Собрание сочинений Джерома Клапки Джерома в одной книге

— Как воспитатель юной девицы вы никуда не годитесь.

— Я пестую ее вот уже семь лет и обхожусь без вашей помощи! Она моя приемная дочь, а не ваша! Был бы весьма признателен, если бы ко мне не приставали со всякими советами.

— И все же хотел бы заметить…

— Благодарю вас, — саркастически произнес Питер Хоуп. — Вы крайне любезны. Возможно, если у вас окажется время, вы письменно составите мне характеристику.

— …что все до поры до времени, — невозмутимо докончил свою фразу Клодд. — Ведь восемнадцатилетней девушке требуется нечто большее, чем знание математики и классической литературы. Вам этого не понять!

— Я все прекрасно понимаю! — провозгласил Питер Хоуп. — Вам-то откуда знать, что им требуется? У вас нет детей!

— Вы, конечно, постарались на славу! — произнес Уильям Клодд покровительственным тоном, чрезвычайно раздражавшим Питера. — Только откуда вам, мечтателю, знать, что такое жизнь! Приближается пора, когда девушка должна подумать о замужестве.

— Пока еще у нее не возникает необходимости думать о замужестве, не те годы, — отрезал Питер. — Но даже если возникнет, какое отношение может ко всему этому иметь бренчание на пианино?

— Посфольте, посфольте! — встрепенулся доктор Смит, до сих пор выступавший в роли молчаливого слушателя. — Мне кашется, наш молотой трук Клотт праф! Фи так и не сумели примириться с мыслью, што она не мальшик! Фи фоспитыфали ее как мальшика!

— Стригли ей волосы! — вставил Клодд.

— Я — не стриг! — воскликнул Питер.

— Ну, водили ее к парикмахеру, что одно и то же. В свои восемнадцать она лучше разбирается в истории древних греков и римлян, чем в нарядах!

— Што есть юная дефиса? — вопрошающе произнес доктор. — Это сфеток, украшающий сат шисни, шурчаший ручей, пекуший втоль пыльной тороки, веселый оконек…

— Давайте что-нибудь одно! — прервал его Питер, являясь ярым приверженцем чистоты стиля. — Попрошу не злоупотреблять сравнениями!

— Да прислушайтесь же к голосу разума! — воскликнул Уильям Клодд. — Мы хотим… мы все хотим… чтобы наша девушка во всем была лучше всех.

— Я хочу, чтобы она… — произнес Питер Хоуп, роясь в бумагах, загромождавших его письменный стол. Нет, здесь, разумеется не было! Питер выдвинул один ящик, другой. — Мне бы хотелось, — сказал Питер Хоуп, — мне бы иногда хотелось, чтобы она не была столь изобретательна.

Старый доктор проглядывал стопки пыльных бумаг в углу. Клодд обнаружил искомое на каминной полке под полой ножкой медного подсвечника и вручил Питеру.

Был у Питера один грешок — нюхать табак в весьма ощутимых количествах, что, как он сам считал, было губительно для его здоровья. Обычно снисходительная к большинству мужских слабостей, Томми тщательно противилась именно данному пороку.

— Ты роняешь табак на сорочку и на сюртук, — приводила свои доводы Томми. — Я хочу, чтобы ты всегда опрятно выглядел. Ко всему прочему, это нехорошая привычка. Я так хочу, папочка, чтобы ты распростился с ней!

— Непременно! — соглашался Питер. — Иначе это окончательно подорвет мое здоровье. Но только не сразу… это было бы мучительно. Постепенно, Томми, постепенно!

