Соблазненный обольститель

Марго невольно вздохнула, вспомнив свой наряд.

– Я оделась жирафом, взгромоздив на голову башню чуть ли не в четыре фута высотой. – Она жестом изобразила, как выглядела шляпа, дополнявшая костюм. – В тот вечер я едва не сломала себе шею, пытаясь танцевать гавот.

– Вы скучаете по Версалю? – произнес граф, понизив голос, будто боялся задать вопрос или, быть может, услышать ответ.

Марго сжала губы. Арлингтон напрасно тревожился.

– Нет. – Она покачала головой. – Но я немного тоскую по Парижу. Там пекут изумительный хлеб. – При мысли о французском хлебе рот ее наполнился слюной. – Однако Версаль не Париж. Жизнь при дворе диктует свои правила, и нам приходится им следовать, заботясь о репутации, а это подчас бывает нелегко.

– Так вы и вправду создали себе дурную репутацию?

Марго испытующе посмотрела на графа. Неужели он не знает? И хочет ли он знать в действительности?

– Я назвала бы себя сумасбродной, взбалмошной, но, уверена, мои недоброжелатели с неприкрытым злорадством употребили бы слово «mauvaise» [22] . La Folle Anglaise – безумная англичанка, вот кто я такая для них. Выйдя замуж за Этьена, я очертя голову бросилась в водоворот своей новой жизни, его жизни, полной придворных интриг и козней в борьбе за власть. А в Версале политические связи и любовные тесно переплетены, более того, неразделимы. Вы соблазняете мужчину, потому что ваш муж нуждается в его покровительстве, потому что его жена смотрит на вас с презрением, и наконец, потому что это возвысит вас в глазах света.

22

Плохая, скверная ( фр.).

Губы Арлингтона сжались в прямую линию. Что выражала эта гримаса? Осуждение? Или страдание, горечь? Марго не могла бы сказать с уверенностью: маска скрывала большую часть лица графа.

– Вам пришлось тяжело.

Его слова прозвучали не вопросом, а утверждением. В них слышалось сочувствие. Марго невольно кольнуло чувство вины: граф ошибался, и ей предстояло развеять его заблуждение. Однако она ощущала бы себя еще более виноватой, позволив Арлингтону питать иллюзии, принимать ее за ту, кем она вовсе не была. Их с графом связь не допускала лжи и притворства, а других отношений Марго не желала.

– Нет. – Она покачала головой, стараясь пересилить мелкую дрожь в животе. Благоразумие приказывало ей молчать, но Марго продолжала: – Это было несложно. В том-то и дело. Я с легкостью могла бы остаться в Версале и вести прежнюю жизнь…

– И все же?

Арлингтон еще надеялся. Он не верил, что Марго пожелала сойти с пьедестала, на который он ее вознес. Милый, славный Филипп.

– Но, овдовев, я оказалась в стороне от бурлящего котла придворных интриг и внезапно почувствовала себя иностранкой. Я могла бы вновь утвердиться при дворе, найти влиятельного мужа и, заручившись покровительством сильных мира сего, обладая еще большей властью, вновь ввязаться в битву. Но я вдруг поняла, что мне это не нужно. И тогда… – Марго замолчала, надеясь, что высказалась достаточно ясно. – И потому я вернулась домой.

Арлингтон сжал ее руку и поднес к губам. Сквозь тонкую кожу перчатки Марго почувствовала жар его губ.

– И потому вы вернулись домой.

Его слова прозвучали торжественно, будто были исполнены глубокого смысла. Казалось, он сам в это верил. И какая-то часть существа Марго желала, чтобы он оказался прав.

Глава 29

Генри довольно потер руки, наблюдая, как на противоположной стороне улицы Девир постучал набалдашником трости в дверь небольшого дома на Чапел-стрит. Интересно, что ему здесь понадобилось? Похоже, Генри наконец-то улыбнулась удача. Он уже отчаялся уличить Девира в чем-то неблаговидном. Тот вел самую обычную жизнь молодого светского джентльмена. Однако на текущей неделе жених Оливии дважды приходил в этот дом и трижды – неделей раньше. Иногда он забегал сюда всего на пару минут, а порой оставался дольше.

