Соблазнение Аида

— Ты будешь, — Деметра указала на дверь. — Тебя уже ждут. Я не вынесу смотреть, как ты уходишь.

Или ей нужно было куда-то еще, и она пропадет, как только Персефона отведет взгляд. Что бы ни было правдой, она решила, что не было концом света, если ее мать не хотела проводить ее.

Персефона обняла ее в последний раз.

— Я буду скучать, — прошептала она в плечо матери. — Хоть наши отношения были не лучшими с моего возвращения, я буду скучать.

Может, Деметра замешкалась от шока. Или она просто хотела покончить с этим прощанием. Но она обняла Персефону чуть крепче, а потом толкнула к двери.

— Знаю, — ответила она. — Я тоже буду скучать.

Персефона не оглядывалась. Она вышла из своих покоев на солнце, где ее ждал Гермес.

Он раскинул руки и улыбнулся.

— Ах, да. Маленькая королева! Готова вернуться на земли мертвых?

— Ясное дело, — она встала перед ним, уперла руки в бока. — Нам обязательно лететь?

Он приподнял бровь, и она поняла, что вопрос был глупым. Это был Гермес. Конечно, нужно было лететь.

Персефона дала ему поднять ее на руки, и они покинули мир смертных. Он летел над полями золотой пшеницы и красивыми фермами, которые она и ее мать помогли построить. Персефона ощущала гордость, зная, что они помогли создать это место. Смертные выживали, благодаря им.

— Как выглядит? — спросил Гермес.

— Будто я на границе живого и мертвого, — ответила она. Так и было. Королева живых и Царства мертвых, следящая, чтобы люди жили в обоих мирах счастливо и без проблем.

И она была с ними в этом. Она решила, что будет следить от начала до конца.

Гермес провел их через ближайший портал, а потом опустился на черный песок. Он тут же отпустил ее, коснулся пальцем ее лба и улетел, не попрощавшись.

Она полагала, что это к лучшему. Ей не нравилось говорить с ним.

Теперь она могла сосредоточиться на чудесном ощущении в груди. Надежда росла, как стебель подсолнуха, впиваясь корнями глубоко в землю.

Дом.

Узел в ее груди развязался, она снова могла дышать. Глубокие вдохи растягивали ее грудную клетку, послали покой по ее телу. Каждая мышца расслабилась. Каждый узе в спине вдруг пропал, и она смогла выпрямиться.

Она присела и погрузила ладони в черный песок, песчинки сыпались с ее пальцев.

— Я так скучала, — прошептала она духу Царства мертвых.

Тяжелые шаги приближались, гремели по просторным долинам.

Персефона едва успела поднять голову, и большое жилистое тело врезалось в ее. Три головы лизали ее, лаяли и скулили от радости, что она вернулась.

Смеясь, она попыталась отодвинуть головы, ругая:

— Цербер! Цербер, хватит! Хватит!

Он сбил ее на песок, продолжая лизать ее лицо. К счастью, он не забыл ее. Персефона переживала, был ли в порядке еще один ее друг после того, что случилось с Кианой.

— Хватит, Цербер, — его низкий голос послал дрожь по ее телу.

Аид.

Конечно, он ждал ее, хоть она не была уверена. Она видела его лишь раз, и чем дальше она была от того мига на горе Олимп, тем больше думала, что ей все приснилось.

Персефона столкнула с себя пса и села, глядя на мужа огромными глазами.

— Здравствуй, — сказала она.

— Я смотрю, ты уже как дома, — ответил он с кривой улыбкой.

Так она себя и чувствовала. Она хотела быть только тут, и она видела много миров в своей жизни. Мир смертных не мог ее удовлетворить. Олимп казался фальшивым.

— Это дом, — ответила она.

Персефона облизнула губы, вдруг нервничая, что он не хотел ее тут. Ее не было полгода. Хоть они были женаты, долгий период времени менял мнения многих.

Аид смягчился и тихо сказал:

— Знаешь, как долго я ждал, чтобы услышать это?

Столько, сколько она ждала, чтобы сказать ему. Персефона вскочила с земли и бросилась в его объятия. Она прижалась губами к его губам, целуя его со всем накопленным пылом, со всем желанием, которое было в ее теле с мига, как она покинула это место.

Он был ее сердцем.

Он был ее душой.

И она хотела использовать с пользой каждый миг в его руках.

Аид прижал ее к груди, целовал ее, изливая в нее все тревоги. Она ощущала его колебание, когда он увидел ее, горькое и неприятное. Его страх, что она не захочет вернуться, проведя так много времени в мире людей. Сладкая радость, когда он понял, что она скучала по нему так же сильно, как он — по ней.

О, как она его любила. Он был частью нее, бился в ее сердце.

Персефона отодвинулась, чтобы глубоко вдохнуть.

— Я люблю тебя, — выпалила она.

Его глаза расширились, но смех загудел в груди.

— Я знаю. Ты говорила мне перед тем, как уйти, помнишь?

— Да. Но я сказала это не так, как хотела. Ты не должен был говорить это при всех, когда я уходила. Я должна была сказать тебе правильно.

Это все еще мучило ее — то, как это вышло. Она не хотела, чтобы он думал, что она сказала ему только из-за угрозы, что уйдет. Словно она хотела управлять им, даже когда ушла.

Но она хотела, чтобы он знал. Слова застряли в ее горле надолго, она ждала, пока кто-нибудь из них скажет это. Но она влюбилась в него в саду. В первый раз, как увидела его, как поняла, как он мог изменить ее. Если она допустит это.

Она погрузилась в его объятия, вспомнила, как сильно нуждалась в Аиде в своей жизни. Как ей не хватало части себя, пока она не оказалась перед ним, снова став целой.

Она прижалась лицом к его шее, вдохнула его сладкий запах.

— Я просто хотела снова это сказать, когда слышим только мы, чтобы ты знал, что слова — правда.

— Я знаю, что они — правда, — он обвил руками ее талию, притянув ее ближе. Его руки удерживали ее надежно, сильно, это успокаивало. — Я тоже тебя люблю. Сильнее, чем можно описать словами.

— Хорошо, — последний узел в ее душе развязался. — Иначе пришлось бы потратить много сил, уговаривая тебя в обратном.

Он рассмеялся.

— О, уговаривая меня?

— Да, думаю, ты со временем увидел бы, как полезна я в твоей жизни.

— Ах, — он подвинул ладонь, прижал к ее ребрам над сердцем. — Я не верю, что нужно было бы сильно уговаривать, милая. С первого момента, как я тебя увидел, я знал, что ты уже посеяла семена в моей груди. Я не мог выбросить тебя из головы. И все еще не могу.