Собачий лаз

Осилил письмо, смутился:

– Хорошо, а как же - "к Святому Алтарю"? Жениться, значит? А - мать? Изувечит... Нельзя... Через восемь лет еще разве... И надо стихами... Конон - он не мог стихами.

Зарыл сверток в камыше. Дело с таблицей путалось. Не те думы были в голове:

– Лучше всего на крышу, в стреху... возле трубы... есть такое место. Одно только - дождь...

Надо написать стихи, такие стихи, чтобы она сразу узнала какой я человек; хоть и Еремей, хоть и мать заводская, но это ошибка, случайность, я в этом нисколько не виноват...

V.

Идет такой час, когда все в саду прощается с солнцем. Большой галдеж. Птицы действуют вперебой, пчелы выбиваются из последних сил, с хрипом шлепаются с цветка на цветок. Кузнечики пилят с усердием, цикады - тоже. И люди торопятся с делами. Мы с Колькой, в бурьяне, поспешно сверяем розовое письмо. Колька уткнул голову в мое темя, лежит на брюхе, болтает ногами и разбирает вслух. Я знаю, что в письме нет ошибок, перечитал много раз и по-разному: по складам, с пальцем. Письмо написано очень хорошо, без поправок, без помарок, мелким почерком (за мелкий почерк в училище очень преследовали). Три раза переписывал письмо на обыкновенной бумаге, а потом перенес все, слово в слово, на розовую. Колька тяпает пальцами листок и руки у него грязные.

– За край, за край, - замараешь!

Колька молча осмотрел письмо, разбирает:

"От милого к милой сердцу с серьезными намерениями:

Милая Наташа,

Вы прекрасны, точно роза,

Но есть разница одна,

Роза вянет от мороза,

Ваше личко - никогда.

При сем при-сово-пукляю"...

– Присовокупляю!

– Тут написано - присовопукляю. А что такое "присовокупляю"?

– Не твое дело, - посылаю, значит.

Осторожно взял письмо. Было написано старательно "присовопукляю".

Верно говорил слепой дед, что, мол, торопиться надо при ловле блох. Ну, да ничего.

Под лопухом стоит чернильница с ручкой. Подчищаю ножом проклятый слог и вставляю нужный "куп". А что значит это слово, и, вправду, не знаю. Чувствую, что оно торжественное, что его не говорят какие-нибудь заводские, - нужно писать его от милого к милой сердцу с серьезными намерениями...

Последнее дело - розовый конверт. Колька важно выпячивает губу:

– Правильно!

Не запачкать бы теперь, а заклеить без слюны невозможно. Сделано.

– Колька, чтоб никто... не видал. Смотри! Не мни. Никто... Ладно?

Колька запихивает письмо за пазуху. Туда же ныряет и пузырек.

– Не разбей! Никто чтобы... Ладно?

Люблю Кольку, хоть он и почтальон.

– Колька, ты мне друг?

– Ну?

– Нет, скажи!

– Гурд.

– Не носи Кононовых писем, - а? Ладно?

– Ондал.

– Письмо отдай вечером, потихоньку. А?

Колька поднялся. А, может, лучше, не посылать? Пусть лучше пропадет все. Колька раздвинул бурьян, побежал к калитке.

– Колька!

– Ну?

– Так я...

Колька хрюкнул, свистнул, хлопнул калиткой.

"Лучше отобрать... отобрать... эх!.."

Сорвался, прыснул из сада, распахнул калитку. У самой бочарни, против Кольки, стоит Бочар, растопырил ноги, уткнул кулак в бок, будто обнюхивает, что у Кольки за пазухой.

"Вдруг Колька станет показывать, а тот вырвет..."

Колька козлом прыгнул в сторону и побежал к дому.

"Конец..."

Лег за калиткой плашмя в душистую ромашку. Вырастает тьма от кустов и черных акаций, ползет, давит к земле. Холодит роса сверху, а теплая ласковость земли умягчает.

"Господи, сделай так, чтобы никто не увидал... Богородица, Дева, Радуйся! Пусть только одна Наташа получит все... Не разбил бы он духи, а то будут все смеяться: - "Еремка-то!.." Богородица!..

Спина и затылок мокры от росы. Холодно. Пахнет парной землей.

"Бог не любит, чтобы без порядка обо всем думать. Думать о разном нельзя. Помолиться со слезами - все сделает... Как святым в пустыне... И чего так мучит всех Бог?.. Что ему жалко?.. Сделал бы все, как лучше... А она возьмет и покажет все матери, а мать..."

– Еремей!

Вскакиваю. Зубы стучат.

– Ужинать!

Бреду. Мать всматривается во тьму.

– Шляешься, шалыга... Обормот... Наказание... Ору, ору...

– И ори... сама...

– Ты с кем, - а?.. ты с кем?..

На пороге бабушка.

– Оставь его, - надо и погулять.

Сухая бабушкина рука опускается на мое плечо:

– Иди, каша стынет. Ох-хо-хо!

Сели за стол. Мать на кухне сердито гремит чугунами. Бабушка поглаживает меня по спине любовно.

– Где вымок-то?

От бабушкиной ласки, растопилось что-то в груди. Давлюсь кашей, - тихо шепчу:

– А что есть Он... Бог? Злой, небось?..

Захватывая лоб рукою, бабушка прижимает мою голову к боку и придвигает тарелку:

– Ну, с чего такое, с чего?.. Ох, хо-хо... Поешь, поешь... горькой мой...

VI.

Колька ходит колесом по ромашке, чему-то рад.

– Колька, Колька!

Хочу поднять с земли, а он ловит меня за ноги, стараясь свалить. И какие тут шутки? Должно быть, продал-таки "Спящую Красавицу" и купил пороху. Колька сел, растопырил ноги и важно сказал:

– Два дня сидел в чулане. Отчим все... драл... А я его...

– Письмо отдал?

– Вчера.

– А духи?

– Письмо взяла, а духи отдала.

– Во-о...

– Сегодня опять ткнул пузырек. Рассердилась, а потом засмеялась и потом сказала: - "спасибо, скажи ему"...

Колька подцепил кузнечика, оторвал ему по полноги.

– Смеялась и сказала потом... А, может, это как гости делают: подадут сладкий пирог, а они врут: "только дома поели"... Заладят: "спасибо, спасибо", а потом все с'едят и еще мало...

Смотрел на Кольку и захотелось ему сделать такое, чтобы знал, как сильно люблю его.

– Пойдем курить!

Колька швырнул кузнечика:

– Ну?

– Пойдем в городской сад!

– А табак?

Через штанину показал монету, что от расходов на подарок осталась.

У самой лавки Семикобылина столкнулись с Ванькой Бочаром. Людоед осмотрел нас, сразу догадался, и на всю улицу заорал:

– За табаком идете?

– Не ори, - идем...

Заткнуть ему глотку, а там вдвоем с Колькой можно показать Москву...