Соблазн для Щелкунчика

Возможно, вы критически оцените такое мое замечание: зачем возить с собой вещественное доказательство своей виновности? Почему Перевалов не выбросил перчатку там же, где оставил автомат? Вы наверняка скажете, что преступник в спешке просто забыл про это. Хорошо, пусть будет по-вашему. Идем дальше… Как мы знаем, при стрельбе на одежде, а также на руках и лице стрелявшего оседают продукты выстрела. Как пояснял нам следователь Сабитов, сразу после задержания у подозреваемых было изъято подногтевое содержимое, а кроме этого, сделаны смывы с ладоней и из ноздрей. Но вот парадокс! Если этот пресловутый дифениламин был обнаружен на одежде Перевалова, то почему его не оказалось в смывах и в подногтевом содержимом? Напомню, что у Петренко вообще ничего не обнаружили. Представим себе, что Перевалов, отстреляв положенное количество патронов, самым тщательным образом вымыл лицо и руки, хорошенько, со щеточкой почистил ногти. Вот только одежду сменить забыл! Ну что же… чего не бывает в спешке. Вам смешно? А вот Перевалову и Петренко не до смеха!

Но все-таки откуда взялся дифениламин на рукавах и перчатке? Напомню вам показания Перевалова… За сутки до событий на Кедровом озере он и Петренко с женами гостили у директора охранного агентства Полича. Там они, развлекаясь, немного постреляли по мишеням в домашнем тире. На следующий день на Перевалове была та же одежда, что и накануне. Вот вам и ответ относительно дифениламина на рукавах Перевалова. Но как быть с перчаткой? Маловероятно, что Перевалов использовал перчатку, стреляя по мишеням… Вы знаете, у меня есть еще одно заключение специалиста. Цитирую дословно: «…дифениламин применяется в различных отраслях промышленного органического синтеза при производстве красителей и некоторых органических полупродуктов (карбазол, акридин и др.)». Подведу итог: дифениламин – это не обязательно один из продуктов выстрела, это вполне мирное вещество, которое иногда используется в бытовой химии. Говоря другими словами, если на ваших рукавах обнаружили дифениламин, это вовсе не означает, что вы только что постреляли из автомата…

– …разрази гром эту Фрик! – злилась Савицкая. – Она, надеюсь, не оглохла. Сколько можно позволять этой девчонке нарушать требования закона?

– Скажите, и после всего того, что я вам сейчас изложила, можно ли сделать вывод о том, что нет никаких сомнений в виновности Петренко и Перевалова? Можете ли вы, положа руку на сердце, сказать: подсудимые виновны! Я надеюсь, что, если у вас есть хотя бы капля здравого смысла, вы не ответите на этот вопрос положительно…

– А ведь эта милая девушка права! – вдруг негромко заявил один из народных заседателей. – Может, мы зря держим подсудимых за решеткой?

– По-моему, – подтвердила бабуля, – я начинаю кое-что понимать. Мальчики, похоже, тут совсем ни при чем.

Фрик изумленно уставилась на заседателей. Те, замерев, словно кролики перед удавом, робко отвели глаза в сторону.

– Постойте, защитник! – резко заявила судья. – Остановимся на этом. В самом начале вашего выступления я сделала вам замечание. Так? Но как показали следующие двадцать минут вашей речи, оно было проигнорировано. Вы по-прежнему ссылались на доказательства, которые суд не исследовал. Говоря проще, мы оказались не готовы к восприятию тех новых фактов, которые вы нам сегодня сообщили. Что прикажете делать?

– Ваша честь! Я поставила суд в известность о том, что у меня на руках имеются важные документы, но мне было отказано в возобновлении судебного следствия. Прошу прощения, я понимаю, что нарушаю процедуру прений, но мне просто не предоставили выбора. Лучше я получу замечание от вас, чем оставлю суд в неведении относительно некоторых новых фактов, которые доказывают невиновность подсудимых.

– Вы по-прежнему желаете возобновления судебного следствия? Напомню, что в противном случае все ваши заявления останутся лишь пустым звуком, на который суд не сможет отреагировать.

– Да, ваша честь! – звонко ответила Елизавета.

– Отлично! Ольга, – судья обратилась к секретарю, – запиши в протокол замечание адвокату Дубровской за нарушение процедуры прений и игнорирование требований председательствующего. А сейчас суд повторно и, можно сказать, вынужденно обращается к вопросу о возобновлении судебного следствия. Ваши мнения?

– Делайте, что считаете нужным, – буркнул Дьяков. Он уже потерял надежду освободиться пораньше и с тоской взирал на циферблат наручных часов.

– Я возражаю, ваша честь! – взвилась Савицкая. – Мне неизвестны прецеденты подобного нарушения порядка прений и возвращения к тому, от чего ушли.

– Я не спрашивала вас, госпожа Савицкая, насчет прецедентов! – вставила шпильку Фрик. – Как я помню, мы с вами находимся не в старой доброй Англии, где существует прецедентное право, а у нас в России. Но, во всяком случае, я ваше мнение учла. Вы – против… А вот суд, совещаясь на месте, пришел к другому выводу. Судебное следствие возобновляется!

Елизавета засияла как медный пятак. Но Фрик, которая терпеть не могла сентиментальности, а также любого проявления эмоций в зале судебного заседания, быстренько остудила ее радость:

– Надеюсь, вы, госпожа Дубровская, не делаете далеко идущих выводов из той поблажки, которую вам даровал суд? Мы исходим лишь из интересов подсудимых, которые могли существенно пострадать из-за вашей безалаберности и безответственности. Окончательную оценку всем вашим бумажкам мы дадим в совещательной комнате. Ясно?

– Вполне. Но все равно спасибо, ваша честь!

– Так давайте, что там у вас есть?

– Уважаемый суд! Прошу приобщить к материалам дела видеокассету. На ней запечатлен один из любительских боев, в котором мой подзащитный Петренко принимал участие. Полагаю, что этот материал доказывает, что деньги, обнаруженные у него в квартире, в сумме пятидесяти тысяч долларов, не являются платой за убийство Макарова. Они получены в честной борьбе, где мой подзащитный рисковал своим здоровьем, а может, даже жизнью. Не судите его строго. Это был лишь способ заработать…

Судебное заседание продолжалось.

Виктор Павлович казался взвинченным до предела. Он решительно отклонил предложение Грановского присесть. Перемещаясь быстрыми шагами от окна к стенному шкафу, а затем в противоположном направлении – от столика-бара к массивной двери, Полич бормотал что-то несвязное, поднимал руки вверх, изредка пожимал плечами, словно призывал Семена Иосифовича разделить с ним растерянность и недоумение. Эта картина начала изрядно действовать на нервы Грановскому, и он, изменив своей хваленой выдержке, рявкнул:

– Черт возьми! Да успокойтесь же вы наконец! Присядьте, выпейте чего-нибудь, что ли. С чего это вы вдруг так разнервничались?

Полич упал в кресло, схватил из бара какую-то бутылку и, не взяв на себя труд хотя бы взглянуть на этикетку, плеснул в стакан янтарную жидкость и залпом выпил. На мгновение он задохнулся от ароматной волны, ударившей ему в голову и теплой истомой растекающейся в груди. Закусив тарталеткой, он вытер руки салфеткой и наконец сообразил, что ведет себя по меньшей мере странно. Алкоголь унял дрожь в руках и вернул ему способность выражать свои мысли более или менее гладко.