Собиратель автографов
Шрифт:
— И правда непохоже, что ты сейчас тусуешься в какой-то компании. А, Адамчик? То есть я хочу сказать, что ты занимаешься всем этим сам по себе.
— Типа того.
— Но ведь это иудаизм! А им нельзя заниматься самостоятельно. Разве не так? Это же не трусцой бегать… или, скажем, быть протестантом?
— Как раз вроде этого, — возразил Адам, и Алекс пожалел о своем вопросе. — В ха-Шем, Алекс, есть два аспекта. Ха-Шем для всех и ха-Шем в тебе самом. Первый как бы заключил соглашение со всеми иудеями, и им надлежит всем вместе идти к нему. Это дело общественное. И в этом, например, суть хасидизма. Но второй аспект — Эйн-Соф [43] , Аин [44] , непознаваемое бесконечное нечто —
43
Эйн-Соф(Эн-Соф) (иврит,бесконечный, безграничный) — в каббале трансцендентный Бог в Своей чистой сущности; Бог в Себе, в отличие от Своего отношения к сотворенному миру.
44
Аин (иврит,глаз) — 16-я буква ивритского алфавита.
— Ладно. И это ты, да?
— И это я. Алекс?
Адам вернулся из кухни с двумя чашками чаю и коробкой печенья под мышкой. Выражение его лица стало совсем другим.
— Нам надо поговорить, — объявил он. — Серьезно.
Он сел рядом с Алексом, но немного подавшись вперед. Весь сосредоточился, словно Фатс Уоллер [45] за пианино перед мажорным аккордом. Алекс тоже подался вперед. Теперь они стали дуэтом пианистов перед инструментом.
45
Томас (Фатс) Уоллер(1904–1943) — композитор, джазмен, пианист и органист, популярный в 1920-е гг.
— Говорил на днях с твоей маманей, — промолвил Адам необычно тихим голосом. Он пододвинул Алексу его чашку чаю. — Только не сердись — я всего лишь немного забеспокоился о тебе…
— Ничего-ничего, вполне логично, — ответил Алекс, думая прямо противоположным образом. — Ну и?.. Как она?
— О, у нее все хорошо. Она всегда, ты знаешь… сама не своя поболтать. Настоящая дзэн, всегда.
— М-м-м… Словно мы и не родственники. Было о чем поговорить?
— Ну-у… да, знаешь, поговорили о Дереке, у Шошаны блохи завелись — и скоро вроде котята будут, так что все там счастливы. Ну и дальше о том о сем поболтали…
Алекс начал догадываться, куда клонит Адам, и ему это не понравилось. Как истинный англичанин, он счел себя вправе скрестить руки на груди, улыбнуться и взглянуть на Адама так, словно он, Алекс, вне себя от радости.
— Да-да. — Он усмехнулся и откинул голову назад. — Ха-ха! Ей только дай повод поговорить — конца-краю не будет. Правда, надо мне ей позвонить — она ведь из тех людей, маман, кто никогда ни о чем не попросит. Кажется, пару дней назад с ней общались, а на самом деле и не вспомнить, когда ей звонил…
— Ал, — прервал его Адам вроде бы деликатно, но с некоей скрытой угрозой в голосе, — она напомнила мне, что за дата приближается. В следующий вторник.
— О-о. Знаю.
— Двадцать шестое.
— М-м-м.
Алекс взял два печенья и положил их друг на друга. Он закрыл глаза и стал слушать Адама. Тот говорил то же, что и каждый год в это время. Но отчего-то именно на этот раз Алекса охватила особенно гнетущая тоска. Если лучший друг религиозен, только и жди (а ничего с этим не поделать), что тебя будут пилить все сильнее и сильнее и наступит день, когда захочется плюнуть и убежать куда подальше. Рождество, еврейская Пасха, Рамадан. Нравятся вам они или нет, выбора нет. Адам начинал доставать Алекса каждый год перед двадцать шестым февраля. Обычно Алекс неделей раньше пробовал как-то психологически к этому подготовиться, но на сей раз немного расслабился и не успел перейти в оборону. Он съел еще три печенья, не говоря ни слова, и Адам, не дождавшись вразумительного ответа, наконец простонал и отвернулся.