Таким образом, был достигнут некий компромисс. Договорились, что Томми будет прятать табакерку. Табакерка должна была находиться где-то в комнате и под рукой, однако где именно, неизвестно. Питер, если уже был не в силах совладать с самим собой, мог приняться за поиски и найти желаемое. Временами удача улыбалась Питеру и он находил табакерку с утра пораньше. Тогда он принимался с горечью бичевать себя за то, что позволил себе предаться подобному разврату. Но чаще всего хитроумие Томми побеждало, и, будучи стеснен временем, Питер был вынужден прекратить тщетные поиски. Томми всегда определяла его поражение по тому полному гордого негодования виду, с которым он иной раз встречал ее появление. И тогда ближе к вечеру Питер, отрывая взгляд от письменного стола, порой обнаруживал прямо перед носом раскрытую табакерку, а над ней пару осуждающих черных глазок, гнев которых гасился улыбкой, каковую плотно сжатые полные розовые губки пытались скрыть. И Питер, понимая, что ему будет дозволено сделать всего одну понюшку, вдыхал содержимое табакерки от души.

— Я хочу, — произнес Питер Хоуп, которому присутствие в руке табакерки придавало больше уверенности во взглядах, — чтобы она стала трезвой и умной женщиной, способной самостоятельно зарабатывать на жизнь и потому независимой. Чтобы она не была беспомощной куколкой, призывающей в слезах, чтобы какой-нибудь мужчина явился и принял на себя заботу о ней.

— Всякая женщина, — заметил Клодд, — требует того, чтобы о ней заботились.

— Быть может, иные — да, — сказал Питер, — но Томми, и это вы сами прекрасно знаете, явно не из заурядных женщин. Она обладает способностью мыслить. Она сможет самостоятельно пробиться в жизни.

— Это абсолютно не зависит от способности мыслить, — сказал Клодд. — У нее нет локтей.

— Локтей?

— Ну или они у нее недостаточно остры. Если приходится ждать под дождем последнего омнибуса, вот тут-то и выясняется, может женщина пробиться в этой жизни или нет. Томми как раз из тех, кто останется на тротуаре.

— Она как раз из тех, — отрезал Питер, — кто способен сделать себе имя и потому пользоваться услугами кеба. И хватит меня стращать!

Тут Питер, зажав большим и указательным пальцами нос, с горделивым видом нюхнул табак.

— Нет, буду стращать! — не унимался Клодд. — И тут вы меня не разубедите. У бедной девочки нет матери!

К счастью для всех присутствующих, дверь отворилась, и в тот же момент в комнате возник объект дискуссии.

— Выбила рекламу «Цветущей маргаритки» из старого Блэтчли! — провозгласила Томми, победоносно размахивая над головой листком бумаги.

— Не может быть! — воскликнул Питер. — Как тебе это удалось?

— Просто попросила, и он дал.

— Очень странно, — задумчиво протянул Питер. — Я сам только неделю назад просил об этом старого дуралея. Он категорически отказал мне.

Клодд презрительно фыркнул.

— Ты знаешь, я не люблю, когда ты занимаешься подобными делами. Это не пристало молодой девушке…

— Да все нормально! — уверила его Томми. — У него лысина!

— Какое это имеет значение! — заметил Клодд

— Имеет, — сказала Томми, — обожаю лысых.

Обхватив голову Питера, она чмокнула его в лоб — и учуяла красноречивые свидетельства того, что он нюхал табак.

— Всего одна понюшка, дорогая, — пояснил Питер. — Одна-единственная понюшка.

Томми убрала табакерку с письменного стола.

— Вот смотрите, куда я убираю ее на этот раз! — сказала она, пряча табакерку в кармашек.

Лицо у Питера вытянулось.

— Ну как твое мнение? — спросил Клодд, отведя Томми в дальний угол. — Неплохая идея, а?

— Послушайте, но где же пианино? — воскликнула Томми.

Клодд с сияющим, победоносным видом оглянулся на остальных.

— Надувательство! — пробурчал Питер.

— Никакое не надувательство! — возмущенно воскликнул Клодд. Она приняла это за книжный шкаф, значит, всякий примет! Ты сможешь сидеть здесь и часами упражняться на инструменте, — объяснил Клодд Томми, — а как только услышишь на лестнице чьи-то шаги, сразу и прекратишь.