы вышли из машины в конце безмолвной, купающейся в лунных лучах улицы, и я отпер большую белую дверь Скелдейл-Хауса.

Едва мы очутились внутри, как с полной уверенностью, что иначе нельзя, я обнял Хелен и поцеловал – благодарно и не спеша. Столько времени я мечтал об этом! Минуты текли незаметно, а мы все стояли там – наши ноги попирали пол из черно-красных плиток XVIII века, головы почти упирались в раму огромной картины «Смерть Нельсона», которая господствовала в прихожей.

Второй раз мы поцеловались у первого изгиба коридора под не менее большой «Встречей Веллингтона и Блюхера при Ватерлоо». Затем мы поцеловались у второго изгиба под сенью высокого шкафа, в котором Зигфрид хранил свои костюмы и сапоги для верховой езды. Мы целовались в аптеке в промежутках между моими сборами, а затем в саду, убедившись, что среди залитых лунным светом весенних цветов, в волнах благоухания влажной земли и травы, целоваться лучше всего.

Никогда еще я не ехал на вызов так медленно – со скоростью десять миль в час, не более. Ведь на плече у меня лежала голова Хелен, а в открытое окно лились все ароматы весны. Словно в разгар урагана, я очутился в красивейшей безопасной гавани. Словно я вернулся домой.

В спящей деревне светилось только одно окно, и, едва я постучал, Берт Чапман сразу распахнул дверь. Он был дорожным рабочим, то есть принадлежал к племени, с которым я ощущал себя в кровном родстве.

Сроднили нас дороги – как и я, дорожные рабочие проводили значительную часть жизни на пустынных путях в окрестностях Дарроуби: чинили асфальт, летом выкашивали траву по обочинам, зимой расчищали их от снега и посыпали песком. А когда я проезжал мимо, они весело мне улыбались и махали, словно мое мимолетное появление украшало их день. Не знаю, отбирал ли их муниципальный совет за добродушие, но я, право, не встречал других таких приятных и веселых людей.

Старый фермер как-то сказал мне кисло: «А чего им не радоваться-то, когда они, знай себе, целые дни дурака валяют!». Конечно, он несколько преувеличил, но я его прекрасно понял: по сравнению с работой на ферме любое другое занятие выглядело приятным бездельем.

Берта Чапмана я видел всего два дня назад: он сидел на пригорке с огромным бутербродом в руке. Рядом покоилась его лопата. Он приветливо поднял жилистую руку, а его круглая, красная от солнца физиономия расплылась в широкой ухмылке. Казалось, заботы ему неведомы. Однако теперь улыбка его выглядела напряженной.

– Очень мне не хотелось беспокоить вас так поздно, мистер Хэрриот, – сказал он, поспешно проводя нас в дом, – только вот я за Сюзи опасаюсь. Ей пора бы разродиться, она уже и гнездо для щенят готовит, и весь день тревожная, а ничего нет. Я хотел до утра отложить, да только за полночь она пыхтеть начала, ну и вид ее мне не нравится.

Сюзи была моей старой пациенткой. Ее широкоплечий дюжий хозяин частенько являлся с ней в приемную, немножко стыдясь своей заботливости. Нелепо выделяясь среди женщин с их кошечками и собачками, он при моем появлении всегда торопился объяснить: «Вот хозяйка попросила сходить к вам с Сюзи». Но эта ссылка никого обмануть не могла.

– Конечно, дворняжка она, и ничего больше, да только очень верная, – сказал Берт теперь с той же неловкостью, но я догадывался, как ему дорога Сюзи, кудлатая сучка неопределенных кровей, имевшая обыкновение упираться передними лапами мне в колено, смеясь во всю пасть и бешено виляя хвостом. Я находил ее неотразимой.

Но сегодня маленькая собачка была не похожа на себя. Когда мы вошли в комнату, она выбралась из корзинки, неопределенно шевельнула хвостом и замерла, приникнув к полу, а ребра ее мучительно вздымались. Когда я нагнулся, чтобы ее осмотреть, она повернула ко мне испуганную мордочку с широко открытой пыхтящей пастью.

