Собрание произведений. Шестидесятые. Том 1

ять… Можно и так стоять, а можно и так. А наш бы так

стоял… из-за границы приезжали бы смотреть. Фигура

у нашего как раз представительная. Красивый мужчи-

на — невозможно… А голос… Вот жилец идет:

— Здравствуйте, Харитон Иванович!

— Здравствуйте, Петр Сергеевич!

— С праздничком вас, Харитон Иваныч!

— И вас также, Петр Сергеевич!

А вот профессор идет, уже не жилец, в другой дом

переехал. Ну все равно:

— Мое почтение, Харитон Иваныч!

— Наше вам, Григорий Владимович!

А тут вертихвостка, уличная продавщица, Машка:

— Здравствуйте, дядя Харитон. С праздником вас,

дядя Харитон.

Ну с ней можно попроще:

— И тебя же!

Вот какая у него могла бы быть работа… По призва-

нию! А он сидит в кабинете, смотрит на других и тоже

за стул держится.

А тут же в управлении интеллигент на побегушках

громыхает. Дохлый такой червь… Мозгами как раз хо-

рошо шевелит, но руками никак не может… Уж до чего

беспомощный… шланг не может удержать… Послали

лед скалывать, так он сначала тяпкой себе ноги перело-

мал, а потом его послали пьяного скручивать — зрели-

ще было: «Голубой огонек». Где шляпа, где очки?.. Того

интеллигента червивого по частями вынесли, а наш ди-

ректор этого пьяного одной рукой скрутил…

Вот вам интеллигент с дипломом — дурак и началь-

ник с дипломом — дурак… Два дурака, да?..

А вы поменяйте их местами… А вы не думали об

этом… А вы подумайте.

Одесса

Итак, Одесса для тех, кто ее не знает и не хочет

знать. Довольно красивый город на нашем Юге и чьем-

то Севере. На берегу Черного моря, трехтысячный

юбилей которого мы недавно отмечали.

Обычно очень жаркий август, когда мы по ночам об-

ливаемся потом, а серая морская вода не охлаждает,

а засаливает.

Дачи здесь маленькие— квартиры без крыш. Засы-

паешь один, просыпаешься впятером. Жуют здесь все

и всегда — семечки, креветки, копченую рыбку, раков,

виноград. Лучшие в стране рты не закрываются ни на

секунду: хрумкают, лузгают, щелкают, посапывают,

слушают ртом. Рты прекрасные — смесь украинской,

русской, греческой и еврейской породы.

Девушки весной хороши, как кукурузные початки

молочновосковой спелости. Летом еще лучше: строй-

ные, упругие, покрытые горячим загаром и легкой

степной пылью. Идти за ними невозможно. Хочется

укусить и есть их. От красоты у них скверные характе-

ры, а в глазах коварство.

— Миша, уже есть шесть часов?

— Нет, а что?

— Ничего, мне нужно семь.

Вообще, женщин умных не бывает. Есть прелесть

какие глупенькие и ужас какие дуры. Но с нашими го-

ря не оберешься. Большое количество бросило меня,

кое-кого бросил я, о чем жалею. Правда, мне пятьдесят

и жалеть осталось недолго.

Итак, лучший месяц август — дикая жара. Если в за-

лив вошел косяк, рыбой пахнут все — никого нельзя

поцеловать.

Вся жизнь на берегу моря: там жарят, варят и кри-

чат на детей.

Для постороннего уха — в Одессе непрерывно ост-

рят, но это не юмор, это такое состояние от жары

и крикливости.

Писателей в Одессе много, потому что ничего не на-

до сочинять. Чтоб написать рассказ, надо открыть окно

и записывать.

— Сема, иди домой, иди домой, иди домой!

— Он взял в жены Розу с верандой и горячей водой…

— Почему у вас семечки по двадцать копеек, а у всех

десять?

— Потому что двадцать больше.

— Чем вы гладите тонкое женское белье?

— А вы чем гладите тонкое женское белье?

— Рукой.

Они не подозревают, что они острят, и не надо им

говорить, не то они станут этим зарабатывать, у них

выпадут волосы, вместо того чтоб говорить, они бу-

дут прислушиваться, записывать, а потом читать по

бумаге.

Старички сидят на скамейках у ворот с выражением

лица «Стой! Кто идет?!». Когда вы возвращаетесь к се-

бе с дамой, вы покрываетесь потом и не знаете, чем ее

прикрыть. Весь двор замолкает, слышен только ваш на-

тужный голос:

— Вот здесь я живу, Юленька.

А какой-то только что родившийся ребенок обяза-

тельно ляпнет: «Дядя Миса, только сто вчерасняя тетя

приходила».

Когда вы выходите, двор замолкает окончательно

и кто-то — шепотом, от которого волосы шевелятся:

— Вот эта уже получше.

Здесь безумно любят сводить, сватать, настаивать

и, поженив, разбегаться. Отсюда дети.

Худой ребенок считается больным. Его будут кор-

мить все, как слона в зоопарке, пока у него не появятся

женские бедра, одышка и скорость упадет до нуля. Те-

перь он здоров.

Одесса давно и постоянно экспортирует в другие

города и страны писателей, художников, музыкантов

и шахматистов. Физики и математики получаются ху-

же, хотя отец нашей космонавтики Королев — одессит.

Но Бабель, Ильф и Петров, Катаев, Ойстрах, Ги-

лельс — все мои родственники. Мечников и еще куча

великих людей. А я до того необразован, что сам пишу

эпиграф и произведение к нему. Ужас.

Со времен Бабеля и до сих пор в детей вкладывают

все надежды. Раньше на крошечное болезненное суще-

ство вешали скрипку, теперь вешают коньки, шахматы

или морской бинокль. И хотя он не больше сифона

с газированной водой, он уже бьет ножкой в такт и та-