— Но почему? — поинтересовался Алекс, водя пальцем по столу. — Я же всегда слушаю, что ты мне говоришь. Но ты ни разу толком не объяснил, почему ядолжен это сделать. Что в этом хорошего? Я же не претендую, чтобы меня считали глубоко религиозным человеком. То есть прихожу на седер [46] , если на то пошло, но только ради матери. А ханжой быть не хочу. И не пойму почему…
— Таков обычай, — изрек Адам. —
Думаю, обычаи ценны сами по себе.46
Седер —ритуальная семейная трапеза в праздник Песах.
— О’кей, но я так не думаю, — не отступался Алекс. — Может, поставим на этом точку?
— Это ты хочешь поставить точку.
— Я только… все это яйца выеденного не стоит. Адамчик, он умер пятнадцатьлет назад. И даже не был евреем. Знаю, знаю — можешь ничего не говорить. Слышал сто раз. Пожалуйста, хоть сейчас. Давай на этом закончим.
Адам покачал головой и потянулся за пультом управления. Едва ли не минуту оба раздраженно наблюдали, как желтый мяч на экране телевизора медленно катится по полю к угловому флажку.
Наконец Адам встрепенулся:
— Послушай, ты же его сын и живешь на белом свете только благодаря ему. Неужели непонятно? Дети в неоплатном долгу перед родителями.Дарят им успокоение, воздают почести. А все, что от тебя требуется, — это пойти в синагогу и прочитать каддиш вместе с десятком твоих близких. Каждый год я это делаю и всякий раз понимаю всю ценность…
— То ты, — твердо возразил Алекс и открыл коробочку с травкой, — а не я.Не хочу ходить строем, Адамчик. Пожалуйста.Я хочу только покурить, можно?
Адам прибегнул к международному языку жестов — пожал плечами, на еврейский манер. Алекс ответил ему тем же.
Аггада [47]
Первый вопрос на засыпку
Когда Алекс с Адамом курили, сколько времени они развлекались, скручивая косяки?
В книге записано: приблизительно семьдесят восемь процентов.
Это целое искусство. Всегда сперва отделяется завиток бумаги с цветастой коробочки «Ризлы». И «Ризла» постепенно терпит архитектурную катастрофу: сначала теряет стены, потом заднюю часть, потом крышу, и от коробочки вообще ничего не остается. Потом тщательно сворачивается косячок. О, семьдесят восемь процентов удовольствия заключается в этой подготовке, в этом сворачивании.
47
Аггада(или Хаггада, иврит,повествование) — часть Устного Закона, не входящая в Галаху, то есть не имеющая характера религиозно-юридической регламентации. Включает притчи, легенды, сентенции, проповеди, поэтические гимны народу Израиля и Святой земле, философско-теологические рассуждения и т. п. Содержится в Талмуде и мидрашах.
— Забил косяк, Адамчик?
— Нет еще. Погоди малехо…
— Что ты там возишься?
— Не той стороной бумаги завернул, сейчас переменю…
— Ну, приходнуло тебя?
— Не, только прикуриваю.
Алексу осталось только сесть и наблюдать за происходящим. Одна попытка прикурить, вторая, самая удачная — пятая. («Адам, ты целыми днямиэтим занимаешься. Никак не научишься, что ли?») И вот он ковыляет к ящикам из-под винных бутылок, держа в руках пластинки и негодуя, как невежа луддит, на всех, кто еще пользуется виниловыми дисками и проигрывателями с иголками. Снова сел и понял, что неправильно отрегулировал громкость и тембр. Получилось слишком жизнерадостно. С этим мистером… Гаем [48] всегда так, эти проблемы…
48
Марвин Гай(1939–1984) — афроамериканский музыкант, сын католического священника, в юности пел в церковном хоре. Застрелен после нескольких ссор собственным отцом.
— Темнокожий иудей, точно.
— Марвин?
— Да… нет… не тот, которого мы знаем. Тот вроде принадлежал к христианскому культу с еврейскими фетишами. Или наоборот. Не могу точно вспомнить. Где-то читал. Вроде на конверте его пластинки.
Адам приблизил лицо к свече, и толстый конец его косяка вспыхнул, как маленький костерок.
— Хотя голосок еще тот, — сказал он и сделал сильный выдох. Дым вышел из его ноздрей, подобно вдруг выросшим гигантским усам. — Словно Господь взял сладость Стива и разлил ее по песку.