Я провел ладонью по вздутому животу. По-моему, никогда еще мне ни с чем подобным сталкиваться не приходилось. Круглый и тугой, как футбольный мяч, он был битком набит щенятами, готовыми появиться на свет. Но не появлявшимися.

– Так что с ней? – Щеки Берта побледнели под загаром, и он нежно погладил голову Сюзи широкой заскорузлой ладонью.

– Пока еще не знаю, Берт, – ответил я. – Надо пощупать внутри. Принесите мне горячей воды, будьте так добры.

В воду я подлил антисептическое средство, намылил кисть, одним пальцем осторожно исследовал влагалище и обнаружил щенка – кончик пальца скользнул по ноздрям, крохотным губам, язычку… Но он плотно закупорил проход, как пробка бутылку.

Сидя на корточках, я обернулся к Берту и его жене.

– Боюсь, первый щенок застрял. Очень крупный. По-моему, если его убрать, остальные пройдут благополучно. Они должны быть помельче.

– А можно его сдвинуть, мистер Хэрриот? – спросил Берт.

Я ответил, помолчав:

– Попробую наложить щипцы ему на голову и погляжу, сдвинется ли он. Щипцами я пользоваться не люблю и только осторожно попробую. Если ничего не выйдет, заберу ее с собой сделать кесарево сечение.

– Операцию, значит? – глухо спросил Берт, сглотнул и испуганно поглядел на жену. Как многие высокие мужчины, в спутницы жизни он выбрал миниатюрную женщину, а сейчас миссис Чапман, съежившаяся в кресле, казалась совсем маленькой. Ее расширенные глаза уставились на меня со страхом.

– И зачем мы только ее повязали! – простонала она, заламывая руки. – Я говорила Берту, что в пять лет щениться в первый раз поздно, а он ничего слушать не желал. И теперь мы останемся без нее.

– Да нет же, она в самой поре, – поспешил я утешить бедную женщину. – И все еще может обойтись вполне благополучно. Вот сейчас посмотрим.

Несколько минут я кипятил инструменты на плите, а потом вновь встал на колени позади моей пациентки и наставил щипцы. Блеск металла заставил Берта посереть, а его жена съежилась в комочек. Помощи от них явно ждать не приходилось, а потому, пока я снова нащупывал щенка, голову Сюзи держала Хелен. Места почти не было, но мне удалось подвести щипцы по моему пальцу к его носу. Затем с величайшей осторожностью я развел их и, чуть надавливая, проталкивал вперед, пока мне не удалось сомкнуть половинки на голове.

Ну, скоро все прояснится! В подобных ситуациях резко дергать нельзя, а можно только чуть-чуть потянуть, проверяя, не сдвинется ли тельце. Так я и сделал. Мне показалось, что какое-то продвижение есть. Я попробовал еще раз. Да! Щенок чуть продвинулся вперед. Сюзи тоже, видно, почувствовала, что не все еще кончено, стряхнула с себя апатию и принялась энергично тужиться.

Дальше все пошло как по маслу, и мне удалось извлечь щенка на свет практически без усилий.

– Боюсь, этот не выжил, – сказал я, поглядев на крохотное существо у себя на ладони и не обнаружив никаких признаков дыхания. Но, зажав грудку между большим и указательным пальцами, я уловил ровное биение сердца и, быстро открыв щенку рот, начал мягко вдувать воздух в его легкие.

Повторив эту процедуру несколько раз, я положил щенка на бок в корзину и уже пришел к выводу, что мои усилия напрасны, как вдруг крохотная грудная клетка приподнялась потом еще раз и еще.

– Живой! – воскликнул Берт. – Ну прямо чемпион! Нам они ведь все живыми требуются. Отец-то – терьер Джека Деннисона, так охотников на них хоть отбавляй.

– Вот-вот! – вставила миссис Чапман. – Сколько бы ни родилось, всех разберут. Просто отбоя нет от желающих: «Нам бы щеночка Сюзи».

– Ну еще бы! – сказал я, но улыбнулся про себя. Терьер Джека Деннисона также обладал сложной родословной, и плоды этой вязки обещали быть интересными коктейлями, что ничуть не должно было их испортить.