Поначалу Генри решил, что Девир пользуется этим домом для тайных свиданий с Оливией, хотя ему и не верилось, что кузина способна на подобное опасное безрассудство. Однако потом он заметил в верхнем окне девушку, тоненькую изящную блондинку с огромными глазами.

Хотя отсутствие молотка на входной двери указывало на то, что хозяев нет дома, Девир, похоже, не сомневался, что его впустят. Вскоре тяжелая створка со скрипом приоткрылась, и он проскользнул внутрь. Генри не стал дожидаться, когда выйдет его соперник. Он уже выяснил все, что хотел.

Девир содержал любовницу.

Глава 30

Роуленд с трудом сдержал готовую выплеснуться злость, когда дворецкий Арлингтона в третий раз на этой неделе сказал ему, что леди Оливии нет дома. В отличие от дворецкого Бенс-Джонсов Хаули говорил правду. Со дня официального объявления о помолвке Оливия понемногу начала вновь выезжать в свет. Чем не повод для радости и торжества? Однако Роуленд уже привык к мысли, что леди Оливия принадлежит ему безраздельно. Ему нестерпимо было делить ее даже с немногими добросердечными дамами, не пожелавшими окружить Ливи стеной равнодушия и ледяного презрения.

Достав из кармана украшенные изящной гравировкой часы, он смерил свирепым взглядом легкомысленную красотку, изображенную на внутренней стороне крышки, вымещая на ней досаду, которую не излил на дворецкого. Время близилось к трем. Щелкнув золотой крышкой, Роуленд спрятал часы обратно в карман. Отыскать Оливию не составляло труда. Ее охотно принимали лишь в нескольких домах, принадлежавших гранд-дамам, близким к партии вигов.

Роуленд направился вниз по улице, постукивая тростью по камням тротуара. Первая попытка найти Оливию закончилась неудачей. Герцогини Девонширской не оказалось дома. Леди Спенсер, мать герцогини, принимала у себя в салоне гостей, в числе которых были и леди Моубрей с Марго. Нарядно одетые дамы и джентльмены вели оживленную беседу, но Роуленд быстро убедился, что Оливии среди них нет.

Проклиная все на свете и мысленно ругаясь последними словами, Роуленд поприветствовал леди Спенсер. Пересилив себя, подавив желание взорваться, он выждал предписанные правилами хорошего тона четверть часа, прежде чем откланяться. Когда он прощался с хозяйкой, Марго вызвалась его сопровождать и покинула дом вместе с ним.

– Матушка с леди Спенсер только и говорили что о каком-то благотворительном заведении с непроизносимо длинным названием, – пожаловалась она. – У них грандиозные планы. Кажется, речь шла о приюте для сирот-найденышей. Я умираю от голода и, похоже, уже пьяна. Представляешь, у леди Спенсер не подавали сегодня ничего, кроме хереса. Ты можешь в это поверить? Отведи меня к Негри, я хочу выпить чашку чая с парой бисквитов.

– Полагаю, парой ты не обойдешься, – заметил Роуленд, качая головой. – Арлингтон не станет ухаживать за тобой с таким пылом, если растолстеешь, словно рождественская гусыня. Вдобавок мне некогда, я пытаюсь разыскать леди Оливию.

Презрительно сморщив нос, сестра больно толкнула Роуленда локтем в бок.

– Ты разминулся с ней у леди Спенсер всего на четверть часа. Она отправилась к модистке. Угости меня чаем, тогда я скажу, куда она пойдет потом.

Роуленд бросил на сестру свирепый взгляд, но Марго рассмеялась, ничуть не испугавшись.

– Тебе пока не удается испепелять взглядом, как это делает наш отец. Придется еще поработать над выражением лица, – заявила она и, оставив без внимания попытку Роуленда повернуть в сторону дома, весело потянула его в направлении Беркли-сквер.

Вскоре впереди показалось заведение Негри. Над ним красовалась вывеска с нарисованным чайником и ананасом – пустое излишество, ибо посетителей в кондитерской и без того хватало с избытком. На улице теснились экипажи, между которыми отважно сновали слуги с подносами, разнося чай, пирожные и мороженое сидящим в каретах дамам и стоящим рядом джентльменам. Поток прохожих обтекал запруженную площадь, пробегая мимо людей, повозок и лошадей.